Борис Григорьев - Повседневная жизнь царских дипломатов в XIX веке Страница 18

Пётр Сергеевич Боткин[25], не лишённый дара литератора, свою первую попытку поступления на дипломатическую службу описывает в самых ярких красках, в выражениях, полных сарказма. Он наивно полагал, что каждый молодой человек, закончивший высшее учебное заведение и более-менее подготовленный к внешнеполитической работе, имеет все права для того, чтобы стать дипломатом. «Не тут-то было!» — восклицает он в своих «живописных» мемуарах. Диплом об окончании высшего учебного заведения никому не был нужен, а дорога в МИД была открыта лишь для выпускников Александровского лицея: «Для остальных никаких определённых правил не имеется. При этом в министерство поступали "недоросли", не окончившие, а то и не начинавшие никакого учебного заведения».

Молодого Боткина принял сам Н. К. Гирс.

— У меня нет свободных стульев, — сказал министр, — очень сожалею. Приходите осенью…

И любовно вытолкал просителя за дверь.

Боткин пришёл на Певческий Мост следующей осенью и по выражению на восковых лицах чиновников, встретивших его, понял, что его там не ждали. Он прочёл в них недоумение: «Что ты к нам пристаёшь? Мы сказали тебе "осенью", чтобы от тебя отделаться, а ты, наивный глупец, вообразил, что мы тебя и на самом деле поджидаем!»

Но Боткин был настойчив, ссылками на недостачу стульев уже не отделаться, и его приняли — разумеется, пока вольноопределяющимся сверхштатником. Потом, конечно, допустили и к экзаменам на дипломатическое звание и ранг. После экзамена, как полагается, выпустили приказ, и Боткин, облекшись в новенький вицмундир, пошёл наносить визиты вежливости начальству. «Каждый говорил мне приблизительно одно и то же, — пишет он в своих мемуарах, — "очень рад", "садитесь", а затем через две минуты вставал и отпускал меня». Создавалось впечатление, что начальники отбывали скучную повинность. Только один из сановников поинтересовался, хороший ли у новичка почерк. «В первую минуту я подумал, что сановник шутит, но восковая физиономия его не дрогнула. Он смотрел на меня совершенно серьёзно своими оловянными глазами.

— Разборчивый почерк, ваше превосходительство, — ответил я, сохраняя тот же серьёзно-деловой вид».

Вот ещё один пример того, как молодые люди становились дипломатами спустя 80 лет после открытия Царскосельского лицея. Главный герой нашего повествования Ю. Я. Соловьёв[26], до сей поры остававшийся по воле автора в тени, окончив гимназию, перешёл в Александровский (бывший Царскосельский) лицей, который наряду с Училищем правоведения широко открывал выпускникам двери для поступления на дипломатическую службу, и после окончания лицея был распределён или, как тогда говорили, зачислен по Министерству иностранных дел. Причисленные к МИД начинающие дипломаты, своеобразные вольноопределяющиеся по дипломатическому ведомству, первое время служили безвозмездно, то есть бесплатно, без всякого жалованья и никакой должности не имели. Лишь некоторые молодые сотрудники МИД, например, окончившие лицей с золотой медалью, получали жалованье в размере 18 рублей в месяц. С таким жалованьем служебную карьеру могли продолжать лишь дети состоятельных родителей.

«Отгуляв» летний отпуск, Соловьёв в сентябре 1893 года приступил к работе. Он не обладал связями, которые могли бы облегчить ему первые шаги на новом поприще, но помогла лицейская золотая медаль. Как и первым выпускникам-лицеистам 70 лет тому назад, новичку предстояло подышать архивной пылью, и первый человек, с которым Соловьёву пришлось иметь дело в недрах внешнеполитического ведомства, был многолетний директор архива МИД России барон Ф. Д. Стюарт (1838–1902), отец двух товарищей Соловьёва по учёбе. Он-то и взял на себя — по всей видимости, по указанию начальства — обязанность наставника и представил молодого сотрудника начальствующему составу министерства.

Кстати, своих сыновей Стюарт по иностранному ведомству не пустил и перед поступлением в МИД Соловьёва тоже всячески отговаривал его от этой «вредной» затеи. Стюарт нарисовал ему мрачную картину предстоящей службы, приведя примеры того, как молодые люди надолго застревали в каких-нибудь захолустных столицах отдалённых от отечества стран и, не сделав никакой карьеры, не могли выбраться оттуда домой. Сам Стюарт дальше должности генерального консула в Бухаресте по служебной лестнице не продвинулся (А. Половцов называет его круглым невежей). В качестве примера Стюарт привёл Соловьёву почему-то карьеру барона Романа Романовича Розена, к тому времени уже поверенного в делах России в Мексике, а потом — вполне успешного и способного посланника в Белграде, Мюнхене, Афинах, Токио и посла в Вашингтоне, помогавшего С. Ю. Витте заключать с Японией мир в Портсмуте.

«Страшилки» Стюарта на выбор Соловьёва, однако, не повлияли — юноша имел вполне оформившееся желание послужить отечеству именно по иностранной части. Но «старому волку» был благодарен за то, что тот рассеял некоторые иллюзии о лёгкости дипломатической карьеры и внушил ему трезвый взгляд на будущую профессию.

Между тем переход профессии дипломата от отцов к сыновьям был широко распространён в системе Министерства иностранных дел. На Певческом Мосту работали настоящие семейные династии. А. И. Кузнецов приводит яркий пример такой семейственности в роду Хрептовичей-Бутеневых. А. П. Бутенев, происходивший от молдавского дворянина Николая Спафарьева (XVII век), поступившего на службу в Посольский приказ, в 1802 году стал служить в Министерстве иностранных дел и дважды возглавлял русскую миссию в Константинополе (1831–1843 и 1856–1859). Его сын граф М. А. Хрептович-Бутенев (1844–1897) закончил свою карьеру посланником в Мюнхене. Семейными узами Хрептовичи-Бутеневы были связаны с К. В. Нессельроде и с князем Г. Н. Трубецким. М. К. Ону, начавший службу в МВД драгоманом и закончивший в 1901 году свою карьеру посланником в Афинах, находился также в родстве с Хрептовичами-Бутеневыми — он в своё время женился на дочери барона А. Г. Жомини, ближайшего помощника А. М. Горчакова. Все три сына М. К. Ону также служили в Министерстве иностранных дел: один был поверенным в делах в Берне, другой — генконсулом в Лондоне, а третий — советником посольства в Вашингтоне.

…Архивное дело в России было тогда, мягко говоря, не на надлежащем уровне, и петербургская часть архива МВД России (в Москве были отделение министерства и свой Главный архив) находилась в жалком состоянии. Ф. Н. Стюарт большого интереса и рвения к своей работе не проявлял, и архив представлял собой склад документов или похоронное бюро для ненужных бумаг. Главный архивист называл себя «кучером погребальной колесницы», которому было совершенно безразлично, чей труп он вёз на кладбище и где он будет похоронен. Архивное дело в Министерстве иностранных дел России ожило лишь при преемнике Стюарта — Горяинове, проявившем научный интерес к «кладбищу документов» и написавшем целый ряд исторических монографий.

«Архивный юноша» Соловьёв должен был представиться начальству, в том числе и самому высокому. Обход начальников он начал с управляющего министерством Н. П. Шишкина — так тогда называли временно исполнявших обязанности глав министерств и официально не утверждённых государем в должности министров. Встреча с Шишкиным сильно разочаровала новичка, но это было лишь первым его разочарованием в стенах министерства. Соловьёв представлял себе главу Министерства иностранных дел блестящим дипломатом, а перед ним предстал пожилой господин в потёртом форменном вицмундире, скорее похожий на старого курьера или швейцара, а вовсе не на лицо, возглавлявшее иностранное ведомство самой крупной в мире державы. Возможно, что такое «смазанное» впечатление от беседы с Шишкиным вышло из-за того неопределённого состояния, в котором, как помнит читатель, тот по ошибке Николая II пребывал ввиду своего увольнения с поста управляющего.

Впрочем, благодаря любезному посредничеству Стюарта молодому сотруднику был оказан благосклонный приём, и ему было приказано «причислиться» к Азиатскому департаменту МИД. При этом было сказано, что в случае необходимости отбывать воинскую повинность он должен будет числиться по министерству. Таким образом, Соловьёв узнал, что служба в Министерстве иностранных дел не освобождала его от службы в армии!

От Шишкина Стюарт повёл Соловьева к директору Азиатского департамента Дмитрию Алексеевичу Капнисту (1837–1904), по характеристике многих знавших его коллег, ленивому и недалёкому человеку, желавшему делать карьеру за счёт труда других. По тогдашним традициям, глава Азиатского департамента на рабочем месте показывался весьма редко: после представления начальнику Соловьёв видел его в своей жизни ещё один раз, уже после своего назначения на работу за границу.

Брат Д. А. Капниста, Пётр Алексеевич Капнист (1840–1904), посол в Гааге (1884–1891), пользовался более благосклонной репутацией. Впрочем, один злой язык[27] никакой разницы между братьями не видел и говорил: «Меня все уверяли, что Капнисты — малороссы, но я этому не верю, потому что малороссы прикидываются обыкновенно дураками, а они прикидываются умными людьми».