Алексей Дельнов - Китайская империя. От Сына Неба до Мао Цзэдуна Страница 18

Тринадцать лет перемещался он по Поднебесной. Кое-где его награждали деньгами, но не назначали на должность. Где-то давали должность, но Учитель не мог переносить нравы при тамошнем дворе (например, когда царская жена сожительствовала с собственным братом). Или требовалось пойти против своих принципов – чего учитель сделать органически не мог. Когда он узнал, что его любимый ученик Цю, назначенный на высокую должность (учеников Конфуция брали на службу охотно), повысил налоги – то громогласно раскричался: «Цю не мой ученик! Бейте в барабан и выступайте против него!».

До нас дошла горестная фраза, касающаяся собственной судьбы: «Неужели я подобен тыкве-горлянке, которую можно только подвешивать, но нельзя есть?». Но, наконец, состоялось назначение в родном Лу. Встретили Конфуция с почетом, но подробностей о службе известно очень мало. За несколько лет до смерти он вышел в отставку. Занялся литературной работой: подобрал песни для не раз уже цитированного в этой книге сборника «Шицзин» – он часто восторгался немудреным народным творчеством. Возможно, историческая хроника «Чуньцю» («Весны и осени»), давшая название целой эпохе, принадлежит его кисти. Много времени тратил на занятия с вновь набранными учениками. Прежние вошли уже в зрелые годы. Кто-то получил высокий пост, а кто-то скончался – к неподдельному горю Учителя. «Это Небо послало смерть!» – воскликнул он, когда узнал, что один из них погиб во время мятежа, пытаясь защитить правителя.

Наконец, пришел и его черед – Конфуций умер в 72 года. Незадолго до того он был уже буквально при смерти, и тогда разыгралась примечательная сцена. Больной Учитель был в беспамятстве, и окружавшие его ученики решили с самыми лучшими намерениями разыграть спектакль: обрядились в одеяния министров, чтобы он, очнувшись, решил, что его заслуги, наконец, отмечены и он умирает в самой высокой должности. Но Конфуций, придя в себя и все поняв, пожурил их: «Неужто вы могли подумать, что для меня лучше умереть в окружении вельмож, чем среди вас?».

Ученики соблюдали самый долгий из положенных траур по своему Учителю – 25 месяцев. Все это время они жили в шалаше у его могилы, а один провел в нем еще такой же срок. Сочиненная ими эпитафия гласила: «От рождения человечества до наших дней никогда не было ему равных».

Дом потомков Конфуция в его родном городе Цюйфу

Их привязанность к Учителю понятна. Конфуций всегда был общительным, дружелюбным, искренним человеком, наделенным сдержанным («английским») юмором. Он был страстным участником соревнований по стрельбе из лука, любил рыбную ловлю, любил петь, слыл большим знатоком музыки. Сам с удовольствием играл на цине – струнном музыкальном инструменте наподобие лютни. Беседы с ним были истинным наслаждением для друзей и учеников. Для него же самого беседы были больше, чем простым времяпрепровождением: «Не поговорить с человеком, который достоин разговора, – значит потерять человека. Говорить с человеком, который разговора недостоин, – значит потерять слова. Мудрый не теряет ни людей, ни слов».

В более позднее время большой вклад в развитие конфуцианской мысли внес Мэн-цзы (около 372–289 гг. до н. э.). Как и Учитель, он верил в главенство доброго начала в человеке, что в каждом от рождения заложено то, что Кант определил как «нравственный императив» и что каждый, должным образом устремив свою волю, может уподобиться прославленным мудрецам древности. Люди становятся злыми только из-за несносных жизненных условий, в какие они попадают по вине дурных правителей. Будучи почитателем традиции, он считал, что религиозный ритуал особенно важен тем, что проводит границу между властью Неба на земле и «зоной ответственности» человека.

Граница, но не по «праву рождения», проходит и между верхами и низами. При этом основная цель государственного управления – «следование чаяниям народа», народное благо. Мэн-цзы признавал даже право народа на восстание, на свержение государя, непозволительно отклонившегося от принципов «благого правления».

Мэн-цзы разработал много практических рекомендаций по устройству наилучшего порядка владения землей, сбора налогов, организации управления. Государи охотно приглашали его к своим дворам, щедро награждали за советы. Но официального назначения он так и не получил – наверное, оттого, что, подобно Учителю, был бескомпромиссен в своих нравственных суждениях.

Со временем сложилось развитое конфуцианское направление мысли. Первыми, кто способствовал ее широкому распространению, были «странствующие ученые». Выходцы из чиновной среды, они, не получив должности или утратив ее, переселялись с места на место, преподавая всем желающим знания по «Шицзину», «Луньюю», «Шуцзину» и другим древним и более современным книгам. Иногда они находили приют даже при дворах князей и правителей уделов, где находились на правах «гостевых советников».

Потом стали появляться школы, ко II в. до н. э. сложилось «Тринадцатикнижие» – конфуцианский канон, непременная база знаний каждого китайского чиновника, без которой невозможно было сдать экзамен на первую ученую степень (в лучшие для Поднебесной времена стать чиновниками могли только шэньши – обладатели ученой степени).

Конфуцианство, постоянно развиваясь и блюдя традиции, оставалось господствующей государственной идеологией вплоть до 1949 г. – года образования КНР (на Тайване оно и поныне в большом официальном почете). А как учение, вобравшее в себя и осмыслившее основы китайской ментальности, конфуцианство «живее всех живых».

Другие школы китайской мысли

Оригинальным мыслителем был Мо Ди, или Мо-цзы – «учитель Мо» (479–400 гг. до н. э.). Он, как и Конфуций, стремился к конкретным делам, но карьеры не сделал. Однако создал свою школу, одно время довольно авторитетную. В ХХ в. удостоился от некоторых исследователей звания «китайского Ленина».

Судя по многим высказываниям мыслителя, он любил людей как мало кто до него – но в этой любви, как мы увидим, действительно было что-то большевистское: еще больше, чем живых людей (которым он искренне желал счастья), Мо-ди любил людей идеальными – такими, какими они должны быть, – для чего их надо заключить в благодетельные для них рамки.

По образованию Мо Ди был конфуцианцем, но он резко разошелся с учителями по одному из коренных вопросов: он не был приверженцем традиций. Нерушимые семейно-клановые связи, дорогостоящие погребальные обряды и длительный траур, даже деление людей на богатых и бедных, «своих» и «не своих» (в индивидуальной психологии) – все это было не по нему. Чем тратиться на погребальный обряд – не лучше ли устроить скромные похороны, а вырученные деньги отдать живым беднякам? Если редкостные произведения искусства, изысканные блюда, мастерское исполнение музыкальных произведений недоступны каждому – зачем они? Мо Ди приходил к левацки-коммунистическому нивелированию человека.

У него был и свой взгляд на историю. Люди добры по природе, стремятся любить друг друга – но в стародавние времена они ничего не умели, жили порознь и плохо, а потому враждовали и были не лучше зверей. Наконец, договорившись между собой (каким образом – не разъяснялось), они избрали правителя, сделали его объектом нереализованной до той поры потребности во всеобщей любви – и благодаря этому стали создавать цивилизацию, плоды которой позволили всем жить в равном достатке и во взаимной любви.

Это было что-то вроде описания «золотого века», который существовал во времена мифических царей древности, в первую очередь при усмирителе потопа Юе. Но к этому и надо вернуться. Простая одежда, простая здоровая пища, небольшие одинаковые дома, забота друг о друге – что еще нужно человеку? А если кому-то этого мало – это люди опасные, к ним надо приглядываться, а в случае чего – незамедлительно доносить властям.

Власти же должны обращать особое внимание на тех из младших по званию, кто выказывает особые способности (в том числе в отношении бдительности) – чтобы сделать из них своих соратников по борьбе за всеобщее счастье. В конце концов, само Небо с нами: оно поровну расточает всем свой свет и благодатную влагу, а по установленным им законам мировой гармонии кара неизбежно постигнет тех, кто не признает «всеобщей любви».

Так Мо-цзы гениально проницательным оком узрел некоторые грядущие социально-политические реалии, в том числе те, что установятся при человеке, чье имя звучит очень похоже на его.

Но в его время «утилитарный расчет на то, что взаимная выгода (все любят всех, что ж здесь плохого?!) подвигнет людей принять его схему жизни, натолкнулся на упорное неприятие тех, кто привык больше любить своих, чем чужих, и тем более тех, кто любил хорошо поесть и развлечься, если это оказывалось возможным» (Л. С. Васильев). Последователи Мо Ди организовали замкнутые секты, спаянные строжайшей, имеющей религиозную основу дисциплиной. Они, подобно учителю, были принципиальными противниками войны – но, как и он, отлично владели искусством кулачного боя, и в той обстановке постоянно вспыхивающих конфликтов частенько отправлялись отстаивать чье-то правое дело.