Александр Гогун - Сталинские коммандос. Украинские партизанские формирования, 1941-1944 Страница 17

Возмущение Сталина имело свои причины. Очевидно, он понимал характер тех людей, благодаря которым руководил страной. Признанный знаток советского правящего слоя Михаил Восленский свидетельствовал, что ему довелось видеть в разных странах представителей разных господствующих классов: «Были они всякими и особым мужеством не отличались. Но нигде я не видел класса, в такой степени дрожащего за свою шкуру, благополучие и карьеру, как класс номенклатуры. Забавно бывает слушать панические фантазии тех на Западе, кто представляет себе ожиревших номенклатурных бюрократов античными героями»[170].

Пономаренко докладывал Сталину 1 марта 1943 г. о ходе партизанской борьбы в УССР:

«В 1941 г. на территории Украины было оставлено в подполье 23 обкома КП(б)У, 63 горкома и 564 райкома КП(б)У. Однако с большинством подпольных организаций были утрачены связи»[171].

Вместе с партсовактивом партизанской борьбой руководили представители РККА и НКВД. В докладной записке наркома внутренних дел УССР Сергиенко от 6 марта 1942 г. отмечалось столкновение интересов различных частей советского аппарата: «От всех указанных организаций имеются на линии фронта большое скопление различных представителей, которые работают вразнобой и мешают друг другу»[172].

В частности, армейские командиры остро критиковали партийцев и чекистов. Как сообщалось в докладе о работе 8-го отдела политуправления Южного фронта, обкомы партии, создавая партизанские отряды, не устанавливали явок, паролей, не выделяли связных, «мотивируя тем, что явки, пароли и связные должны иметь подпольные партийные организации, которые будут осуществлять политическое руководство партизанскими отрядами своего района, области…

Областные Управления НКВД, создавая через свои 4-е отделы партизанские отряды, до сих пор ограничивались лишь переброской партизанских отрядов и диверсионных групп через линию фронта и никакой связи с ними не устанавливали»[173].

Нарком внутренних дел УССР полагал, что, напротив, армия больше, чем партия, виновата в сбоях и провалах:

«Организация переброски п[артизанских] формирований через линию фронта очень часто поручается совершенно неопытным людям. Особенно это отмечается в работе политотделов [армий и фронтов].

Имеют место случаи перехвата п[артизанских] отрядов указанными выше представителями и дачи отрядам разноречивых указаний и задач…

Оперативные группы НКВД УССР при штабах фронтов и армий, по сравнению с оперативными группами политотделов, разведотделов, особых отделов и др. находятся в худшем положении, не имея в своем распоряжении необходимого количества продовольственных пайков для партизан, находящихся на линии фронта во время перебросок и при возвращении из тыла противника, отсутствии одежды для их экипировки, вооружения и др.»[174]

В этой же докладной записке значилось, что НКВД УССР лишен возможности перебрасывать партизанские отряды в глубокий тыл, т. к. в распоряжении чекистов не было самолетов: «Получение самолетов через военные советы фронтов встречает большие препятствия и проволочки, что задерживает, а зачастую и срывает своевременную выброску партизанских формирований в тыл противника. НКВД УССР крайне необходимо иметь не менее двух самолетов»[175].

Яркий пример разнобоя в деятельности различных силовых структур наличествует в мемуарах диверсанта Ильи Старинова: «Бывало и так: одни насаждали в тылу врага агентуру, другие, того не ведая, ее уничтожали»[176].

Подобные факты были характерны для всей оккупированной нацистами территории СССР. Но при этом разгром красных партизан в Украине имел и свои особенности.

Одной из причин тяжелых поражений в Украине упомянутый Алексей Попов назвал создание НКВД УССР «неоправданно крупных формирований» — полков[177]. С этим утверждением сложно согласиться. Во-первых, личный состав трех партизанских полков (примерно по 1000 человек в каждом) составлял не более 10 % от численности всех украинских партизанских формирований первого года войны. Во-вторых, эти полки действовали рассредоточенно — батальонами. И, в-третьих, в 1942–1944 гг. история советской партизанской борьбы знала немало случаев применения партизанских соединений, насчитывавших в своем составе 1000 человек и более.

Однако в первый год войны в обзорах СД оккупированных территорий СССР донесения с территории Белоруссии и России, с одной стороны, и Украины — с другой — существенно отличаются. Если в первом случае речь идет о борьбе партизан и борьбе оккупантов с партизанами, то в Украине описывается в основном уничтожение партизан, истребление партийных функционеров и сотрудников НКВД, а также оперативная работа по выявлению и ликвидации разведывательных и диверсионных групп[178].

Та же самая тенденция прослеживается и в документах советской стороны.

Согласно сведениям НКВД СССР от февраля 1942 г. получалось, что украинские партизаны в первый период войны действовали в четыре раза менее эффективно, чем их русские коллеги[179].

При этом количество красных партизан, находившихся на связи с руководящими органами, на территории всей Украины на 1 мая 1942 г. было в 11 раз меньше, чем в одной Орловской области РСФСР[180].

Связано это было, прежде всего, с тем, что украинцы были менее лояльны системе, нежели русские и белорусы. Население неплохо подходивших для партизанской борьбы западных областей УССР, до Второй мировой войны принадлежавших Польше и Румынии, вообще не воспринимало советскую систему. Но и в советской Украине на протяжении всего межвоенного периода лояльность коммунистам была ниже, чем в РСФСР и БССР.

Самой важной причиной отличия менталитета украинцев от русских центральной России была разная распространенность общинного землепользования. «В ходе столыпинской аграрной реформы в России количество крестьянских дворов в общине уменьшилось с 77,2 % в 1905 г. до 67–73 % в 1916 г., а на Украине, по данным нар-комзема УССР, соответственно, с 43 до 24 %. На Украине, в отличие от России, община не являлась основной формой крестьянского землепользования… На Правобережье община исчезла в XVI веке… На Полтавщине и в южной части Черниговщины… община отмерла к началу XIX в.»[181] Ленинская сельхозкоммуна и сталинский колхоз был реинкарнацией общины в извращенной форме. Поэтому склонными к индивидуализму украинскими селянами коллективизация воспринималась гораздо болезненнее, чем русскими в центральной России.

У украинцев была и своя национальная память, способствовавшая устремлениям к независимости, на что указывали, в частности, пропагандисты германской армии: «Соответственно его живому темпераменту украинец имеет гораздо более оживленный дух, нежели белорусы. Украинец может оглянуться назад на богатое историческое прошлое: Киевская Русь, княжество Галиция, казачье государство. В национальной жизни церковь всегда играла ключевую роль. (…) Умственная жизнь очень активна»[182].

Различия между Украиной и Россией проявились сразу же после Октября 1917 г. Немецкий исследователь Бернард Кьяри отмечал, что «Украина не была оплотом большевиков после Первой мировой войны, а должна была быть присоединена к молодому советскому государству силой оружия»[183]. Против коммунистов здесь воевали не только сторонники украинской независимости — демократы-петлюровцы, но и русские белогвардейцы, а также многочисленные крестьянские вожди, самым известным из которых стал анархист Нестор Махно.

В годы коллективизации, по сведениям итальянского ученого Андреаса Грациози, больше всего волнения затронули Украину, «где в 4098 выступлениях участвовали свыше миллиона крестьян, что составляло соответственно 29,7 % и 38,7 % от общего [по СССР] числа… В Украине, как и в других национальных республиках, в оплотах сопротивления слышались [и] националистические лозунги»[184].

В 1929–1933 гг. большевики провели не только коллективизацию и раскулачивание, сопровождавшиеся депортациями, арестами и расстрелами. В ответ на сотни восстаний и тысячи выступлений, потрясших Великую Степь и Сибирь, были проведены усиленные хлебозаготовки, приведшие к Голодомору. Миллионы жертв сделали крестьян, в том числе и украинских, покорными, но полной лояльности власть не добилась. Это вызывало раздражение Сталина, писавшего Кагановичу и Молотову 18 июня 1932 г. о поведении задавленного им народа: «Несколько десятков тысяч украинских колхозников все еще разъезжают по всей европейской части СССР и разлагают нам колхозы своими жалобами и нытьем»[185].