Иван Черных - Шквальный ветер Страница 18

О том, какой опасности подвергаются нынешние миллионеры, Валентин хорошо знал - об этом чуть ли не ежедневно передавали по радио, по телевидению, писали в газетах: их убивали, брали в заложники, терроризировали ближайших родственников, - и ему было непонятно, зачем этому старому, доживающему свой век еврею, судя по лоснящимся щекам и еле вмещающемуся заду в кресле, доживающему безбедно, острые ощущения. Хотя, по утверждению друга, бывшего летчика, а ныне юриста Анатолия, жадность - одна из разновидностей азарта: у человека развивается волчий инстинкт - еще, еще, еще. Как бы волки голодны ни были, они будут резать стадо, пока не останется ни одной живой овцы или им кто-то не помешает. Так и люди. Один из них сидел перед Валентином - дряблый, седой, с выцветшими от времени и кропотливой, требующей именно ювелирной тонкости работы глазами, в которых лазерными точечками горели вожделенные огоньки. Старый азартный игрок.

В приемной, рядом с секретаршей, сидит мужчина лет двадцати пяти, этакий амбал килограммов под сто с крутой боксерской шеей и пудовыми кулаками. А в соседней комнате наверняка дежурят ещё два, три охранника.

Иванкин держался подчеркнуто развязно, стараясь ничем не показать, что он профан в деле "золотого бизнеса", и потому не торопился пойти на соглашение, хотя другого выхода у него не было.

- Жаль, я думал мы сговоримся, - сказал он как можно равнодушнее и делая вид, что собирается уходить.

- А сколько вы хотите? - на лбу и морщинках под глазами ювелира заблестели капельки пота. Нет, он не собирался так запросто отпустить нового, скорее всего выгодного поставщика.

- Я - посредник, - ещё раз повторил Валентин. - И не люблю торговаться, потому предложу вам минимум, на который меня уполномочили десять долларов; при одном условии: один процент мне лично за посредничество.

Валентин наблюдал за лицом ювелира, с тревогой ожидая увидеть на нем утрату заинтересованности, но Семен Яковлевич вдруг усмехнулся и спросил, переходя на "ты":

- И давно ты занимаешься посредничеством?

- Не очень. Но профессия тоже рискованная. А я люблю риск.

- Тогда мы найдем общий язык, - рассмеялся ювелир. - Хотите чая, кофе?

- С удовольствием выпью чашечку кофе. На улице чертовски холодно

Семен Яковлевич нажал на кнопку звонка. Вошла секретарша.

- Света, организуй нам по чашечке бразильского. С коньячком.

За кофе Семен Яковлевич и вовсе заговорил с Валентином как со старым знакомым, показал изделия, пожаловался на свои годы: вот если бы вернуть десяток лет назад, тогда Глузберг не прокисал бы в этом Богом забытом Хабаровске.

- А мне город нравится, - возразил Валентин. - Чистый, по-своему красивый.

- А мороз, ветры? - воскликнул ювелир. - Да и где ты ещё успел побывать, молодой человек, чтобы восторгаться этой ординарностью? Ты видел Одессу в конце пятидесятых, весной, когда цветут каштаны, сирень, абрикосы? - И махнул отрицательно рукой. - Ты еще, наверное, под стол пешком ходил. Вот это был город, вот это была красота. Бедный еврей Семен, зачем ты родился ювелиром. Нет, зачем ты родился евреем? Скажи, почему нас так не любят? Разве мы кому-то делаем худо? А то, что мы умеем жить... Вот ты, наверное, подумал, зачем старому еврею золото, не пора ли ему о своей душе подумать? Пора. Я не раз думал. И вот к какому выводу пришел: не будь мы, евреи, талантливы, так трудолюбивы, наша нация давно бы исчезла с земли. Мы нужны вам, русским, мы нужны американцам, - благодаря нам Америка стала процветающей и самой великой державой, - мы нужны были даже немецким фашистам.

Ему было лет семьдесят, но коньяк и кофе он пил наравне с Валентином и не пьянел, и голова его не туманилась, мысли он излагал четко и ясно. И расстались они по-приятельски. Семен Яковлевич похлопал Валентина по плечу, пожелал ему успехов и чтобы почаще навещал своего нового знакомого ювелира.

Валентин уходил довольный собой и результатом визита: в его кармане вместо ста граммов золота лежало четыре миллиона четыреста тысяч рублей. Теперь можно было спокойно обдумать сложившуюся ситуацию и дальнейшее свое поведение. Хотя Лена ни на секунду не усомнилась в его профессии, что зима у геологов отпускная пора (а Лена всерьез заинтересовала его), надо было искать выход из тупиковой ситуации, в которую он попал по собственной глупости и с помощью Фриднина и его сообщников. С главным документом паспортом - он кое-что придумал, не гениально, конечно, но лучше, чем хотел поначалу - воспользоваться удостоверением Перекосова. Исправил в своем паспорте фамилию Иванкин на Шванков. Сделать это оказалось не столь трудно: добавил к "И" ещё одну палочку с крючком, а "и" и "н" на конце подправил на "о" и "в". Получилось - Шванков. Оставалось переклеить фотографию: борода и усы здорово изменили его внешность - состарили лет на десять и сделали солиднее, представительнее и впрямь чем-то похожим на царя Николая II. Но идти в фотоателье - понимал он, сердцем чувствовал - опасно: не один сыщик не обходит эти заведения при розыске того или иного человека. Теперь он купит фотоаппарат, сфотографирует Лену, а Лена его... Выдавить буквы на фотокарточке - дело техники. В дальнейшем о новом паспорте можно будет поговорить с Семеном Яковлевичем - ювелир все умеет, все может.

Удостоверение Перекосова он уничтожил - прокурора будут разыскивать в первую очередь, так же, как Швендика и Кукушкина. На причастность летчика к похищению золота вряд ли у кого возникнет подозрение. Не наткнулся бы Кукушкин на каких-либо промысловиков. Вряд ли. В это время года хороший хозяин не выпускает со двора скотину, и выжить у него один шанс из ста...

И ещё одна проблема: держать почти семь килограммов золота в "дипломате", хотя и с кодовым замком, с уверенностью, что ни Лена, ни тем более хозяйка не станут рыться в его вещах, все равно неразумно. Надо оставить два килограмма, а остальное надежно запрятать вне квартиры.

Чердак пятиэтажки, где проживала учительница с Леной, был закрыт на большущий замок. Валентин подобрал к нему ключ, но, побывав там, убедился, что место ненадежное: с другого подъезда на чердак частенько наведываются пацаны - курят там, играют в карты, а школьники постарше распивают вино и занимаются с девочками любовью.

Дом располагался на берегу Амура, и в погожие дни, чтобы как-то скоротать время, пока Лена находилась на работе, Валентин отправлялся на левый берег реки, на островки, заросшие ивняком, а на возвышенностях, куда не доставал весенний разлив, тополями, вязами, березами. Бродил часами, вспоминая прошлое, думая о будущем. Как жить дальше, что делать? Лена, заинтересовавшая его поначалу как соучастница - внешностью она не блистала и желание вызывала только потому, что он давно не имел женщин, - вдруг стала нравиться ему добрым, отзывчивым характером, заботливостью; да и когда он внимательнее присмотрелся, личико оказалось довольно миловидным, с "изюминкой": красиво очерченные губы, чуть вздернутый носик, умные серые глаза. И фигура изящная, стройная, гибкая, ещё не испорченная ни беременностью, ни тяжелым физическим трудом.

Ему не хотелось расставаться с ней, но кончался февраль, последний месяц зимы, врать дальше, что он геолог, несерьезно, да и не сможет он; раскрыть же себя и вовсе нельзя.

Куда податься? На Черноморское побережье, где он в пору военной юности любил отдыхать? Теперь там неспокойно, на Кавказе война, Крым стал украинским. И слежка там - усиленная.

В один из воскресных дней он пригласил Лену на левый берег. Просто покататься на лыжах. Углубившись за дачные поселки, они вошли в лес, и Валентин обратил внимание на вековой вяз с довольно широким дуплом, расположенным метрах в двух с половиной от земли. Лучшего тайника, прикинул он, не найти.

18

Кувалдин заметил слежку из соседнего дома уже перед вечером, когда закатное солнце, отражаясь от оконного стекла, высветило две линзы, нацеленные прямо к ним в комнату, как два дула автоматов. Холодок пробежал у него по спине. Значит, выследили.. Как давно? Почему из местного угрозыска не предупредили - там свой человек? Или ими занимается краевой или даже московский сыск?.. Какая разница, надо уносить ноги. Кукушка, как назло, где-то задерживается. Хотя днем все равно не уйти. Неужто все их труды, мытарства, лишения полетят прахом?! А столько было надежд, таким сладким казалось близкое будущее в довольстве и спокойствии... Конечно, можно плюнуть на это золотишко - кое-что он сумел припасти ещё раньше, - но вертолет с золотом не его идея. А за реализацию плана он имел бы десять процентов... Если бы не эти десять процентов, он, пожалуй, рискнул бы выскользнуть из щупалец Осьминога-Фриднина. Но это будет уже не та жизнь, о которой он мечтал... Нет, золото упускать нельзя, и слежка - не новинка для него, бывали сети и попрочнее, а он уходил. Уж такую выбрал себе судьбу воровать, убивать, скрываться...

Началось это лет пятнадцать назад, когда Кувалдин после окончания института физической культуры приехал в Комсомольск-на-Амуре по распределению спортивным организатором Дома молодежи. За год он создал крепкие команды боксеров, самбистов, каратистов. Приблизил к себе самых способных, самых сильных, самых ловких - всего пять таких же дюжих, как и сам, отчаянных парней. Он ещё не осознавал, для какой цели, - в нем, видимо, рождался другой человек, которому уже были тесны рамки учебных программ, надоели однообразные поединки, ничего не дающие, кроме минутного удовлетворения тщеславия; ему хотелось более острых ощущений, настоящих опасностей, риска, смертельных схваток.