Николай Непомнящий - Русская Индия Страница 17

Насколько же подробны и достоверны были знания русского общества и царского правительства об Индии на протяжении XVIII века? Обратимся к документам.

Познания русского правительства о географии и природе Индии были, видимо, менее точными, чем те, которыми оно располагало в XVII веке. Так, Петр I собирался послать Кожина с морскими судами по Амударье в Индию с приказом вернуться по возможности Каспийским морем. В данном Кожину наказе Петр I приказал ему закупить в Индии «довольное число птиц больших всяких, а именно струсов, казеариусов и протчих», а также разных зверей.

Политическое деление Индии Петр знал лучше. Перед посылкой Кожина он не только велел поднять все дела о торговой миссии Семена Маленького, но и допросить астраханских индийцев об имени государя, правившего в то время Индией. Однако, когда индийцы ответили, что «царь де ныне в Ындеи имянем Феркша (то есть Фаррухсияр), который тамо 4-й год», то Петр им не поверил и приказал дать Кожину с собой грамоту на имя Шаулема (то есть Шах-Алама), поскольку это имя было указано в одной немецкой книге, изданной в 1711 году. Между тем Фаррухсияр действительно воцарился в 1712 году, за 4 года до этого, как и указали индийцы, а грамота Петра была адресована покойнику. Сведения, полученные из вторых рук, то есть из книг, изданных в Западной Европе, оказались запоздалыми по сравнению с показаниями индийцев. В XVII веке отдавали предпочтение именно таким непосредственным свидетельским показаниям — «сказкам».

Сведения об Индии проникали в Россию различными путями, и одним из таких каналов информации в XVII и в XVIII веках было русское посольство в Персии. В конце 1730-х годов русский резидент в Персии Калушкин переслал в Россию рассказ одного из своих агентов, участника индийского похода Надир-шаха. Сведения о Надир-шахе и его индийском походе совершенно достоверны. Новым для историков является сообщение, что в битве при Карнале, по существу, победила индийская армия, и только смятение и несогласованность в действиях придворных и военачальников правителя Могольской империи помешали им воспользоваться победой и побудили их подчиниться Надир-шаху.

Как подлинные сведения об Индии была воспринята и написанная для русского двора «автобиография» человека, прибывшего в Петербург в 1734 году и выдававшего себя за «султана Гии-Ахмета», правнука Аурангзеба, правителя Могольской империи. В качестве достоверного сообщения «автобиография» Гин-Ахмета приведена и в работе А. Ф. Малиновского. Однако сейчас, при ближайшем рассмотрении, рассказ Гин-Ахмета оказывается вымыслом. В архиве сохранился кусок черновика этой «автобиографии», написанный типичным немецким почерком того времени, какого не могло быть у индийца, лишь около 3–4 лет прожившего, по его словам, в Европе. В его рассказе о своих родителях и своем пребывании в Индии многое не только сомнительно и неточно, но и просто невероятно. Так, Аурангзеб стал править не с 1660 года, как у Гин-Ахмета, а взошел на престол в 1658 году, официально же короновался в 1659 году; Рафи-уд-Дараджат (у Гин-Ахмета — «Рафиуел Туле») и Рафи-уд-Дауле (Дувербаг) правили один за другим в первой половине 1719 года, а не в 1720 году и т. д. Лишь европеец мог по традиции того времени считать синонимами слова «индус» и «баньян» и писать о том, что его якобы отправили в «монастырь баньянов», где обучали… учению Конфуция! О философии Конфуция в те времена не было, вероятно, известно ни одному индийцу.

Точно так же лишь европеец мог написать, что кого-то «выбрали Моголом» (в смысле: правителем Могольской империи), поскольку в Индии моголами называли вообще мусульман Индостана. Тем более не могли индусы призвать мусульманина Гин-Ахмета в брахманы, как он уверяет, потому что членом касты брахманов (как и любой другой) можно было только родиться. Вместе с тем значительная часть сообщенных самозванцем сведений о Великих Моголах, правивших в Дели в первой четверти XVIII века, и об их родственных взаимоотношениях оказывается верной. Это удивительно, потому что в то время европейцы не имели своих факторий в Северной Индии и были весьма плохо осведомлены о событиях в Дели. Правда, сам Гин-Ахмет считал столицей империи не Дели, а Агру. По-видимому, он все же побывал в Индии или хорошо знал какого-то европейца, прожившего в Индии много лет.

Если в России после Петра I были более осведомлены о природных условиях самой Индии, то о сухопутном пути в Индию, географических и политических трудностях, связанных с ним, в России не имели почти никакого представления. С 1640-х годов и вплоть до самого конца XVIII века русским казалось, до Индии рукой подать. Отсюда и жадный интерес в России ко всяким сообщениям о путешествиях в Индию из Средней Азии и принимаемым на веру фантастическим слухам, например, о том, что татарские купцы города Тары на Иртыше «приезживали из Тары в Индостан верхами в 16-й день», отсюда и многочисленные, уже упоминавшиеся выше проекты установления постоянной торговой связи с Индией через Оренбург.

Надо добавить, что хотя английское завоевание Индии исключало с середины XVIII века возможность для России проникновения в Индию морским путем, но было бы ошибкой считать, что именно это было основным препятствием и для караванной торговли, поскольку англичане завоевали Делийскую область лишь в начале XIX века, а Пенджаб был ими захвачен только в 1846–1848 годах. Торговле через Среднюю Азию и Афганистан больше всего мешали феодальные распри, развал Могольской империи и общий упадок и разорение Северной Индии, подвергшейся нашествиям Надир-шаха из Персии и Ахмад-шаха из Афганистана, феодальные смуты в Персии, а также географические трудности, становившиеся непреодолимыми в условиях, когда караван мог продвигаться лишь под очень сильным военным эскортом.

Впервые обо всем этом было официально сказано оренбургским военным губернатором H.H. Бахметьевым лишь в конце 1800 года, однако и он поддерживал идею установления сухопутной индийской торговли, предлагая лишь выбрать традиционную дорогу индийских купцов — из Астрахани по Каспию и через Персию.

Важно, что все поиски путей в Индию, проводившиеся в течение полутора столетий, были вызваны стремлением к мирной торговле, но отнюдь не проектами военного завоевания страны. Когда, например, в 1723 году к Петру I, по донесению А. И. Остермана, собирался ехать какой-то голландец, чтобы представить ему проект завоевания части Индии, Петр отказался принять автора воинственного проекта.

Пример англо-французской борьбы за покорение Индии не изменил характера русской политики в этом отношении. Россия прочно стремилась установить с Индией дружественные отношения и, как мы видели, поставила индийцев в своем собственном государстве в чрезвычайно благоприятные условия…

Первый индийский поход. К Индии!

Восток манил царя не меньше Европы. После Гангутского морского сражения в 1714 году стало ясно, что победа в Северной войне окончательно склоняется на сторону России. Царь Петр уже прорубил вожделенное окно в Европу, твердой ногой встал на Балтике. Но казна опустела, ресурсы государства истощились. Да и завоеванное «окно в Европу» следовало еще наполнить торговым содержанием. Традиционные товары, которые могла предложить Западу Россия, — хлеб, пенька, лен, воск — не сулили баснословных барышей. Для экономического скачка требовался какой-то нестандартный ход. Рассказывает историк В. Нечипоренко:

— Еще весной того же, 1714 года гвардии поручик князь Александр Бекович-Черкасский организовал встречу царя Петра со знатным туркменом Ходжой Нефесом. Тот сообщил, что на Амударье, в Хивинском и Бухарском ханствах, намывают немало золотого песка. Поведал туркмен и о том, что узбекские ханы отвели русло Амударьи в Аральском море. Раньше, мол, великая река впадала в Каспий, и тогда по ней можно было добраться до золотоносных мест до самой Индии. Опасаясь, что русские захотят воспользоваться преимуществами этого удобного водного пути, ханы распорядились отвести Амударью в Арал, перегородив ее старое русло земляной плотиной. Разобрать эту плотину несложно, и тогда вода опять потечет в Каспий.

Нефес клялся, что его соотечественники готовы помочь русским в походе через безводные пески и степи. Сведения от Ходжи Нефеса угодили, что называется, в яблочко.

Буквально накануне, в конце 1713 года, сибирский генерал-губернатор князь Матвей Петрович Гагарин сообщил Петру, что на Сырдарье, в районе города Эркет, издавна моют золотой песок. Слухи о среднеазиатском золоте поступали и из других источников.

Но куда ценнее золота для Петра было сообщение о возможности достичь Индии через Каспий водным путем, повернув сток Амударьи в старое русло. Через систему каналов, считал царь, этот водный путь можно будет продлить до Балтики, получив заветный ключ от главного и наиболее удобного торгового маршрута между Востоком и Западом. Впрочем, и среднеазиатское золото нельзя было сбрасывать со счетов.