Николай Скоморохов - Боем живет истребитель Страница 17

Да, милая сердцу Украина, не думали, что увидим тебя такой…

Молча разбрелись по экипажам, стали натягивать палатки. И лишь когда более или менее устроились, увидели осторожно приближавшихся к нам пожилых женщин с детьми и немощных, опирающихся на палки, стариков.

Люди остановились поодаль, опасливо осматривались.

Толя Мартынов не выдержал, пошел им навстречу.

И тут произошло нечто невообразимое: исхудалые, изможденные, перепуганные крестьяне словно сбросили с себя оцепенение, кинулись к Мартынову, начали обнимать, целовать его.

Мы думали, что Толю задушат. Бросились его «выручать» и сами попали в объятия. Женщины заливались слезами, все время возбужденно повторяли:

– Синочки, визволители, прийшли pидни, назовсем прийшли…

Мы не могли понять, почему нас так встречают: ведь тут должны были пройти наземные части.

Оказалось, мы первые. Войска наши прошли где-то стороной. И крестьяне, слыша гул моторов, верили и не верили, что это советские самолеты.

Вскоре народу на аэродроме прибавилось. Местные жители повылазили из землянок и убежищ, всевозможных щелей, которые имелись почти в каждом дворе. Мы щедро делились с ними своими продуктами, они помогали нам обосновываться на новом месте.

Сжималось сердце от боли, когда мы смотрели на этих людей, перенесших все ужасы фашистской оккупации.

Они ласково гладили алые звезды на килях истребителей, ходили за нами следом и не могли насмотреться на нашу форму, ордена и медали.

К Ване Калишенко подошел чуть поменьше его ростом сельский мальчишка. На нем сплошные лохмотья.

– П-п-по-по-даруй з-з-зирочку…

– Бери с пилоткой, носи!

Мальчишка схватил пилотку дрожащими руками и долго не мог выговорить «спасибо». Подошла его мать– сгорбленная старуха, но по всему видно было, что ей не больше тридцати лет.

– Давно он у вас заикается? – спросил младший лейтенант Алимов.

– Та якби ж це одно лихо, – заплакала женщина. – Иди, Петрусь, погуляй з вийськовим хлопчиком, – сказала она сыну, а потом снова обратилась к нам: – Вин дуже хворий. Може, е у вас лекар – допоможе. Все нимци наробили…

Вот какую историю мы услыхали.

Петрусь рос здоровым, крепким мальчишкой. Был развит, хорошо говорил. И вот в эти края пришли гитлеровцы.

Из соседнего села прибежали потрясенные фашистской расправой несколько чудом спасшихся крестьян.

– Ходят по хатам и всех расстреливают, – рассказывали они.

Фашисты не заставили и нижнедуванцев долго себя ждать. Увешанные оружием гестаповцы, с автоматами наперевес, пошли по хатам.

Ствол автомата упирается в дверь, открывает, ее настежь. Зрачок автомата на мгновение задерживается на Петрусе – тот падает со скамейки без сознания.

– Хенде хох! – рявкает фашист.– Партизанен есть?

Но никто не в состоянии ни встать, ни ответить. Все парализованы.

Фриц еще раз осмотрел хату и, загромыхав в сенях коваными сапожищами, ушел.

Когда Петруся привели в чувство – он был весь мокрый. И с тех пор это случалось с ним постоянно.

На новом месте мы не успели еще как следует окопаться, укрыться, организовать. службу наблюдения и оповещения, как сверху донесся монотонный завывающий гул моторов.

О том, чтобы взлетать, не могло быть и речи: у нас ничего не готово. Щелей не было – в сорок третьем году мы надеялись уже обходиться без них. Залегли в выемках, ямках, канавках.

И тут началось.

Такого мне еще не приходилось переживать. Бомбы сыпались градом – им, казалось, не будет конца. Спасаясь от осколков, я стал ползти к землянке. Добрался, вскочил в нее, а там все ходором ходит: техник по спецоборудованию Ефименко мечется из угла в угол. Толя Попов – под нарами, а кто-то, ломая буржуйку, кричит:

– Они же по дымовой трубе бьют, надо ее убрать!

Когда все утихло, первым делом бросились к самолетам.

Единственное, за что нас можно было похвалить в тот день – за маскировку боевых машин. Они были так укрыты, что немцам не удалось их обнаружить и нанести прицельный бомбовый удар. Самолеты, за малым исключением, остались целы. На моем снаряд пробил фонарь и меховую куртку, оставленную на нем. В ней я потом долго еще ходил – до памятной встречи с Маршалом Советского Союза А. В. Василевским, о чем в свое время будет рассказано.

Летное поле оказалось все в воронках.

Мы боялись, что не успеем его заровнять – снова фрицы нагрянут. Но выручили крестьяне – они быстро и ловко сделали все необходимое.

А нам было приказано находиться в готовности номер один.

Разве могли мы тогда предполагать, что гитлеровцы, решив взять реванш за сталинградский разгром, уже разработали план наступательной операции «Цитадель», в основу которой входило окружение и уничтожение советских войск на Курском выступе?

Разве могли мы знать, что, разгадав замысел противника, Советское Верховное Главнокомандование решило сначала упорной и активной обороной измотать фашистские войска, а затем разгромить их в решительном наступлении?

Однако все жили предчувствием чего-то значительного, важного.

Но это было предчувствие и только.

Через день немцы предпринимали массированные налеты на большинство аэродромов 2, 16 и 17-й воздушных армий.

Враг стремится парализовать, уничтожить нашу авиацию на земле. Все силы на отражение налетов! Таков был приказ командования, таким был призыв политработников.

В Нижней Дуванке на полевом аэродроме стояли две эскадрильи полка: наша, которой теперь командовал капитан Устинов, и вторая во главе с капитаном Ковалевым.

Третья – капитана Дмитриева – базировалась на площадке в Покровском.

В нашем личном составе произошли некоторые перемены. Майора Микитченко, как знатока теории стрельбы, уговорили пойти начальником воздушно-стрелковой службы авиабригады.

Ушел заместителем к Дмитриеву мой верный друг и учитель Володя Евтодиенко, его хотят назначить командиром эскадрильи.

Доверили командовать звеном и мне. Я принял под свое начало новичков – Валентина Шевырина и Василия Овчинникова. Из новеньких появился у нас младший лейтенант Алимов – бывший летчик-инструктор. Несмотря на отсутствие боевого опыта, его сразу назначили командиром звена, к нему в подчинение попал и Толя Мартынов. По всем данным командовать бы звеном Мартынову, но он еще сержант.

К этому времени мы лишились нашего героя, летчика, совершившего первый таран в полку, Льва Шиманчика. Он погиб самым нелепым образом: при старте для перелета в Миллерово с его машиной что-то стряслось, она резко уклонилась на разбеге и врезалась в Ил-2. Смерть боевого, мужественного летчика омрачила всех нас: рубил в воздухе крылом фашиста и жив остался, а тут на тебе…

Да, поредели, обновились наши ряды.

…После первого массированного налета на наш аэродром немцы вроде бы уменьшили свою активность. Только в небе то и дело появлялись «Хейнкели-111». Разведчики!

У них была своеобразная тактика: внезапно, как бы случайно, показывались в районе нашего расположения и тут же убирались восвояси. Было ясно, что ведут фотографирование, изучают местность.

Мы несколько раз взлетали навстречу вражеским разведчикам, но настичь их не удавалось – они своевременно уходили. Конечно, наши взлеты демаскировали аэродром. И мы ожидали новых мощных бомбовых ударов. Ожидали – и сами не дремали. Рассчитали, сколько секунд нужно потратить на взлет, чтобы не дать врагу уйти. А затем стали тренироваться. Запуск, руление, разбег, отрыв – все эти элементы требуют выполнения определенных операций. Тут и работа с кабинным оборудованием, и управление машиной, и контроль за приборами, и осмотрительность… И все это – затраты времени. Сократить его можно только отработкой своих действий до автоматизма.

К этому мы и стремились. Упорством и настойчивостью отвоевывали секунду за секундой. И вот мной достигнут рекорд: 39 секунд! У Шевырина – 42 секунды.

Виртуозное владение техникой – тоже оружие.

Правда, оружие особого рода. Оно может оказаться и бесполезным, если…

Вот что случилось со мной.

На горизонте показался уже надоевший всем силуэт «хейнкеля». Я быстро взлетел и прямым курсом – к разведчику. Ему деваться некуда – он полез вверх. Иду за ним. Пять тысяч метров, шесть… Кажется, вот фашиста можно рукой достать, но он тут же ускользает выше. А со мной что-то неладное: «хейнкелы» начал двоиться в глазах. Вспомнил про мундштук от кислородной системы, сунул его в зубы-теперь, думаю, гад не уйдет! Высота – 7200. Стрелок «хейнкеля» бьет по мне короткими очередями – приходится отвалить в сторону, развернуться и зайти в атаку сбоку. И тут цель снова задвоилась в глазах. Что за чертовщина?! Встряхнулся, начал прицеливаться, помню, что нажал гашетку, а потом все помутнело…

Опомнился – меня качает, словно на волнах: самолет штопорит. С трудом прекращаю вращение, вывожу машину в горизонтальный полет, иду на аэродром. И никак не могу сообразить: что же со мной произошло?