Андрей Сахаров - Владимир Мономах Страница 17

нелегкую судьбу первого князя Изяслав, плетет сеть интриг Святослав, отмалчивается, больше слушает других Всеволод, а вместе с ними их многоопытные бояре - и Коснячко, и Путята, п Гордята, и другие направляют ход мыслей своих князей, подсказывают им, советуют, раздирают этими советами и подсказками души князей, влезают в их сердца.

Изяславу неуютно в старом родовом гнезде. Ему все время кажется, что эти стены давят на него памятью, мощью, умом Ярослава. Последние дни доживает здесь великий князь. Рядом, вне Ярославова города за Михайловскими воротами, отстраивается новый Изяславов город - с дворцом, храмом, крепостными стенами. Владимир идет к Подольским воротам, взбирается до деревянной лесенке на крепостную стену, и прямо перед ним развертывается обширный яркий, красочный Подол. Внизу, блистает под утренним солнцем Днепр, у причалов По-чайны белеют паруса многочисленных кораблей, пришедших сюда, кажется, со всех концов земли, снуют одпо-деревки, кипит, бурлит на берегу разноликий, разноязыкий торг. Здесь и греки, и болгары, и евреи, и лихи, и немцы, и чехи, и армяне, и арабы, и варяги, и гости иных стран. Ломятся от товаров днепровские причалы и амбары, завалены им торги на площадях Красной и Житной, па идущих от воды вверх по Подолу улицах. И чего здесь только нет. Владимир с малых лет помнит, как они с отцом обходили эти торговые ряды, и порой не для того, чтобы что-то купить, а так, для погляденья, для забавы. Купцы из Новгорода, Смоленска, Чернигова раскладывали, развешивали на желтых жердях песцовые, собольи, куньи меха; арабские гости выносили на берег шелковые ткани, пряности, на различных тряпицах раскладывали они драгоценные камни, браслеты и ожерелья из невиданных и неслыханных стран. Греки имели издавна здесь свои лавки, амбары. В дни торга они предлагали бойким киевским боярыням и боярышням златотканые паволоки, золотые и серебряные украшения, аксамиты, боярам и детям боярским дорогие вина, оружие.

И весь торг был заполнен изделиями киевских умельцев. Сияла на солнце посуда из серебра, отделанная чеканным узором, радовали глаз тисненые серебряные кол-ты, золотые ожерелья с перегородчатой эмалью, украшенные тончайшей сканью серьги, изделия из черненого серебра. Рядами от мала до велика стояли гончарные поделки - кувшины, черпаки, амфоры, корчаги. Сюда же

приносили труды рук своих кожемяки и кузнецы, косторезы и древоделы, тесляры и прочий ремесленный люд, чьи слободы, состоящие из рубленых деревянных изб, глинобитных домиков, полуземлянок, сплошным муравейником спускались вдоль склонов Старокиевской горы по оврагам, урочищам до самого берега реки Почайны у Днепра. Вон там от Копырева конца к Глубочицкому ручью, пробивающемуся между оврагами, теснятся домики гончаров, а за горой Детинской в урочище стоит слобода кожемяков, и повсюду по склонам крутых холмов раскипулись иные ремесленные слободы. Сегодня они почти пусты; весь тамошний люд заполнил торговые ряды, там стоит неумолчный гомон. Владимир не любил эту пеструю шумную толпу. Хотя князю и его людям оказывалось на торгу уважение, но Владимира всегда больно кололи ядреные шутки ремесленников, их смелые взгляды. Здесь, на Подоле, был их мир, они были сильны своим числом.

Владимир спустился со стены, прошел мимо Десятинной церкви, постоял около четверки бронзовых коней, вывезенных сюда еще Владимиром Святославичем из Херсопеса, и, минуя старый Владимиров дворец, вышел вновь к Софийским воротам. Он прошел по южным улицам Ярославова города и оказался перед Лядскими воротами. Владимир поднялся на крепостную стену и вздохнул полной грудью. Здесь все радовало его глаз: не было ни шумных ремесленных слобод, ни дерзких взглядов - тишина и покой охватывали Киев с юга. От самой крепостной стены до виднеющейся вдали горы Зверинец шли покрытые веселой зеленью холмы. Сквозь эту зелень пробивались редкие здесь строения. Слева за урочищем Перевесище на холме виднелась старая великокняжеская усадьба Берестов, за ней стояли кельи Пе-черского монастыря. На запад до реки Лыбедь простирались леса. Здесь было все близкое и родное - и теплый уют загородного великокняжеского дворца, где он совсем малышом бегал среди деревьев со своими двоюродными братьями - Святославичами, и приветливые, участливые слова монахов, и захватывающая дух охота на вепря в лесу Зверинца.

После каждой такой охоты отец говорил: «Благословенное место, дышится здесь легко, отпрошу у брата эту гору, срублю хоромы, поставлю храм…»

Владимир возвратился в дом, приказал оседлать ко-вя и в одиночку выехал по лесной дорого в Печеры. В монастыре он не застал обычного спокойствия. Монахи были чем-то возбуждены, тихо шептались по углам.

Антоний встретил его по-доброму, обратился как к взрослому, с резкими, тяжелыми словами: «Князь, воззри на беззаконие, пусть оно потрясет душу и сердце твое. Изяслав совсем выжил из ума - на нем лежит грех клятвопреступления, на его совести заточение Всеслава, бог покарает его за этот грех».

Владимир слушал святого отца, потом сказал, что вместе с Изяславом виноваты, наверное, и другие братья, и в первую очередь, как он знает, черниговский кпязь, но Антоний стоял на своем: «Во всем виноват Изяслав, и бог воздаст ему за это. Все монахи будут молиться за спасение Всеслава, за то, чтобы правда и мир торжествовали на Руси».

Со смутным сердцем возвращался назад Владимир Мономах. Он понимал, что не тяжкий грех клятвопре-: ступления волнует святого отца, а все усиливающаяся мощь латинства при дворе Изяслава, а это означало утерю монастырем своего влияния на дела Киева, а может быть и сокращение монастырских доходов. Мирские мысли с каждым годом все больше овладевали святыми отцами, и вот они уже готовы поддержать запертого в по-руб Всеслава. Чем закончится эта борьба монастыря, Антония с ноли-Кии князем?

Вечером в гридницу к Всеволоду привели еврейского. купца Исаака. Сам раббе Исаак был из Чернигова, но уже давно не жил в родном городе, а вел большую за- -морскую торговлю. Он только что вернулся из Английской земли, видел всякие заморские страны, прознал про всякие неслыханные на Руси вести, и теперь его нриглашали по очереди то к Изяславу, то к Святославу, то к Всеволоду, к иным князьям и боярам, чтобы он доподлинно поведал о том, что видел и слышал.

Исаак говорил пе торопясь. Кажется, его вовсе не интересовало то, что хотели услышать от него Всеволод, -Владимир Мономах, ближние бояре и дружинники, - о том, кто из властелинов и как правит, кто с кем в мире, и кто с кем воюет, что в окрестных странах думают о Руси и как там обретаются русские жены Рюрикова корня, выданные замуж за иноземных королей, князей и герцогов. Исаак начинал издалека, рассказывал, как труд-но нынче стало торговать мехами в окрестных странах. Все норовят ограбить и обмануть бедного купца; на один удачный караванный путь приходится два неудачных.

Да и в земле англов, куда он морем привез мех русских соболей, куниц, белок, не все было так просто. Его обвинили, что он не отдал долг одному английскому купцу, и повели к судье. И сколько он ни убеждал в своей невиновности, сколько ни клялся, что выплатил все сполна, его таки заставили внести ложный долг и записали об зтой уплате в казначейском свитке.

Исаак замолкал, принимался терзать крепкими длинными зубами мясо оленя, запивал вкусную пищу пьяным медом.

Князья сидели, молча ждали, яока гость насытится, продолжит свою речь.

Раббе рассказал, что пал от вражеского меча в далеких землях славный рыцарь и певец Гаральд Смелый:, норвежский копунг, который когда-то водил в Византию русские дружины, пленил сердце красавицы княжны Елизаветы Ярославны. И вот ввязался Гаральд в дела англов, пришел в их земли морем и погиб в бою с английским властелином Гарольдом. Было это в 1066 году. И в тот же год Елизавета Ярославна, тетка Моломаха, при-тла в Датскую землю и вышла замуж за тамошнего короля Свена. «Красивая, умная женщина, - раббе Исаак качал головой, - она вдосталь кормила и поила меня на своем королевском дворе, просила передать вам, Рюриков у племени, поклон».

Потом купец рассказал о страшных делах, которые вершились в Английской земле. Недолго радовался победе английский король Гарольд. Дни его были сочтены.

На юге Англии высадились франки во главе со своим предводителем, герцогом Нормандским Вильгельмом Рыжебородым. Гарольд с братьями выступил им павстро-. чу, и в четверг 12 октября 1066 года англы и франки сошлись в бою при Гастингсе.

В то дни Исаак был в Лондоне при королевской семье, которой он преподнес несколько нар прекрасных горностаев. Королева Эльгита любила русские меха. Она восторженно смотрела на переливающиеся is руках шкурки, па зыбкое мерцание всей этой красоты, а рядом с ней; молча и хмуро стояла десятилетняя девочка - старшая дочь короля Гарольда Гита и смотрела на восторженную игру пальцев своей мачехи. Король Гарольд недавно отослал в монастырь свою первую жену Эдит - мать Гиты и еще четверых детей - трех сыновей-погодков: Годвипа, Эдмунда, Магнуса, бывших уже юношами, и маленькую последнюю Гунхильду. Эдит сильно и бескорыстно любила Гарольда, но в борьбе с наседавшими врагами король нуждался в помощи других английских властелижером и Эдвином, взял за себя их сестру - вдову влиятельного графа Гриффида, присоединил его земли к своему королевскому домену, Эдит безропотно уступила мужу и лишь испросила разрешения изредка видеться с детьми, особенно с младшими - дочерьми Гитой и Гуп-хильдой.