Г. Штоль - История Древнего Рима в биографиях Страница 18

Главным своим делом – составлением новых законов – децемвиры занялись прилежно и добросовестно. Не следует однако, думать, что они предложили совершенно новые законы. Самая большая часть их деятельности была посвящена пересмотру прежних постановлений, причем они оставляли нетронутыми пункты целесообразные, исключали все устарелое и нецелесообразное, сглаживали противоречия, устраняли все произвольное установлением прочных норм. Но были при этом, конечно, и новые законы, и хотя все законодательство носило чисто римский отпечаток, тем не менее в ограниченной степени были приняты в соображение и законодательства чужие, главным образом Солона. Вообще на дело децемвиров нужно смотреть как на своевременное развитие тогдашнего римского права в новом духе, то есть на началах смягчения прежней жестокости и устранения неравенства прав обоих сословий. При составлении этих законов обращено было должное внимание на мнение всего народа. По совету Аппия, отдельные доски законов выставлялись публично для того, чтобы каждый гражданин мог читать их и делать свои замечания; каждое основательное порицание принималось во внимание при новом пересмотре и исправлении. Когда таким образом дело получило окончательную отделку, все законы, начертанные на десяти досках, были предложены сенату и пароду. Сенат одобрил их, центуристские комиции приняли, а комиции по куриям утвердили постановления центурий. Таким путем законы вошли в силу. Их вырезали на железных досках и выставили публично на форум.

Эти законы децемвиров, носящие вместе с прибавленными к ним в следующем году двумя таблицами название законов двенадцати таблиц, были великим, составившим эпоху в римской жизни, делом и послужили источником и основанием римскому праву на будущие столетия. До нас, впрочем, дошли от них только немногие отдельные отрывки. Так как децемвиры не могли вполне окончить свою великую задачу в продолжение одного года, то было решено назначить децемвиров и на будущий год для усовершенствования и окончания нового законодательства. Патриции и плебеи были одинаково довольны этим решением – первые потому, что при таком образе правления они имели первенство и не были стесняемы докучливыми трибунами, плебеи же – вследствие того, что могли обойтись без трибунов и получили обещание, что в состав новой коллегии будут выбраны и лица из их сословия. Тут началась ревностная погоня за новыми должностями; усерднее всех хлопотал Аппий Клавдий. Он старался всевозможными обвинениями отстранять патрициев, тщившихся попасть в децемвиры, выдвигал каждого кандидата из самого низшего класса, водил открытую дружбу с бывшими трибунами и через их посредство усиливал свою популярность в народе. Этот образ действий обратил, наконец, на себя внимание товарищей по службе Аппия Клавдия, которому они до тех пор были искренне преданы, и возбудил их подозрения, что подобными заигрываниями с народом он старается удержать за собой должность и на будущее время. Но] так как они не решались открыто восставать против его честолюбия, то под видом любезности – он был самый младший среди них – предложили ему председательство в день выборов; они надеялись, что таким образом он не решится предложить самого себя. Но надежда обманула их. Аппий воспользовался своим председательством, чтобы предложить в кандидаты себя и устроить в то же время избрание таких людей, которые были ему вполне преданы и обязались клятвой действовать совершенно согласно с ним. Между этими последними было много плебеев. Таким образом, Аппий Клавдий сделался неприкосновенным главой нового правления; все остальные были только его покорными орудиями. Теперь-то он сбросил маску, которую носил так долго, и без всякого стыда и страха дал полный простор своему властолюбию и бесчеловечной жестокости 15 мая 450 г. новые децемвиры вступили в должность, сразу же их образ действия принял характер, отнюдь не похожий на тот, которым отличалось прежнее правительство. В первый же день каждый из децемвиров выступил с 12 ликторами, несшими топоры в связках из прутьев, так что площадь наполнилась 120 ликторами. Точно десять царей появилось перед народом, и это зрелище устрашило не только плебеев, но и патрициев. С этими последними, впрочем, обращались снисходительно, но тем более жестоко стали поступать с плебеями. В судопроизводстве установились произвол и пристрастие, ни один плебей не мог быть спокоен за свою собственность; наказание розгами и казни сделались делом самым обыкновенным, так как апелляция одного децемвира на распоряжение остальных уже не допускалась. Вместо бывших трибунов и людей из народа Аппий окружил себя молодыми патрициями, которым было по сердцу своеволие такого правительства и которые, будучи подкупаемы имуществом, остававшимся от приговоренных к наказанию, всегда были готовы охранять и защищать своего патрона. Остальные децемвиры, может быть, и не были довольны этим образом действий, но у них не хватало мужества и силы противиться такому человеку, как Аппий, далеко превосходившему их энергией и умом. Знатнейшие патриции также ненавидели децемвиров, поступавших как неограниченные владыки государства, но они в то же время ненавидели и плебеев, вызвавших это положение дел своим стремлением к свободе. Таким образом, плебеи увидели себя оставленными со всех сторон и отданными на жестокий произвол Аппия.

Прошла уже большая часть года, и две новые доски законов были выставлены и приняты комициями; но децемвиры все еще не принимали никаких мер к избранию на будущий год консулов и трибунов. Наступило 15 мая, когда должен был начаться новый порядок управления, но децемвиры продолжали оставаться на своих местах. Народ с беспокойством и страхом смотрел в будущее: ему казалось, что эта тирания будет продолжаться вечно. Тут к внутренним бедствиям присоединились еще нападения со стороны сабинов и эквов, снова появившихся на Алгиде. Но именно этому обстоятельству было, по-видимому, суждено произнести новый поворот в порядке вещей. Децемвиры увидели для себя необходимость созвать сенат, который не собирался уже очень давно. Тут-то два человека, Л. Валерий и М. Гораций, отважно выступили против децемвиров, которые были теперь в их глазах уже не верховной властью, а частными лицами. Валерий высказал желание говорить о положении государства, и когда Аппий с угрозой отказал ему в разрешении и даже послал судейского чиновника остановить его, Валерий вышел на порог сената и стал звать народ на помощь. Но тут Л. Корнелий, брат одного децемвира, схватил его за руку и ввел обратно в заду. Спокойствие в сенате снова восстановилось, и было решено выждать добровольного сложения должности децемвирами и восстановления таким образом трибуната, а между тем прежде всего произвести набор для отражения внешнего врага.

Все способные к военной службе явились по первому же призыву, так как при отсутствии трибунов не была возможна никакая апелляция против постановления децемвиров. Одна часть децемвиров выступила против сабинян, другая – на Алгид против эквов; Аппий, считавшийся наиболее способным подавить беспорядки в городе на случай, если бы таковые произошли, был оставлен в Риме с децемвиром из плебеев Спурием Оппием, и к ним двоим перешла власть всех остальных их товарищей. Военные дела пошли плохо, потому что войска из ненависти к децемвирам умышленно поддавались неприятелю. Армия на Алгиде покинула даже свой лагерь и постыдно бежала в Тускул.

К этому позору децемвиры присоединили еще два преступления: одно на месте военных действий, другое – в Риме. В войске, сражавшемся с сабинянами, находился старый солдат из плебеев Сикций Дентат, который, как по крайней мере гласила молва, участвовал в 120 сражениях и в девяти триумфах, поразил насмерть восемь врагов в поединках и имел бесчисленное множество знаков отличия. У Него было сорок пять ран на груди и ни одной на спине. Его называли римским Ахиллесом. Этот храбрый воин был также постоянным и мужественным защитником прав своего сословия и часто не стеснялся высказывать резкие осуждения неограниченному господству децемвиров. Теперь он стал энергично порицать малодушие и неумение децемвиров в управлении войском. Такой человек был, само собой разумеется, очень не по сердцу децемвирам, и они решили погубить его. Сикция Дентата отправили выбрать место для лагеря, а солдатам, которых дали ему в виде конвоя, было приказано напасть на него в удобном месте и убить. Дентат дорого продал свою жизнь. Вокруг него и под его ударами пали многие из убийц; остальные, возвратись в лагерь, объявили, что они попали в засаду и что Сикций после храброй обороны погиб с несколькими другими солдатами. Сначала их рассказу поверили; но когда товарищи отправились похоронить павшего Дентата и увидели, что ни один труп не был ограблен, что Сикций в полном вооружении лежал посередине, а все остальные – повернувшись к нему в наступательном положении и что, наконец, здесь не было ни одного неприятельского трупа и ни малейшего следа неприятельского отступления, – тогда для всех сделалось ясным, что Сикций пал от рук своих товарищей. Весь лагерь пришел в негодование, и уже было решено тотчас же отвезти труп убитого в Рим; но децемвиры поторопились похоронить его на общественный счет со всеми воинскими почестями. Это происшествие нанесло чувствительный удар и без того уже поколебавшемуся владычеству децемвиров; другое преступление, совершившееся в городе, окончательно ниспровергло их.