Игорь Бунич - Пираты фюрера Страница 18

Хотя напряжение спало, мы еще долго не могли в это поверить. Рогге приказал дать полный ход, чтобы побыстрее убраться из этого района. И, как всегда бывает в таких случаях, из нашей трубы внезапно посыпался целый сноп искр.

«Ну, теперь–то нам точно крышка!» — подумал я.

Но снова все обошлось. Второе чудо за одну ночь! Честно скажу, что для меня эти 15 минут были самыми напряженными за все наше плавание. Я здорово перепугался…

За время рейда у нас бывали всякие интересные случаи. Как–то ночью мы обнаружили на большом расстоянии навигационные огни парохода, а за ними — серию других огней, мигающих в темноте. Мы запросили их национальность, и все стало ясно. Это был французский конвой, направляющийся в Индокитай под эскортом флотилии подводных лодок.

Чтобы сбить их с толку, мы передали в ответ: «Бон вояж. Вива ля Франс!» и исчезли в темноте. Пикантная ситуация возникла как–то на швейцарском пароходе, на который я поднялся для проведения обычной проверки. Бумаги судна были в порядке, груз — тоже. Капитану парохода все время было как–то не по себе. Вскоре я понял, в чем дело. Оказывается, как я установил из найденного бланка радиограммы, судно уже было готово передать в эфир сигнал «Q».

«Что это, капитан?» — с укором спросил я.

Капитан поспешно порвал бланк и с дружеской улыбкой протянул мне бутылку шотландского виски. Большую бутылку, можете мне поверить!

27 января мы обнаружили большой лайнер, который опознали как «Куин Мэри». Один из пленных подтвердил наше предположение, но с улыбкой добавил, что нам не следует расстраиваться.

При всех обстоятельствах лайнер не стал бы нашей добычей. Во–первых, он хорошо вооружен, а во–вторых, никуда не ходит без двух крейсеров сопровождения. Мы об этом знали и, не будучи самоубийцами, немедленно пустились наутек, сожалея только о том, что лайнер нарвался на нас, а не на «Адмирала Шеера», находившегося, фактически, «за ближайшим углом».

В марте мы совершили небольшую экскурсию в Мозамбикский пролив. Здесь наши потенциальные жертвы вели себя очень интересно. На сигнал «Немедленно остановиться» они отвечали сигналом: «Все ли у вас в порядке? Нуждаетесь ли в помощи?»

И мы позволяли им идти дальше.

В мае 1941 года из передачи Би–Би–Си мы узнали о гибели наших призов «Кетти Бровиг» и «Кобурга», потопленных английскими крейсерами.

Затем пришло сообщение о гибели нашего собрата — знаменитого вспомогательного крейсера «Пингвин». Уходя в пучину, он продолжал вести огонь по противнику, не спустив флага. Из его экипажа уцелело только 30 человек. Как ни прискорбна была новость о гибели наших товарищей, большинство которых мы знали лично, всё ушло на второй план после получения сообщения о том, что «Бисмарк» потопил «Худа».

Эту новость мы немедленно передали по корабельной трансляции, но она вызвала мало радости. Хорошо зная англичан, многие понимали, что потеряв свою гордость «Худ», они теперь не остановятся ни перед чем, пока не отомстят за эту потерю.

Мы буквально потеряли покой, прослушивая эфир, ловя обрывки сообщений с подводных лодок, с самолетов, торговых судов и береговых станций.

Трудно передать тот ужас, который охватил всех нас, когда из сообщения английского крейсера «Дорсетшир» мы узнали, что «Бисмарк» погиб.

Возможно, впервые мы поняли, что война не закончится так быстро, как многие из нас рассчитывали, и что мы вполне можем ее проиграть так же, как и прошлую.

Гибель «Бисмарка» напрямую затрагивала и нас. Теперь линкоры противника, не будучи никем связанными в северной Атлантике, устремятся вместе с сопровождающими их армадами крейсеров и эсминцев на юг, уничтожая всю систему обеспечения рейдеров и их самих.

Рогге решил временно покинуть Атлантику и, обойдя мыс Горн, войти в Тихий океан, чтобы переждать там, пока «разъяренные осы вернутся в свое гнездо».

Решение Рогге идти в Тихий океан взбудоражило всех. Оно означало еще долгие и долгие месяцы плавания; а ведь мы, если не считать короткой высадки на Кергелене, не видели земли уже более года. И хотя решение Рогге было нелегким, тяжелое впечатление, которое оно произвело на экипаж, от этого не стало меньшим.

Шестьдесят процентов моряков нашего экипажа были людьми семейными, призванными из резерва. На берегу они оставили своих родных и хорошую работу, на которую мечтали вернуться. Оторванные от семей, они ходили постоянно встревоженными, беспокоясь и о последствиях английских воздушных налетов на наши города, и о последствиях блокады, которая уже привела Германию к карточной системе на продовольственные товары. Живы ли их жены и дети? Не голодают ли они? Но таково было решение командира, и никто не ожидал, что оно станет популярным. Рогге посчитал даже излишним с кем–либо объясняться по этому поводу, если не считать штурмана и меня.

— Сожалею, господа,— сказал он,— но мое решение окончательное. Я понимаю, что оно вас совсем не радует. Поверьте, что оно в той же степени не радует и меня, но другого выхода у нас нет. Иначе мы погубим «Атлантис». Кроме того, война продолжается, и мы обязаны делать так, чтобы англичане помнили об этом в любом уголке мира.

В принципе, Рогге был прав. Мы израсходовали только треть нашего боезапаса, «Атлантис» был по всем статьям в отличном состоянии и имел достаточно топлива на многие месяцы плавания.

Впрочем, Берлин разрешил Рогге по желанию укрыться в Дакаре, но командир отказался: «Туда мы, возможно, проскочим, но оттуда не выйдем уже никогда». А простоять остаток войны на якоре в Дакаре ни у кого из нас не было ни малейшего желания. С другой стороны, наше появление в Тихом океане на линиях, ведущих в Австралию и из Австралии, будет новой неожиданностью для англичан, что позволит нанести им достаточный урон.

— Хорошо,— согласились мы с командиром.— А что потом?

— Значит так,— улыбнулся Рогге.— Осенью мы попытаемся вернуться в южную Атлантику, а зимой, когда ночи станут длиннее, прорвемся на север.

Мы повернули на юг, но на этом пути нам все же попались две новые жертвы — «Рабаул» и «Трафальгар».

17 июня мы потопили транспорт «Тоттенхэм», которым командовал капитан Вудаок. Транспорт имел в трюмах боеприпасы, а потому взорвался, как вулкан.

Через пять дней, 22 июня, мы потопили пароход «Бальзак», который вез груз риса и воска, а также много почты.

Избавившись от пленных, мы продолжали движение на восток: прошли остров Принца Эдварда, прошли новый Амстердам под потоками тропического ливня и страшного града. Градины падали со свистом, как малые авиабомбы. Море бушевало, тучи стелились по самой поверхности океана. Еще никогда нам не приходилось видеть столь дикое проявление океанской стихии в содружестве со столь же дикими небесами.

Стали сказываться усталость и перенапряжение экипажа. Сигнальщикам временами стали мерещиться разные странные вещи вроде «летучих голландцев» старых времен. У некоторых начались нервные срывы — им казалось, что против них плетутся интриги, к ним придираются по мелочам и все их ненавидят.

Психологический надлом чувствовался буквально у всех. Пребывание более года в замкнутом пространстве корабля среди одних и тех же лиц, монотонность жизни по корабельному распорядку — все это не могло не сказаться на состоянии экипажа.

Почти все стали замкнутыми; разные мелочи, ранее остававшиеся незамеченными, вызывали приступы раздражения и мнительности.

— Мор,— как–то сказал мне Рогге, когда мы вместе стояли на мостике,— я решил отправить экипаж в отпуск.

— В отпуск? — переспросил я.— Куда? На какую–нибудь ближайшую льдину?

Я позволил себе шутить, хотя знал, что Рогге не любит бросаться словами. Раз говорит, значит наверняка держит в рукаве какого–нибудь туза, а то и двух.

— Предоставить экипажу отпуск на берегу мы не в состоянии,— продолжал командир, не обращая внимания на мои шутки,— поэтому мы предоставим им отпуск прямо на корабле. Каждому — семь суток. В течение этого времени они будут освобождены от всех обязанностей по штату и даже от внутрикорабельной дисциплины. Могут не выходить на построения и даже не участвовать в авралах. Исключение составляют только боевые тревоги. В случае тревоги они должны быть на своих местах по боевому расписанию. Ответственным за это мероприятие я назначаю вас, лейтенант. Организуйте все это дело и позаботьтесь, чтобы помещение для отпускников было комфортабельным и приятно выглядело.

Идея была замечательной. Она предотвратила многие инциденты, которые могли бы произойти из–за усталости и нервного перенапряжения.

Помещение для отпускников мы украсили картинами, моделями кораблей, фотографиями родных и т. п. Все это вызвало восторг у экипажа.

Через пару дней я вошел в каюту командира и доложил.

— К вам депутация, господин капитан 1–го ранга.