Джузеппе Боффа - От СССР к России. История неоконченного кризиса. 1964-1994 Страница 18

Было бы трудно обнаружить в этой реакции тот интернационалистский смысл, который старался ей приписать Брежнев. Верно скорее обратное: становилось явным народное чувство ущемленной гордости за великую державу, отстаивалось своеобразное право защищать то, что было завоевано пролитой в мировой войне кровью, появлялось желание поставить на место неблагодарных, взбрыкнувших союзников. Высказывания такого рода исходили также от официальной пропаганды. Но они не произносились публично. Предпочтение отдавалось более узким, но от этого более эффективным каналам распространения информации, предназначенной для партийных и некоторых других узких кругов. И именно эти настроения встречали настоящий отклик снизу[50].

Аналогичная, но гораздо более сильная реакция советской общественности прозвучала в ответ на конфликт с Китаем. Даже сегодня, спустя много лет, еще не дана аргументированная оценка тем событиям, настолько сильным оказалось влияние вырождающейся идеологической полемики в военном конфликте на формирование коллективного мышления советского народа в начале 70-х годов. Со времен Великой Отечественной войны никакая другая внешнеполитическая проблема не получала такого глубокого отзвука.

На рубеже 60-х и 70-х годов советские руководители могли рассчитывать на почти полное единодушие в этом вопросе. Против китайцев ополчились все: диссиденты, фрондисты, интеллектуалы, коммунисты и беспартийные, официальные пропагандисты и военные деятели[51]. Даже те, кто находился в более или менее явной оппозиции политике Брежнева и Политбюро, все равно были противниками Пекина, ибо видели в Китае воспроизведение наиболее безобразных пороков сталинского государства. Эти убеждения рождались и укреплялись под действием выступлений Мао Цзэдуна в защиту Сталина, жестокости китайской «культурной революции», сопровождаемой оголтелым культом вождя. Для реформистов, еще действовавших в КПСС, полемика с Пекином стала поводом, чтобы выступить против многочисленных пережитков сталинизма в СССР, /59/ стимулируемых консервативной политикой Брежнева[52]. В 1970 году против Китая были настроены все те, кто впоследствии стал наиболее известным деятелем внутреннего диссидентства. Некоторые из них будут вынуждены потом затушевывать свои позиции. Но когда конфликт разразился, они в самых жестких выражениях, без тени сомнения, клеймили маоизм как основного врага[53]. К тому же в Пекине, будто зеркально отраженные, возникали антирусские и националистические настроения, лишь подогревавшие неприязнь к Китаю. В условиях, когда руководители СССР видели возникающую на восточных границах страны новую угрозу, а нарождающееся широкое общественное мнение склонно было поддержать их в этом, появилась необходимость в идеологии, способной обеспечить в стране единодушие в антикитайской политике. Такую массовую идеологию, безусловно, нельзя было найти ни в диспутах, проводившихся на совещаниях коммунистических партий, ни в пропагандистских опусах, на все лады интерпретировавших ленинизм. Как и в другие критические моменты послереволюционной истории, путь прокладывала единственная альтернативная идеология, оказывавшаяся действенной в самых сложных ситуациях: это патриотизм или, проще говоря, национализм[54].

Мы должны будем вернуться к этим вопросам в силу чрезвычайного воздействия их на последующее развитие событий, которыми мы займемся. Но кое-что следует сказать уже сейчас. Те, кто вращался в то время в различных политических кругах советского общества, несомненно, могли отметить новый аспект: в политических беседах опять зазвучал гордый имперский мотив русской истории. Но, в отличие от сталинских времен, он звучал не в поддержку революционных или вообще советских доводов, но, напротив, взамен и в противовес им. Как ни парадоксально, но это можно было наблюдать как в политических кругах, так и на «кухне» рождающейся оппозиции. Поэтому понятны замешательство и растерянность правящих группировок страны, сталкивающихся с непривычностью подобных настроений, по сути поддерживавших их политику, но отвергавших ее официальное обоснование.

Разворот в сторону неонационализма стал одним из изменений, мало заметных на первый взгляд, но действенно проникающих в глубину коллективного духа страны. Нельзя думать, что интернационалистические мотивы были лишь мишурой в советской истории и идеологии. Хотя они и использовались весьма произвольно, тем не менее в течение десятилетий составляли его существенную часть, в глазах прежде всего иностранцев, но также и в глазах самого советского народа. В самые трудные времена сознание того, что есть в мире значительные силы, относящиеся к СССР с сочувствием и пониманием, для многих — военных и гражданских — было стимулом, /60/ помогавшим переносить наиболее тяжкие испытания. В этом смысле СССР отличался от других социалистических стран и того же Китая. Отличался в силу своей более сложной истории и своего пестрого национального состава. Закат коммунистического движения и интернационализма не мог не отразиться на самом облике страны и на состоянии самых важных ее составляющих. Ведь СССР всегда был центром коммунистического движения. И когда оно стало распадаться и исчезать, Советский Союз не мог дальше оставаться таким, каким он был. Только руководители страны могли еще надеяться на ее неизменность. Но это была иллюзия, за которую, естественно, пришлось платить.

1. Примеры тому можно найти в кн. Boffa G. Storia dell'Unione Sovietica. — Vol. I. — P. 128-139, 224-229, 365-370, 497-508, 635-638; Vol. II. — P. 173-180, 336-356, 396-419, 523-544, 613-618.

2. Ibid. — Vol. II. — P. 632.

3. Знаменитая ялтинская «памятная записка». Текст ее содержится в кн. Palmiro Togliatti. Ореrе. — Vol. VI. — Roma, 1984. — P. 823-833. Важные сведения об обстоятельствах, в которых родился этот документ, содержатся в кн. Natta A. Le ore di Yalta. — Roma, 1970.

4. Помимо материалов, указанных выше, см. Boffa G. La concezione dei rapporti internationali in Togliatti// I1 pensiero e l'opera di Palmiro Togliatti. — Roma, 1984. — P. 41-53; Donald L.M. Blackmer. Unity in Diversity. Italian Communism and the Communist World. — Cambr. (Massachusetts), 1968; Urban J.B. Moscow and the Italian Communist Party. From Togliatti to Berlinguer. — Ithaca. — N.Y., 1986. — P. 251-257.

5. XXIII съезд... — Т. I. — С. 28-33.

6. К личному свидетельству можем добавить: Kremlin-PCF... — Р. 61-63.

7. Косыгин А.Н. Указ. соч. — С. 298.

8. Kremlin-PCF... — Р. 62-64; Медведев Р. Личность и эпоха... — С. 194.

9. Отсылаем, в частности, к богатой серии исследований Проект научной работы. Опыт Пражской весны 1968 г., осуществленных под руководством 3. Млынара, опубликованных в первой половине 80-х годов.

10. I fogli inediti dell'incontro Dubcek-Longo, in Documenti. Primavera indimenticata//L'Unita. — Roma-Milano, 1988. — P. 25-44.

11. Kremlin-PCF... — P. 67; Медведев Р. Личность и эпоха... — С. 199-200.

12. Политический дневник. — Т. I. — Р. 311-336, 393-434; Медведев Р. Личность и эпоха... — С. 196-197.

13. Jaruzelski W. Op. cit. — P. 133-139; Медведев Р. Личность и эпоха... — С. 190-191.

14. Jaruzelski W. Op. cit. — P. 140-141.

15. Solzenicyn A. Op. cit. — P. 268.

16. Черняев A.C. Указ. соч. — С. 7.

17. I fogli inediti... — P. 33-35. Другая информация, полученная в это время автором в частном порядке у чехословацких руководителей, принимавших участие в дискуссиях с советскими представителями, подтверждает представленное здесь мнение.

18. Он сделал это в связи с визитом Яноша Кадара в Москву. См. Rinascita. — 12 luglio. — 1968. — P. 4.

19. См. Pelikan J. S'ils me tuent. — P., 1975. — P. 215; Гефтер М.Я. Из тех и этих лет. — М., 1991. — С. 290. Здесь обсуждается гипотеза, что решение о вторжении было принято большинством с перевесом в один голос.

20. См. воспоминания Мазуров К.// Известия. — 1989. — 19 авг.

21. Pelikan J. Op. cit. — P. 227.

22. Ibid. — P. 221-222.

23. «Нормализация» — лозунг, под которым советские руководители пытались обобщить цели их операции. После некоторого недопонимания выяснилось, что под этим подразумевались капитуляция чехословацких сторонников «нового курса» и восстановление старых порядков.

24. Ахромеев С.Ф., Корниенко Г.М. Указ. соч. — С. 24.

25. Политический дневник. — Т. I. — С. 542-543; Kissinger H. Gli anni della Casa Bianca. — P. 151-159.

26. Медведев Р. Личность и эпоха... — С. 123-127.

27. An End to Silence... — P. 235-239; Политический дневник. — T. I. — С. 630-638.

28. Фильм «Зеркало». Режиссер - один из тех деятелей искусства, кто глубоко обдумывал русскую историю.