Вадим Нестеров - Люди, принесшие холод . Книга первая: Лес и Степь Страница 17

Петр велел своему протеже «отправить надежнаго и тамошные языки знающаго человека чрез Персию в Индию» — не через ханства, заметьте, а нахоженным купцом Маленьким путем. С тем, чтобы тот «возвратился бы чрез Китай и Бухарию», а в пути «прележно наведался о всех обстоятельствах тех стран». Бекович, поразмыслив, остановил свой выбор на поручике Тевкелеве, который полностью соответствовал всем требованиям. Поручик был из татарских мурз и звался Кутлу-Мухаммедом. С языками у него все было более чем нормально — во время Прутского похода 1711 года Тевкелев состоял переводчиком при царской особе, и Петр самолично мог убедиться в толковости и надежности.

Тевкелев попрощался с товарищами и вместе с двумя своими «не старыми» купцами повернул назад, в Астрахань, чтобы оттуда морем отправиться в Персию.

И эти трое были последними, кого судьба миловала от страшной участи обреченного отряда.

А отряд двинулся дальше. Речки кончились, и войско шло натоптанным зигзагом, древним как эта старая караванная дорога — от одного колодца к другому. Воды на такую ораву, конечно, не хватало, поэтому сразу по приходу бековские бойцы в первую очередь рыли рядом до сотни колодцев, чтобы напоить людей и животных. Траву пожгло солнце и множество лошадей пало в дороге.

А странности продолжались. На одной из стоянок Александр Бекович побрил голову, переоделся в азиатское платье и потребовал называть его Девлет-Гиреем («покорителем царств», как немедленно перевели русским многочисленные татары). Казаки роптали, подозревая измену, и даже флегматичные шведские наемники угрюмо молчали, понимая, что творится что-то неладное.

Бекович по-прежнему гнал войско форсированным маршем, и лишь когда до хивинских границ оставалось восемь дней пути, приказал, наконец, разбить долговременный лагерь и созвал офицеров на военный совет. На совете было решено отправить к хивинскому хану послом астраханского дворянина Михаила Керейтова в сопровождении сотни казаков. Посол должен был отвезти письмо, в котором Бекович предупреждал о своем появлении в Хиве и еще раз подтверждал мирный характер посольства. Так же было решено оставить на этой стоянке тысячу казаков с большинством лошадей, обессилевших на марше. Заодно подтянутся отставшие, которых было преизрядно.

Основные же силы отряда продолжили казавшийся нескончаемым марш. Однажды утром, после ночевки возле колодца Чилдан, недосчитались присланных Аюкой проводников. Все десять человек во главе с караван-баши Мангалай-Кашкой ночью ушли из лагеря. Преследовать беглецов в их родных местах было бессмысленно, и дальше отряд повел Ходжа-Нефес, в молодости немало ходивший по этим местам с караванами.

Гонка продолжилась, отряд двигался уже в пределах Хивинского ханства. Местность изменилась, появилось множество речушек — Бекович с людьми явно приближался к Аму-Дарье. Во время привала на какой-то неведомой ныне речке Аккул (Белое озеро) к отряду подъехали два узбека в сопровождении русского казака, одного из отправленных с Керейтовым. Это были послы Ширгази-хана.

Гонцы привезли ханские подарки — кафтан, коня и овощи, но Бекович из осторожности посланцев не принял. Узбекам сообщили, что князь еще не прибыл на стоянку, и лишь через два дня, когда подтянулась отставшая тысяча, встреча состоялась. Прошла она вполне протокольно — Бекович еще раз заверил хана в мирном характере своей миссии, а подробности своего дела к нему пообещал изложить при личной встрече. Казак же сообщил, что в Хиве сотню Керейтова встретили нормально. Подарки хан принял, на содержание посланцев приказал выделить кормовые деньги — то есть вполне официально подтвердил свое, если и не дружеское, то уж точно не враждебное отношение.

Вскоре после приема посланцы Ширгази убыли обратно, и едва они скрылись из виду, как Бекович поднял отряд и приказал немедленно собираться в дорогу. Войско вновь двинулось ускоренным маршем. Бекович рассуждал просто — пусть хивинцы думают, что русские еще далеко, целее будем. Отдохнувший отряд сделал за два дня больше ста верст и вышел к притокам Аму-Дарьи, совсем рядом с тем местом, где наказано было Петром ставить крепость для строительства отводного канала и слома плотины. Солдаты встали стационарным лагерем на берегу одного из озер, окопавшись с трех сторон, возведя ров и вал, на котором выставили все шесть имеющихся пушек.

Через день оголодавшие на сухарях казачки попросились половить в озере свежей рыбки. Бекович позволил, и на рыбалку отправились тридцать человек. Обратно в одних портках прибежал только один — всех остальных порубили да перевязали невесть откуда взявшиеся хивинцы. А еще через час к лагерю Бековича подошло 24-тысячное хивинское войско…

А случилось вот что. Помните бежавших проводников? На самом деле домой подались только туркмены, а пятеро ханских калмыков Аюки во главе с Бахшой отправились не в родные кочевья, а в Хиву. Прибыли они туда вскоре после отряда Керейтова. Неизвестно, что Бахша напел хивинскому хану, но только сразу после этого визита Керейтова со всеми людьми вытащили из посольских комнат и бросили в зинданы, а Ширгази крикнул срочный сбор всему войску. Через пару дней он уже выступил из города навстречу Бековичу. Старый Аюка все-таки отплатил за обиду, рассчитавшись за кровь убиваемых ногайцами калмыков кровью русских.

Единственный уцелевший на рыбалке гребенский казак наверняка спас жизнь своим товарищам — захватить русских врасплох не удалось, и когда объединенное войско хивинцев и степняков подошло к лагерю, русские были уже наготове. Взять лагерь с хода не удалось. Ошарашенная плотностью огня азиатская конница оттянулась версты на две, но быстро пришла в себя, и вытянувшись полумесяцем, окружила лагерь с трех сторон. Началась осада. На штурм пошли в первый же день, не медля. Хивинцы, думается, были вполне уверены в быстрой победе — при почти десятикратном-то превосходстве!

Но блицкрига не получилось. И яицкие, и гребенцы были опытными бойцами, что же до «шведских» немцев-наемников, то в этом ремесле непрофессионалы долго не живут. В самом прямом смысле слова. При движении по чужим невиданно жарким землям толку от них было, может, и немного, но вот что-что, а воевать эти наемники умели.

Огонь русских был невероятно плотен, пушки, предназначенные для новой крепости, буквально выкашивали степняков визжащей картечью, и хивинцы откатывались от стен лагеря раз за разом. Воевал Бекович (или, скорее, Франкенберг, явно понимающий в осадных боях больше, чем дипломированный моряк) исключительно грамотно, по всем штандартам воинской науки. Бои продолжились и назавтра, а на исходе третьего дня всем стало ясно, что ситуация патовая. Окруженные русские уйти никуда не могли, но и плохо вооруженные хивинцы никак не могли захватить лагерь — за три дня русские потеряли всего-навсего десять казаков и драгун. Продолжаться осада могла очень долго — припасов у русских было на несколько месяцев, а воды — полное озеро.

Хивинцы это прекрасно знали, и потому решили сменить тактику. На другой день к лагерю Бековича приблизились парламентеры, заявившие, что произошло недоразумение — войну начали самовольщики из лихих степняков, неуправляемые вожди кочевников, не дождавшиеся прибытия хана. Сейчас почтенный хан прибыл, навел порядок и просит простить его за случившееся недоразумение и прислать к ним человека для переговоров.

Осажденные собрали военный совет, на котором офицеры во главе с Франкенбергом категорически высказались против переговоров, утверждая, что это ловушка. Не согласился с ними только Саманов. Но Бекович единолично принял решение на переговоры идти, мотивируя это тем, что они прибыли сюда не воевать, а устанавливать с ханами дружеские отношения, торя путь в Индию. Кроме того, затягивать осаду — значит потерять всех лошадей и верблюдов, которые, без возможности пастись, уже страдали от бескормицы. И засновали между двумя лагерями наши (Алтык Уссеинов, Смаил и Худайгули) и хивинские (Ходжа Ишим, Кулун-бей и Ходжа Назар) послы. Для доказательства своей искренности хивинцы даже водили перед русским лагерем зачинщиков боевых действий. Водили в прямом смысле слова — за веревочку, которая была продета у одного через ноздри, а у другого через ухо. Препятствовала заключению мира и проблема Ходжи Нефеса, которого хивинцы категорически требовали выдать. Кончилось тем, что туркмена спрятали. Наконец, договор был подписан, причем хивинские вожди целовали Коран, а Бекович — крест.

Правда, князь потребовал утверждения договора самим ханом, после чего его пригласили в ханскую ставку. Несмотря на протесты офицеров, Бекович выехал туда вместе с Самановым, старшими чиновниками, в сопровождении своих братьев Сиюча и Ак-Мурзы и почетного конвоя из 700 казаков и драгун.

Палатки им разбили на самом почетном месте — рядом с ханским шатром, а на следующий день его принял сам Ширгази. Хан подтвердил договор, самолично поцеловав Коран. На следующий день Бекович прислал гонца к оставшемуся за старшего Франкенбергу, велев прислать в ставку хана предназначенные ему подарки и не забыть получше спрятать Ходжу Нефеса, которым особенно интересовался уже хан самолично. Туркмена спрятали, положив на дно одной из подвод и завалив товарами и припасами. В этой телеге он провел три дня, пока шли переговоры.