Николай Коняев - Романовы. Творцы великой смуты Страница 17

Мало кто в Польше и в Риме действительно верил в подлинность Лжедмитрия.

– Вот и еще новый король португальский воскрес… – сказал римский папа Климент VIII, прочитав донесение нунция Рангони, извещавшее Ватикан об Отрепьеве.

Но на карьере самозванца это никак не отразилось…

В.О. Ключевский говорил, что Лжедмитрий был заквашен в Москве, а испечен в польской печке. Добавим, что пекли самозванца, не мудрствуя лукаво, по надежным, много раз проверенным рецептам…

Юрий Мнишек посулил самозванцу свою дочь Марину, а Лжедмитрий дал обязательство присоединиться к Римской Церкви.

В начале 1604 года в Кракове Лжедмитрий публично отрекся от православия, а папский нунций в Польше Клавдий Рангони представил его королю…

Сигизмунд признал самозванца истинным царевичем Димитрием и назначил 40 000 злотых ежегодного содержания, но тут же (деньги зазря он тратить не собирался) приказал Мнишку и Вишневецким, не мешкая, собрать для самозванца рать из вольницы, чтобы вторгнуться в пределы России.

Рать была собрана, и 25 мая 1604 года самозванец дал будущему тестю клятвенную запись, что, утвердившись на московском престоле, женится на панне Марине. А как только женится, так сразу уступит в полное владение Новгородскую и Псковскую области.

16 октября 1604 года Лжедмитрий вступил с ополчением в пределы России… И сразу же папа Павел V признал его государем всей России и напомнил об обещании распространить католичество в России. Он подчеркнул, что только так новый царь московитов сможет возблагодарить Бога за оказанные ему благодеяния.

Тут, как мы видим, все просто и конкретно. Военная и экономическая поддержка – в обмен на предательство. Признание – в обмен на обещание предательства.

Но так было всегда.

Во все эпохи подлое российское самозванство (неважно, лжецарями, революционерами или прогрессивными демократами нарекало оно себя) обращалось за помощью к Западу, и всегда Запад помогал им, чтобы с помощью этих выродков разрушить страну, одолеть которую в открытом противостоянии Западу не удавалось никогда…

И, конечно же, каждый раз поражаешься той готовности, с которой титулованная московская знать предает Россию во власть ее врагам.

Возвратившийся из ссылки Богдан Бельский, который, по мнению Филарета Романова, один-де у них разумен, торжественно поклялся, что царевич Димитрий был спасен и это сам Бельский укрывал его «на своей груди».

Но не один Бельский был так разумен.

18 июля привезли в Москву царицу Марфу (Нагую).

Самозванец встретил ее в селе Тайнинском, завел в шатер, раскинутый близ большой дороги, и о чем-то долго говорил наедине, а потом народ плакал, видя, как почтительный сын шагал рядом с материнской каретой. Марию поместили в Вознесенском монастыре, куда царь ездил к ней каждый день, рассказывая матушке о своих планах, о своих обязательствах перед Мариной Мнишек, перед ее отцом, перед польским королем и римским папой, и, конечно же, перед Романовыми.

По его указу в Москву были привезены все Романовы.

И мертвые, и живые… Мертвых с великими почестями похоронили в Новоспасском монастыре, а живые были облагодетельствованы…

Ивану Никитичу Романову даровали боярство, а Филарета Никитича возвели в сан ростовского митрополита.

«Его же тогда едва священным собором умолиша», – прибавляет хронограф.

Слово «умолиша» наполнено тут, как нам кажется, не только подобострастием по отношению к отцу царя, но и конкретным историческим содержанием.

Филарет Никитич, рассуждая в духе той табели о рангах, которую введет его правнук, Петр Первый, поведал царю-самозванцу, дескать, ему, смиренному иноку Сийского монастыря, в долгих молитвах открылось, что звание боярина соответствует митрополичьему. А поскольку бояришком он уже был, значит, как бы и митрополитом был. Теперь, коли самодержавный царь всея Руси Юшка явит великую милость и захочет его наградить, надобно накинуть званьишко… Надобно его, Филарета, патриархом поставить…

Легко представить смущение, которое охватило первого царя со двора Романовых.

С одной стороны, Федор Никитич был его кумиром, без Федора Никитича не достиг бы он нынешнего величия, а с другой – он еще месяц назад, по указанию иезуитов, уже возвел в патриархи всея Руси рязанского архиепископа Игнатия.

Это был грек, занимавший архиепископскую кафедру на острове Кипре. Долгое время он провел в Риме и, как полагают, принял там унию, а в 1595 году по направлению римской курии был командирован в Москву и с 1603 года управлял Рязанской епархией.

Игнатий первым из православных архиереев признал самозванца Димитрием и с царскими почестями встретил еще в Туле…

Как же теперь увольнять Игнатия? Никак нельзя… Но и объяснять эти политические резоны было непросто.

Поэтому и велел Отрепьев всем Собором умолять Филарета Никитича погодить с патриаршеством и занять пока какую-либо митрополичью кафедру.

Филарет Никитич внял этой мольбе.

Подумавши, сказал, что берет Ростовскую кафедру. В этой епархии находились его вотчины.

Все облегченно вздохнули. Тут же Филарета Никитича Романова возвели в сан ростовского митрополита, вместо, как утверждают историки романовской школы, «удалившегося на покой митрополита Кирилла».

Насчет «удалившегося» – явное лукавство. Правильнее было сказать «удаленного»…

Для того чтобы освободить для обожаемого Никитича место, согнали с Ростовской кафедры достойнейшего иерарха Русской Церкви – святителя Кирилла (Завидова), который был хиротонисан в митрополита Ростовского всего несколько месяцев назад – 18 марта 1605 года.

Митрополит Кирилл был грешен перед Лжедмитрием тем, что присутствовал при кончине царя Бориса Годунова, тем, что присягал Федору Годунову, тем, что вместе с патриархом Иовом не признал самозванца… Но главная вина святителя заключалась в другом – он занимал епархию, которая приглянулась Филарету Никитичу.

Говорят, что первый самозванец был по-своему добрым и мягким человеком. И, наверное, по-своему, он жалел митрополита Кирилла.

Просто выхода у него не было.

Марине Мнишек самозванец отдавал Псковскую и Новгородские области… Как же было не отдать человеку, который сделал его царем, приглянувшуюся епархию?

Прощаясь с новым ростовским митрополитом, Отрепьев попросил Филарета принять в дар от него и монастырь Святого Ипатия.

Митрополит Филарет внимательно оглядел бывшего раба.

Рыжеволосый, с бородавками на лице, нескладный, он ничуть не изменился с тех пор, когда Федор Никитич чуть было не забраковал его, но вот – в это невозможно поверить! – он восседал на троне Иоанна Грозного, как хозяин, ходил по помещениям, в которые сам Филарет Никитич не мог войти без трепета…

Да что там помещения…

Филарет Никитич уже слышал о том, что Отрепьев изнасиловал красавицу, царевну Ксению Годунову…

Замышляя оружие против Бориса Годунова, об этом Филарет не думал…

Или думал?

Филарет не мог вспомнить…

– Будешь, Владыка, покоить там матушку свою и сына… – глядя на бывшего хозяина тусклыми голубыми глазами, проговорил новый государь.

Филарет поклонился в знак благодарности и не увидел, как исказились губы самозванца недоброй усмешкой, – в придачу к Ипатьевскому монастырю семейство Филарета получало и Ипатьевский дом…

Впрочем, может быть, этого не знал и сам Отрепьев.

Это знал только его настоящий хозяин…

Это знаем мы…

И очень трудно тут удержаться от сопоставления.

В Ипатьевском монастыре, основанном мурзою Четом – предком Бориса Годунова, с которым боролись Романовы, вырос первый царь романовской династии.

В Ипатьевском доме оборвется жизнь последнего русского государя – императора Николая II Романова.

Возле Ипатьевского дома витает тень Григория Распутина.

Возле Ипатьевского монастыря – тень Григория Отрепьева.

Такие странные и страшные совпадения… Могильной чернотой тянет от них.

Не тогда ли и были предопределены они, когда Филарет Никитич Романов принимал митрополичий сан из рук своего холопа?

Добавим тут, что митрополит Кирилл (Завидов) достойно, как и подобает истинному святителю, пережил несправедливость.

Он поселился в Троице-Сергиевой лавре, где прежде был архимандритом. В начале 1612 года, когда патриарх Филарет отбыл в Польшу, ярославцы пригласили своего святителя снова занять освобожденную епархию…

Он и управлял ею до своей кончины. Это он благословлял поход на Москву Нижегородского ополчения Кузьмы Минина и Дмитрия Пожарского.