Олег Ивик - Сюнну, предки гуннов, создатели первой степной империи Страница 18

Впрочем, ханьцев не стоит обвинять в неумении разобраться со своими не слишком многочисленными (по сравнению с самими китайцами) и не слишком богатыми соседями — просто земледельческой цивилизации всегда трудно противостоять кочевникам. Разгромить сюнну и решить проблему радикально китайцы не могли не потому, что их армия была слабее армии шаньюев, а потому, что у кочевников им нечего было захватывать. Сюнну применяли ту же тактику, какую в свое время скифы, по свидетельству Геродота, применяли к войскам Дария, — не вступая в бой, они рассеивались по степи со своими кочевьями, заставляя противника бесконечно гоняться за собой по вражеской территории, где ему нечем было кормить ни своих солдат, ни своих коней. В «Споре о соли и железе» говорится:

«[Сюнну] собираются, как ветер, и рассеиваются, как тучи; когда приблизишься к ним, то бегут; когда нападешь на них, то бросаются врассыпную. Их [территорию] нельзя захватить силой и за одно поколение. (…) Земли сюнну обширны и просторны, а ноги их боевых коней легки и резвы; их сила [такова, что они] легко вызывают волнения [в государстве центра]. Когда им сопутствует успех, то тащат [добычу], как тигры; когда им приходится туго, то улетают [прочь], как птицы; они избегают [встреч с нашими] отборными войсками, а громят [наши отряды], изнуренные до предела…»{215}

Один из китайских сановников на совете, созванном императором в 134 году до н. э., так охарактеризовал возможную войну с сюнну на их территории: «…При передвижении вдоль границ [на нас] будут давить с флангов, при передвижении в глубь [неприятельских земель] потеряется связь с основными силами, при быстром движении возникнет нехватка в продовольствии, при медленном — будут упущены благоприятные возможности. Не пройдут войска и 1000 ли, как солдаты и лошади начнут страдать от недостатка в пище и корме»{216}.

Поскольку сюнну были очень мобильны, они могли в любое время и в любом месте собрать армию, достаточную для разгрома любого пограничного укрепления. Китайцы же не могли предвидеть место вторжения и сосредоточить там нужное количество войск. Поэтому набеги сюнну на Китай почти всегда были успешными. Надо сказать, что ответные действия императорской армии тоже нередко приводили к большим потерям у кочевников. Иногда китайцы очень неплохо воевали и на вражеской территории, убивая и уводя в плен большие группы противников. Но, в отличие от китайцев, потери сюнну ограничивались только людьми и лошадьми, реже — угнанным скотом. У них почти не было ни городов, которые надо было бы восстанавливать, ни амбаров, потеря которых грозила бы им голодной смертью. А те немногочисленные города и житницы, которые все-таки имелись, выполняли в их хозяйстве вспомогательную роль. Их семьи и их стада были достаточно мобильны и, как правило, успевали исчезнуть в степи при появлении противника. Мужчины гибли на войне, но их братья брали в жены их вдов (у сюнну были приняты многоженство и браки со вдовами родственников), и новые поколения воинов, столь же многочисленные, что и прежние, вновь нарушали границы Поднебесной.

Единственным, что китайцы могли отнять у сюнну, была территория. Но захваченные земли плохо подходили для китайских методов хозяйствования и для привычного им земледелия. Кроме того, здесь надо было возводить укрепления и наблюдательные вышки, содержать гарнизоны. В результате китайцы имели от этих «приобретений» больше проблем, чем пользы. А сюнну, отступив и отдав врагам часть своих земель, мало что теряли — степь велика, а пасти стада можно и не вблизи Великой Китайской стены. В результате стратегия императора У-ди, который успешно оттеснил сюнну на север, была признана ханьцами худшей из всех возможных.

В начале I века н. э. военачальник Янь Ю сделал императору Ван Ману доклад по истории китайско-сюннуской политики. Он сказал:

«…Три династии Чжоу, Цинь и Хань против них ходили войной, но ни одна из них не смогла выработать лучшего плана действий. Династия Чжоу имела средний [план], династия Хань — худший, а династия Цинь вообще не имела плана. Когда во времена чжоуского Сюань-вана сяньюни вторглись [в Срединное государство] и дошли до Цзинъяна, военачальникам было приказано выступить против них, но, достигнув границы, войска возвратились обратно. Сюань-ван смотрел на вторжение жунов и дисцев как на укусы комара или овода и только отгонял их. Поэтому Поднебесная назвала его мудрым, и его поступки считались средним планом действий.

Ханьский император У-ди назначил военачальников и обучил воинов, которые с небольшими обозами и малым количеством провианта глубоко вторглись в земли сюнну, поставили там далекие гарнизоны, и, хотя была одержана победа и захвачена добыча, хусцы немедленно стали мстить за это. Более 30 лет продолжались бедствия, связанные с затянувшейся войной, Срединное государство устало и истощилось. Но и сюнну приобрели печальный опыт. Поэтому Поднебесная назвала императора воинственным, а его действия являются худшими.

Циньский император Ши-хуан, будучи не в состоянии терпеть мелкие поношения и пренебрегая силами народа, стал строить Великую стену, которая тянулась на 10 тыс. ли, причем непрерывная вереница перевозившихся грузов начиналась от берега моря. Однако, когда было закончено создание сильно укрепленной границы, Срединное государство истощилось, а династия погибла, и это показывает, что у нее не было никакого плана»{217}.

Надо сказать, что затратную политику Цинь Ши-хуанди в отношении сюнну критиковали очень многие. Сыма Цянь писал, что под конец его правления страна впала в нищету: «Сыну Неба не могли даже предоставить четверку одномастных лошадей для выезда, а военачальники и первые советники часто ездили на повозках, запряженных быками. Что же касается простого народа, то у него совсем не было никаких накоплений и запасов»{218}.

В 134 году до н. э. Чжуфу Янь подал императору У-ди доклад, в котором писал: «В древнем трактате о военном искусстве сказано: “Чтобы содержать стотысячное войско, необходимо тратить в день тысячу [цзиней] золота”. Тем не менее [династия] Цинь постоянно имела огромные войска, держала под [палящим] солнцем несколько сот тысяч воинов, и хотя ей удалось опрокинуть войска [противника], перебить [неприятельских] военачальников и взять в плен шаньюя, этого хватило лишь на то, чтобы посеять вражду и углубить ненависть, но было недостаточно, чтобы покрыть издержки Поднебесной. Опустошать же [государственные] кладовые и утомлять народ, всецело посвящая себя делам, связанным с другим владением, не есть совершенное действие»{219}.

Однако какая именно политика есть «совершенное действие» в случае с сюнну, китайцы не вполне себе представляли. Иногда они вспоминали древних правителей, которые якобы умели управляться с северными варварами. Но про этих достойных владык было известно лишь, что они «относились к ним как к диким птицам и зверям, не заключали с ними договоров и не ходили против них в походы». Бань Гу не без оснований предполагает, что «заключение договоров заставило бы только тратиться на подарки и принесло обман, а нападения утомили бы войска и вызвали набеги»{220}. Однако как надо действовать в существующих условиях, когда варвары сами совершают регулярные нападения, было не вполне понятно.

В «Споре о соли и железе» одним из спорщиков, названным «Знаток писаний», было высказано предположение, что сюнну можно смирить благодеяниями, исходящими от «внутренней духовной силы» тогдашнего императора Чжао-ди.

Поскольку на тот момент Поднебесная, по сообщению Знатока, была объединена, Его Величество на досуге прогуливался по галереям дворца, просматривал тексты «исчерпывающих речей» сановников, слушал пение гимнов и «ездил на колеснице под звон колокольчиков», — из этого делался неопровержимый вывод, что «чистая внутренняя духовная сила» государя явлена «во всем блеске» и стоит наравне с духовными силами государей древности. Правда, император в те годы находился еще в раннем подростковом возрасте, но это не смущало Знатока писаний. В этих условиях варвары, по его мнению, не стоили того, «чтобы чувствовать из-за них беспокойство и иметь заботу». Знаток предполагал, что если император «не оставит их, а удостоит их благодеяний, исходящих от его внутренней духовной силы, и окажет им милости», то северные варвары «непременно обратятся [сердцем] к внутренней [области мира], постучатся в [ворота Пограничной линии] укреплений и по собственному почину придут [с изъявлением покорности]…»{221} Но эта нехитрая политика почему-то не вдохновила Хо Гуана — всемогущего регента при подростке-императоре, — вероятно, он имел более реалистические взгляды на «духовную силу» своего венценосного подопечного.