Александр Путятин - Огнем и мечом. Россия между «польским орлом» и «шведским львом». 1512-1634 гг. Страница 18

Введенная 2 февраля 1565 года опричнина была организована по принципу удельного княжества, находящегося в личном распоряжении царя. В основных своих чертах она напоминала французский королевский домен двухвековой давности. Этой частью страны управляла особая опричная Дума. Естественно, государь постарался забрать себе наиболее богатые центры торговли, стратегически важные форпосты и крепости. Была у нового удела и опричная армия, численностью пять тысяч человек. Каждого воина в нее царь отбирал лично. Вступая в ряды этой «государевой гвардии», будущий опричник клялся больше не знаться с жителями основной части страны, а также повсеместно искоренять «крамолу». Он навсегда отрекался от родных и друзей, обещал отныне служить только царю и никому больше. Та часть России, что осталась за пределами опричнины, называлась земщиной. Текущими делами здесь по-прежнему занималась Боярская дума. Однако верховная власть над земщиной, как и над всей страной в целом, оставалась в руках царя.

4 февраля 1565 года, т.е. уже на второй день после введения опричнины, началась новая полоса жестоких расправ. Огонь террора, то чуть затухая, то вновь разгораясь, полыхал до самой отмены опричнины в 1572 году. Однако Грозный и после этого не оставил в покое идею «царского домена». Уже через три года он возродился под видом «удела», когда Грозный возвел на трон татарского князя Симеона Бекбулатовича, а сам стал «князем Иванцом Московским». Его «удельная» армия походила на упраздненную в 1572 году опричную гвардию, как брат-близнец. Симеон пробыл на московском троне около года, после чего перешел на «великое княжение» в Тверь. Но и тогда Грозный не отказался от «домена». Место упраздненного «удела» практически сразу же занял «двор».

Однако мы не будем останавливаться на эпизодах необъявленной войны, которую по воле Грозного вел с его врагами этот менявший лики «преторианский корпус». Оставим в стороне и массовые «суздальские казни», и знаменитое дело Федорова, и гибель удельного князя Владимира Старицкого, и широко известный «новгородский разгром». Заметим только, что не все заговоры против русского царя были плодом его больного воображения. По крайней мере часть из них — вполне реальна, что, впрочем, ни в коей мере не оправдывает развязанного в стране массового террора. Отныне об опричнине и ее «наследниках» будет говориться лишь в том случае, если это напрямую коснется хода военных действий русской армии против Литвы и ее союзников.

А бои с внешним врагом не прекращались и в 1565 году. Правда, велись они довольно вяло. Со стороны Литвы наиболее мощным было весеннее наступление 15-тысячной армии князя Курбского на Великие Луки. Города воевода взять не смог, ограничился разграблением окрестностей. С русской стороны в войне с Литвой в боях участвовали еще меньшие силы. Борьба на западе постепенно приобрела позиционный характер. Следующие четыре года стороны чередовали редкие пограничные уколы с долгими переговорными паузами. Иван Грозный был слишком занят внутренними врагами, чтобы всерьез сражаться с внешними.

А в это время по другую сторону фронта постаревший Сигизмунд забросил государственные дела, окончательно превратившись в «короля Завтра». Однако не его лень была главной причиной военной «вялости» Литвы и Польши. Как верно заметил С.М. Соловьев, «…жажда покоя, изнеженность, роскошь овладели высшим сословием; и эта жажда покоя, отвращение от войны оправдывались политическим расчетом — не давать посредством войны усиливаться королевскому значению…»{30}

Впрочем, политические интриги литовцы продолжали плести с неослабевающей энергией. Не добившись от Москвы в 1566 году приемлемых условий мира, они к началу 1567 года заключили с Крымским ханством союз против России. Помимо прочего, на Даулат-Гирея повлияло сообщение о том, что в конце 1566 года королевские войска внезапным ударом разбили в 70 верстах от Полоцка земскую рать Петра Серебряного.

Пока Крымская орда разоряла Северскую землю, Сигизмунд II выдвинул свою армию к белорусскому местечку Радошковичи. Активных действий он при этом не вел и к большому сражению не стремился. Военная демонстрация литовцев имела совсем другие цели. Лазутчики постоянно доносили Сигизмунду, что трон Грозного шаток, а недовольство его политикой велико. «Король Завтра» надеялся, что само присутствие его армии у русских границ подтолкнет к решительным действиям тех князей и бояр, кто не желает терпеть опричные порядки. Царь тоже не решился на генеральное сражение: он сомневался в лояльности земцев и боялся измены.

Злость русского государя из-за неудачной военной кампании привела в 1568—1570 годах к очередной волне опричных казней. Репрессиям сопутствовали неурожаи 1568—1569 годов. А в 1570 году к ним добавилась эпидемия чумы. Начал раскручиваться кризисный маховик, который историки назовут позже «великим московским разорением»: проблемы в экономике приводили к уменьшению численности населения и снижению боеспособности вооруженных сил, а это сразу же сказывалось на «проницаемости» южных границ. Растущие потери от татарских набегов, в свою очередь, еще больше ухудшали экономическую ситуацию.

В то время как Россия слабела, ее враги усиливались. В январе 1569 года в Люблине начался объединенный польско-литовский сейм. «Бездетность Сигизмунда-Августа, — писал об этом событии С.М. Соловьев, — заставляла ускорить решение вопроса о вечном соединении Литвы с Польшей, ибо до сих пор связью между ними служила только Ягеллонова династия»{31}. Дебаты шли больше полугода… Один раз литовские противники слияния с Польшей — лидер протестантов Криштов Радзивилл и православный русский князь Константин Острожский — со своими сторонниками покинули сейм. Однако поляки, поддержанные мелкой литовской шляхтой, пригрозили ушедшим конфискацией земель. После чего «диссиденты» вернулись.

В результате 1 июля 1569 года была подписана новая уния. Польское королевство и Великое княжество Литовское объединились в Речь Посполитую — государство с выборным королем, единым сеймом и сенатом. С этого момента исчезли таможенные границы между Польшей и Литвой, на их территории вводилась единая денежная система. Переговоры с иными странами велись теперь от имени единого государства. Польская шляхта получила право владеть имениями в Литве, литовская — в Польше. Литва сохранила некоторую автономию: свое право и суд, администрацию, войско, казну, официальный русский язык. Зато она передала (по акту значилось, что «вернула») в состав Польши Киевское княжество. Всем было ясно, что ведущей силой в новом государстве стал польский элемент, и потому Речь Посполитую соседи сразу начали называть Польшей, а ее жителей — поляками. Для России заключение Люблинской унии означало, что военно-политический конфликт между Москвой и Вильно стал теперь русско-польским.

Весной 1570 года в Москву прибыли первые послы Речи Посполитой Ян Кротошевский и Николай Тавлош. На переговорах они долго спорили с боярами и дьяками о полоцких и ливонских границах, да так ни к чему и не пришли. Тогда поляки попросили о разговоре с царем, утверждая, что ему будущий мир особенно выгоден. На приеме у Грозного послы заявили: «Рады государя нашего Короны Польской и Великого княжества Литовского советовались вместе о том, что у государя нашего детей нет, и если господь бог государя нашего с этого света возьмет, то обе рады не думают, что им государя себе взять от бусурманских или иных земель, а желают избрать себе государя от славянского рода, по воле, а не в неволю, и склоняются к тебе, великому государю, и к твоему потомству»{32}.

Царь ответил дипломатично: «У нас божиим милосердием и прародителей наших молитвами наше государство и без того полно, и нам вашего для чего хотеть? Но если вы нас хотите, то вам пригоже нас не раздражать, а делать так, как мы велели боярам своим с вами говорить, чтобы христианство было в покое»{33}. Таким образом, Иван Грозный не проявил интереса к «литовскому варианту» унии. Царь понимал, что объединение трех государств, в двух из которых монарх существует в виде декорации, грозит ему потерей власти и влияния даже на территории России. Однако использовать польские надежды для заключения выгодного перемирия Иван IV был совсем не прочь. Ведь к этому времени все его попытки подписать англо-русский договор провалились, краткий по времени союз со Швецией распался после низложения Эрика XIV, а на юге нарастало давление со стороны Крыма и Турции.

22 июня 1570 года в Москве Россия и Польша заключили трехлетнее перемирие на условиях статус-кво[22]. Договор был очень нужен России, поскольку «загоревшаяся» несколько лет назад граница с Крымским ханством к тому времени уже буквально «полыхала». Постоянно растущее влияние Турции на этот регион вызывало все большую озабоченность в Москве. Ведь султан Селим II был для крымских, казанских и астраханских мусульман не только правителем соседнего государства, но и халифом, духовным лидером исламского мира. А значит, под турецкими знаменами татарские мурзы легко могли забыть о многовековой взаимной вражде. Призрак объединения всех антироссийских сил Юга и Востока под властью Османской империи приобрел реальные контуры…