Александра Ленель-Лавастин - Забытый фашизм: Ионеско, Элиаде, Чоран Страница 18

Можно ли считать это отклонение случайным? Элиаде отнюдь не принадлежал к числу западников, но при этом и не разделял антитрадиционалистского пафоса Чорана. Элиаде, как и ряд других интеллектуалов той эпохи, был убежденным сторонником самобытности и с начала 20-х годов занялся поисками «румынизма», который считал подлинным и первоосновным. Его огорчало, что некоторые молодые писатели (явно имелся в виду Чоран) охвачены новым модным поветрием — сожалеют о своем румынском происхождении, «подвергают сомнению существование национальных особенностей и даже наличие творческих способностей у румынской нации»[122]. Элиаде напоминал о классическом наследии, об известных идеологах румынской «этнической специфики» — крупном историке-националисте Николае Йорге (1871—1940), философах Лючане Благе[123], Нае Ионеску, Василе Парване (1882—1927) и теоретике православия Никифоре Крайнике, о котором упоминалось выше. Всех их объединяли национализм organiciste и органическая ненависть к рационализированному этосу современного общества[124].

Следует коротко остановиться на этих моментах, чтобы лучше понять историко-политический контекст обращения прежде мало интересовавшегося религией Элиаде к православию, а также причины его возросшей тяги к архаике, фольклору, народной культуре и ко всему тому, что он собирательно называл «протоисторией». Истоки этого интереса крылись в важной проблеме, которую румынские националисты безуспешно решали с XIX в.: как и чем заполнить отсутствие славного исторического прошлого? Наличием данной лакуны объяснялось постепенное создание фальсифицированной национальной истории, основанное на тезисе преемственности современной Румынии и древней Дакии времен царя Бурнебисты (70 г. до н. э.) — Дакии, жителей которой Геродот описывал как «самых справедливых и самых храбрых среди фракийцев»! Придуманные историками, этнографами и фольклористами XIX столетия, эти легенды приобрели большую популярность с легкой руки археолога Василе Парвана в 20-е годы XX в. — параллельно резкому росту интереса к древним ариям в Германии. Тезис о дакийском прошлом обладал и религиозным содержанием. Как предполагалось, среди даков, происходивших из северной ветви индо-европейцев, получила распространение архаическая форма примитивного христианства (в виде монотеистического культа бога Залмоксиса), которую Элиаде называл «космическим христианством». Тем самым православие, сливаясь с незапамятной традицией предков, становилось составной частью националистского дискурса, дававшего возможность пренебречь веками унизительных внешних вторжений и иностранного господства. Идеология, основанная на мифическом первоисточнике — наследии даков и фракийцев, тем более подходила для националистов, что одновременно позволяла перечеркнуть римское прошлое, соединявшее страну с Западом. Она явилась одним из источников легитимации фашистских движений в Румынии 1930-х годов. Элиаде еще в 20-е годы стал одним из глашатаев всей этой мистики. Много лет спустя он повторил ее основные положения в своей работе «От Залмоксиса до Чингисхана» (1970), постаравшись, однако, всячески затушевать породившую их идеологическую базу.

Подчеркнем, наконец, что развиваясь довольно последовательно, это раннее стремление к самобытности посредством возвеличивания архаики с течением времени стало принимать все более агрессивные формы. Для Элиаде быть румыном означало быть православным — а как же новые граждане румынского государства, католики, протестанты, иудеи и униаты? Но ему казалось невозможным быть одновременно румыном и коммунистом. Последний тезис он развил по случаю манифестации, организованной студентами румынского происхождения у штаб-квартиры Лиги Наций в Женеве в пользу пересмотра Версальского договора. Это незначительное событие вдохновило вождя Молодого поколения на следующий комментарий: «Если они коммунисты, почему они называют себя еще и румынами?»[125] Что это, еще одна случайность? Месяцем ранее, в августе 1933 г., историк открыто продемонстрировал свою ксенофобию в отношении немецкого меньшинства в Брашове (Трансильвания). Призрак национального меньшинства — врага нации вставал с каждой строчки, как и комплекс неполноценности «балканца» в отношении своих сограждан, в большей мере ориентированных на Центральную Европу. Тем самым Элиаде намеревался протестовать против «факта» — несомненно, слуха — отказа (так!) в румынском гражданстве «коренным» румынам — жителям Брашова, большинство обитателей которого составляли румыны саксонского происхождения, протестанты, поселившиеся здесь много веков назад. К мэру города Элиаде обращался с такими словами: «Эти ваши друзья, саксонцы, которые любят нас настолько, что отказываются подать стакан молока, если об этом их не попросишь по-немецки; эти люди, которые считают, что находятся на вершине Цивилизации, поскольку говорят на средневековом немецком языке и надевают перчатки, когда чистят картошку; это элитарное меньшинство, с которым мы носимся неизвестно как, потому что они белокурые и носят очки, — по правде говоря, непонятно, какой им интерес водиться с настоящими румынами, которые с грехом пополам выживают среди них»[126]. Элиаде к тому времени давно расстался с формой скаута — ему исполнилось уже 26 лет. Однако дух этого опуса демонстрирует весьма поучительное сходство с тем настроением, которым был пропитан написанный им в 15 лет репортаж из Черновиц.

В свете нескольких приведенных зарисовок довольно затруднительно разделять точку зрения, в соответствии с которой Элиаде был далек от политики до 1936—1937 годов. Тем самым подкреплялся тезис о его политической деятельности как о недолгом и необъяснимом грехе молодости. Разумеется, Элиаде в то время еще не выражал открыто своих верноподданнических чувств Железной гвардии. Но его старый товарищ, соученик по лицею Михаил Полихрониад, который присоединился к Кодряну еще в 1932 г., не обманывался на сей счет. По всей вероятности, с ним следует согласиться. Полихрониад, поспешивший воспроизвести обе вышеназванных статьи Элиаде в легионерском журнале «Акса» 12 сентября 1933 г., сопроводил их передовицей, где поздравлял себя с «обращением Элиаде в руманизм» — читай: в легионерскую идеологию. 22 сентября последовало пылкое опровержение со стороны автора статей, где он настаивал на своем неучастии в политике и утверждал, что ограничивается... «приоритетом духовности». На это утверждение его друг детства отреагировал в «Аксе» от 1 октября 1933 г. иронической репликой, с которой трудно не согласиться: «Можно задаться вопросом, не считает ли Мирча Элиаде, что он до сих пор находится в монастыре в Гималаях. В наши времена, только находясь там, можно позволить себе не иметь никакой политической позиции», — справедливо отмечает Полихрониад.

Особенно важно подчеркнуть, в какой мере Элиаде уже становится живым воплощением самых грубых искажений румынской, а может быть, и восточноевропейской политкультуры. Он воплощает, во-первых, первостепенную роль деятелей культуры в развертывании дискуссии по национальному вопросу. Во-вторых, доминирующую характеристику этой дискуссии — опору на миф, с помощью которой осуществляются и поиски смысла, и реконструкция преемственности задним числом (таким образом, чтобы обосновать право на существование нации, постоянно казавшееся до конца не завоеванным)[127]. В-третьих, сильнейшую склонность считать этнический фактор (или, что то же, фактор присущей нации «духовности») единственной прочной нитью социальной связи. Поскольку эти два явления были неразрывны, к ним добавилось еще одно — глубоко искаженное отношение к государству. Его функция как раздатчика общественных благ отходила на второй план по сравнению с функцией защиты и представительства преобладающей нации, и именно ее выполнение определяло легитимность государства. Все это обусловливало существенный вклад интеллектуалов в 30-е годы в «эссенциалистскую», но постоянно воинствующую дискуссию о необходимости укрепления идеи национальной идентичности в сознании органично единого и нерушимого общества, объединяющего индивидуумов, государство и народ в неделимое целое. Основные идеологические ориентиры Молодого поколения в 20-е — начале 30-х годов, по сути, были теми же, что и несколько лет спустя, когда произошло массовое обращение членов группы в фашизм, последовавшее спустя непродолжительное время. Различия, если они и были, носили исключительно количественный характер.

Глава вторая

1930-е ГОДЫ: АНАТОМИЯ ПОЛИТИЧЕСКОГО ВЫБОРА

Переход цвета румынской интеллигенции 1930-х годов в ряды движения, чья идеология совершенно очевидно была основана на мистике преступления и крови, представляет одно из самых удивительных событий интеллектуальной истории XX столетия. Удивительных и одновременно драматических, поскольку мы не можем считать политический выбор этих людей коллективным заблуждением, отклонением от начальной траектории их интеллектуальной эволюции. Ретроспективный взгляд на 1920-е годы позволяет утверждать, что для наиболее видных представителей Молодого поколения воспринятие идеологии Легионерского движения отнюдь не было юношеской эскападой, заставлявшей покинуть изначальные магистральные пути движения их мысли. Напротив. Оно совершенно естественным образом наложилось на их философию, которую они, однако, до 1933—1934 годов объявляли непосредственно не ангажированной политически[128]. Это основополагающий тезис; он представляется однотипным с долгим знаменательным замалчиванием указанного перехода. Если о нем и упоминали, то до самого последнего времени расценивали как один из малозначимых проступков бурной молодости Молодого поколения. К этому добавлялось отсутствие настоящего самоанализа со стороны тех, о ком шла речь.