Жорж Блон - Флибустьерское море Страница 18

– Пусть не надеются, что я забыл, как их лансеро перебили моих людей возле Кампече, – сказал Олоне. – Прикончить всех раненых и бросить их за борт! Остальных – в трюм.

Один из испанских рабов упал на колени:

– Господин капитан, не убивайте меня, я скажу всю правду!

– Какую?

– То, что мне было приказано совершить. Пощадите!

– Говори и останешься жить. Выкладывай!

Человек сказал, что был взят на фрегат в качестве палача, ибо испанцы намеревались казнить всех без исключения попавших в плен флибустьеров-французов; он должен был их вешать. Губернатор Гаваны принял такое решение, дабы повергнуть в страх пиратов Черепашьего острова, чинивших разбой в его владениях.

– Что ж, прекрасно, – сказал Олоне, вытаскивая из ножен саблю. – Выводите пленных на палубу. По одному.

Узников стали по одному выталкивать снизу, и, едва голова несчастного показывалась из люка, предводитель пиратов ударом сабли сносил ее с плеч. Один очевидец утверждал, что после каждого удара Олоне слизывал кровь с клинка, комментируя разницу во вкусе. Оставляю эту деталь на его совести.

С этого дня за Олоне закрепилась репутация кровавого зверя. С единственным оставленным в живых пленником – тем самым незадачливым палачом – Жан-Франсуа Но отправил послание кубинскому губернатору. Это послание полностью выдержано в духе времени: «Я исполнил ваш приказ и не пощадил пленных, коими оказались ваши люди. В следующий раз, надеюсь, вы сами попадетесь мне в руки».

Губернатор, брызгая слюной от ярости, подтвердил свой приказ – никакой пощады, вешать, вешать, вешать! Однако любопытной оказалась реакция на это распоряжение командиров испанских гарнизонов и галионов:

– Не забывайте, ваша милость, что пираты пленяют гораздо больше наших людей, чем мы их. Подобная война не на живот, а на смерть окажется не к нашей выгоде.

Решение в результате было отменено. Один лишь Олоне по-прежнему остался вне закона.

Самой живописной достопримечательностью нынешнего Маракайбо, венесуэльского порта с населением 800000 человек, является огромный рынок, где выложены экзотические овощи и фрукты, рыба, гончарные изделия и плетеные корзины. Вокруг кишит густая толпа индейцев, негров, метисов и мулаток в ярчайших одеждах; изредка мелькают белые лица, в основном американских туристов, восхищенно щелкающих фотоаппаратами или приникших к кинокамерам. Город почти целиком выстроен заново, в центре проложены прямые как стрела авениды, высоко в небо поднимаются билдинги нефтяных компаний – «Дженерал моторе» и прочих. Нефть – основное богатство страны. Скважины пробурены вокруг лагуны – морского озера размером двести семьдесят на сто десять километров, давшего жизнь городу. Климат здесь теплый и влажный, среднегодовая температура 28° тепла, а москитов вывели американцы.

Испанцы-конкистадоры надеялись отыскать в здешних местах Эльдорадо. Золото не нашли, к вящему разочарованию благородных идальго. Тем не менее кое-кто из наиболее упорных искателей счастья остался там и зажил довольно хорошо. Выросшая в горах столица провинции, Мерида, стала перевалочным пунктом для вьючных караванов, перевозивших на мулах богатства рудников Перу к Атлантическому побережью. В пампе возле Маракайбо развели крупный рогатый скот, владельцы ранчо богатели на торговле мясом. В районе Гибралтара, расположенного по другую сторону лагуны в ста пятидесяти километрах южнее, испанские плантаторы сажали сахарный тростник, какао и табак.

Маракайбо насчитывал приблизительно тысяч шесть жителей, Гибралтар – около трех тысяч. В ту эпоху и в той части света это были заметные города. Там были построены церкви, монастыри, лазареты.

То, что в этом районе не нашли золота, оказалось благодеянием для туземного населения. По берегам озера Маракайбо в домах на сваях обитали миролюбивые индейцы. Их не коснулись массовые репрессии, как в иных местах, где пришельцы огнем и мечом выпытывали местонахождение «тайных золотых кладов». Здешние индейцы привозили на рынок в город рыбу, дичь и дары леса.

Однажды майским утром 1667 года испанцы Маракайбо увидели, что по глади лагуны скользит множество индейских пирог, гребцы которых бешено работают веслами. Через минуту по городу разнеслась весть: у входа в лагуну стоит пиратская флотилия, а на Голубином острове высадился десант.

Огромная лагуна, которую пираты именовали бухтой, а местные жители называли озером, сообщается с морем узкой горловиной; у входа в нее расположены два островка, Вихия и Паломас – Сторожевой и Голубиный. На Голубином было построено укрепление – форт Барра с шестнадцатью орудиями крупного калибра. Индейцы рассказали об армаде разбойников: семь кораблей, два из которых походили на галионы; на мачте одного из них поднят флаг, не похожий на испанский.

Вопреки распространенному мнению «веселый Роджер» – черный флаг с черепом и костями – поднимали не все флибустьеры, а лишь англичане, и то в самом конце пиратской эпопеи. Мы не знаем, под каким флагом ходили французские флибустьеры. Весьма вероятно, что они поднимали штандарт кого-либо из своих знаменитых предводителей, если только у них не было в запасе набора флагов, предназначенных для обмана будущих жертв. Самый большой корабль, описанный озерными индейцами, видимо, шел под личным флагом Жан-Франсуа Но по прозвищу Олоне. Но для испанцев из Маракайбо это не имело особого значения: для них было важно, что пираты – французы или англичане – напали на форт Барра. Укрепление на Голубином острове было единственной защитой. Что станет с городом, если форт падет?

Новые сведения поступили незадолго до полудня. Комендант форта безуспешно пытался остановить первую волну высадившихся пиратов. Часть гарнизона была уничтожена, и теперь бои шли у редутов.

В порту Маракайбо поднялась обычная суматоха, сопровождающая, с небольшими вариациями, все попытки эвакуироваться морем при подходе вражеского войска. Люди отчаянно разрываются между желанием вовремя убежать и стремлением захватить с собой как можно больше добра. Пункт, куда направлялись беглецы из Маракайбо, мог быть только один – Гибралтар, укрепленный порт с внушительным гарнизоном.

Хотя рабы (в количестве двух-трех тысяч) являли собой солидную долю имущества, владельцы не озаботились их судьбой; им просто посоветовали бежать и прятаться в лесу. Полагаю, что и рабы предпочли этот вариант переправе через лагуну на перегруженных сверх всякой меры судах.

В конечном счете в Гибралтар было эвакуировано около тысячи семей. Подробности этой операции нигде не фигурируют, но, по косвенным данным, она прошла более или менее благополучно. В городе остались лишь прикованные к постели больные, немощные старики и фаталисты, смирившиеся с судьбой, а также рабы, которым, собственно, нечего было опасаться пиратов, поскольку они были неимущими.

Эти оставшиеся в городе люди и стали свидетелями того, как на следующее утро в лагуне появились большие паруса: форт сдался. Корабли, несущие смерть и разорение, медленно и торжественно плыли по глади неглубокого озера, словно завораживая будущие жертвы, перед тем как кинуться на них, а в действительности просто потому, что в тот день было полное безветрие.

Не дойдя примерно трети мили до берега, пираты отдали якоря. Чуть погодя грохнули их пушки, суда заволокло облако черного дыма, а в городе обрушились и загорелись дома.

Негры-рабы и индейцы, не уходившие из любопытства далеко от порта, увидали, как пираты спустили шлюпки и двинулись к берегу. Но и эти оставшиеся зрители разбежались, когда со шлюпок захлопали выстрелы атакующих. Новый залп бортовых орудий потряс округу, и в оставленном городе вспыхнули новые пожары. Бомбардировка продолжалась до тех пор, пока шлюпки не уткнулись в берег.

Ни одной белой женщины, только черные рабы да горстка индейцев! Насмерть перепуганные туземцы, вобрав головы в плечи, лишь тычут пальцем в направлении лагуны – туда, на юг, за озеро, ушли все, золото и деньги увезли с собой. Нет-нет, не спрятали – увезли! Негры упрямо показывали на лагуну. Бесполезно было бить их и замахиваться саблями – они дружно твердили одно и то же.

Ну а выпить и закусить найдется, тысячу чертей им в душу? Это – пожалуйста. Склады ломились от товара, в домах было полно пищи, погреба набиты бутылками и бочонками. Райская перемена после целого месяца голодухи и протухшей воды.

Олоне решился на эту экспедицию, заключив союз с Мигелем Баском, флибустьером отменной репутации, героем многих лихих набегов. Тщательно подготовленное предприятие (ему предшествовала глубокая разведка) удачно началось нежданным взятием двух галионов, один из которых шел с грузом какао – его немедленно отправили губернатору д'Ожерону для реализации, второй был гружен ружьями и порохом – его оставили в строю. Первый корабль, выгрузив какао, вернулся к флотилии с экипажем из восторженных добровольцев. Среди них были обыватели с Тортуги, вдруг охваченные жаждой приключений; были ветераны, вспомнившие былое; были молодые люди, только что прибывшие из Европы и вольные распоряжаться собой, поскольку путешествовали они на собственный кошт, – последних, кстати, можно было все чаще и чаще встретить на островах; были среди них и два племянника господина д'Ожерона, «юноши, подававшие большие надежды». Короче, вся экспедиция была пронизана духом ожидания славных дел и удачных свершений. В общей сложности в ней участвовало семьсот человек, разместившихся на семи судах, – никогда еще столь могучий флот французских флибустьеров не выходил в море. И вот теперь, изголодавшись за время пути, все эти искатели поживы накинулись на съестное и спиртное. Пиршество растянулось на несколько дней.