Пантелеймон Кулиш - ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 2) Страница 18

венецианского посла,—сделался вновь горячим приверженцем королевских замыслов,

и стал во главе действия. Он умел изгладить в умах мысль о заговоре с королем против

шляхетских вольностей, и разгласил по всей Польше, будто бы король отказался от

войны с Турцией по его убеждению. Великопольские сенаторы благодарили его за

королевское письмо, „в котором де нас его королевская милость уверяет, что ничего

такого не замышлял, чтб причинило бы ущерб нашим правам, и так как ваша милость

был и есть причиною того, за это вашей милости много благодарны®.

Перемена в образе действий Оссолинского очевидна. Через девять дней по разрыве

с Венецией, канцлер явился у венециянского посла и, между прочим, сказал ему, что

„можно бы и не оставлять начатого дела, еслиб только король был уверен, что не будет

оставленъ®, а через несколько недель уведомил Тьеполо, что сенаторская рада

соберется в Кракове и что король нуждается в помощи.

Король действительно нуждался в помощи, то-есть в деньгах, так как после

краковской рады намеревался двинуться во Львов и начать кампанию.

27 (17) июня выехал он из Варшавы в Краков, и в день его выезда выступило ко

Львову 3.000 пехоты. Повелениф вывозить остальные пушки было приостановлено,

дабы не возбудить подозрения.

В Ченстохове король снял с себя саблю, положил на алтарь Богоматери и велел

освятить хоругвь новосформированных гусар. В этом акте Поляки видят его

возвращение к мысли об учреждении ордена и рыцарства беспорочного Зачатия: тем и

другим он мог надеяться привлечь охотников к войне с неверными.

17 (7) июля после коронации королевы, в Кракове состоялось первое заседание

сенаторской рады. Король представил ей то самое, чтб повторял уже целый месяц:

уверял, что никогда ничего противного праву делать не намеревался; что о войне с

Турками не думал; что желал только предупреждать ордынские набеги, но и

64

.

войны с Татарами не имел намерения начинать без дозволения Речи Посполитой,

чему де доказательством служит созванная рада; приготовления же и договоры с

христианскими державами делал в надежде, что Речь Посполитая, несомненно,

согласится на эту войну. Потом представил сенаторам причины, которые склонили его

мысли к Татарской войне. Эги причины были: готовность Москвы воевать заодно с

Польшей и* ослабление Турции, которым надлежит воспользоваться. Но совсем

умолчал о козацком союзе с Татарами, из опасения, чтоб этот секрет не сделался

предметом толков. Наконец, просил присутствующих, чтобы не только сами

согласились на Турецкую войну, да и Речь Посполитую искренно к тому приводили.

Сенаторов было в раде 19; предводительствовали ими 5 бискупов. Все они знали

уже о задуманном открытии кампании, усиливались отвлечь короля от войны и

склоняли к созванию чрезвычайного сейма; наконец объявили, что без третьего, то есть

„рыцарского сословия, второе сословие, (состоявшее из сенаторов) и первое

(представляемое особою короля) не имеют права решать вопрос о предполагаемой

королем войне.

Такую же декларацию получил король письменно и от сенаторов отсутствующих.

Так называемый гремиалъпьш (задушевный) лист великопольских сенаторов и шляхты,

адресованный к королю и коронному канцлеру, признавал, как отеческую

попечителъность монарха, так и пользу войны с Ордою; „но поелику* (писали

Великоноляне) „речь идет здесь о войне наступательной, которой без согласия всех

трех сословий начать нельзя*, то они просили Владислава—свои королевские

предначертания приспособить к общественному праву и приостановиться с военными

действиями, доколе сейм не согласится на Татарскую войну, которая де может навлечь

на государство войну Турецкую: ибо и турецкий „императоръ* должен за своих

подданных, и король не на Татар, а на Турок готовится.

Краковская рада продолжалась три дня. Оссолинский поддерживал мнения

сенаторов, как объявил об этом сам в ответе Великополянам. Согласились наконец в

том, что король сзовет 23 (13) октября сейм и уведомит все державы, с которыми начал

договоры, чтобы прислали на сейм послов с определенным и твердым объявлением,

чего Речь Посполитая может от них надеяться в случае, войны. Наконец, сенаторы

признали войну с Татарами необходимою, обещали склонять к ней шляхту, просили

.

65

только „униженно", чтобы король не выезжал во Львов и не воз-

• буждал этим Турок, а лучше употребил то время на поправление своего

здоровья. Король отвечал, что должен посоветоваться с коронным гетманом, а когда

ему советовали лучше вызвать к себе гетмана, или через верного человека объявить

ему свою волю, он оставил этот совет без ответа и удалился.

Пытались еще однажды, вечером, сделать ему представление об этом деле, но

король, произнося несколько непонятных слов, велел прислуге нести себя в спальню,

откуда тайком уехал в Неполомицы на охоту.

Гпев бискупов-сенаторов обратился на венецианского посла. Едва король уехал, ему

велели, в два часа ночи, выехать за 4 мили от городского округа. Тьеполо поехал

жаловаться к королю, и застал у него графа Магни, который вернулся из своего

посольства с донесением, что, как немецкие князья, так и Торстенсон отказали в своей

помощи.

„Мы сделали вее" (сказал король венецианскому послу), „чти> были в силах. Все

кпязья отказали нам в помощи; весь народ нам воспротивился; мы подвергли

опасности наше королевское достоинство... Но не сожалеем о том; попрежнему стоим

на своем предприятии, и когда б имели достаточно помощи, могли бы теперь

действовать еще успешнее".

К этому прибавил он, что выезжает во Львов; что значительные силы стоят уже на

границе; но если решительный ответ итальянских князей придет поздно, тогда—все

кончено.

Граф Магни получил тотчас повеление ехать в Италию. Король отправил гонцов к

московскому царю и в Персию, а сам выехал во Львов, повелев остальные пушки везти

за собою.

• Поездка во Львов открыла глаза всем, кто до сих пор верил королю, что он с

Турцией воевать не думает. Вспомнили, что еще в мае говорили в Варшаве публично;

что военные приготовления окончатся в июле; что тогда^же король выедет во Львов;

что в первых числах августа выступит в поле... Поэтому выезд его во Львов считали

началом военных действий против Турции.

5 августа прибыл король в город нашего Льва Даниловича. Его сопровождала

королева, вместе с нунцием, французским послом, Оссолинским и несколькими

надежными приятелями. Едва приехал он в столицу Червонной Руси, как его засыпали

письмами можновладников. Шляхта следила за своим королем, как за

т. и.

9

66

.

опасным врагом. Знали, кто входил в архиепископские палаты, где он остановился,

кто выходил. Знали, у кого король был п с кем говорил. Ловили на лету слова его

дворян. Но пе было возможности проникнуть в окружавшую его тайну.

Король сделал смотр войску. Но видя, что вербовка шла вяло, по недостатку денег,

что шляхта сторопится от военной службы, а можновладники проникнуты духом

оппозиции, решился, вместо дальнейшего пути к Подольскому Каменцу, вернуться в

Варшаву. С этим намерением созвал он, под величайшим секретом, военный совет, и

повелел гетману Потоцкому, ставши с обозом под Каменцем, ожидать дальнейших

распоряжений. В то же время козаки вышли вновь на Черное море, а король отправил

изо Львова к султану письмо, обвинявшее Турцию в нарушении мира, так как

Буджацкие Татары не переселены в Крым. Это письмо было вызовом на войну. Король,

очевидно, надеялся, что Порта потребует объяснений и пойдет на уступки, или же

станет грозить войною. В случае благоприятного ответа со стороны венецияпской

синьории и князей итальянских, как опасения, так и угрозы Порты могли только

помочь королю на сейме для начатия войны. Но еелпбы Венеция ответила

отрицательно, тогда вооружения короля и уступки, ожидаемые от Порты, принесли бы

по крайней мере ту пользу Польше, что Буджацкие Татары были бы переселены в

Крым. Во всяком случае, можно было бы, па основании этого письма, начать

переговоры и доказать Порте ясно, что вооружения короля были направлены не против

неё, а против Буджацких Татар.

Между тем гетман Потоцкий, вместо того, чтобы повиноваться королевским

повелениям, донес обо всем сенаторам, а опп советовали ему, с предостережениями и

внушениями, чтобы медлительностию уклонялся от исполнения королевских