Жизнь русского обывателя. Часть 2. На шумных улицах градских - Леонид Васильевич Беловинский Страница 18

В лавках можно было торговаться до упаду. Для этого у торговцев был даже выработан особый язык, чтобы покупатель не понял. «Я энергично взялся за дело, – вспоминал “мальчик” из обувной лавки, – причем, боясь продешевить, я немилосердно запрашивал… Покупательницы часто говорили мне, что я ничего не понимаю и поэтому назначаю сумасшедшую цену, а некоторые обижались и уходили. Я с башмаками следовал за покупательницами… дипломатически расхваливал выбранные ими башмаки и понемногу сбавлял за них цену.

Когда мы сходили вниз, где за прилавком постоянно находился хозяин, я, обращаясь к нему, рапортовал: “Назначил рубль двадцать копеек, ничего не жалуют”, а если покупательницы на мой безбожный запрос давали полцены, а иногда и менее, тогда я докладывал хозяину, что “назначил рубль пятьдесят копеек, жалуют шестьдесят копеек”.

Хозяин в свою очередь обращался к покупательнице и просил ее сколько-нибудь прибавить, в заключение громко говорил: “Пожалуйте”, и приказывал завернуть башмаки в бумагу…

Однажды… посередине лестницы нам встретился старший приказчик и спросил меня: “В чем дело?” Я ему ответил: “Назначил два рубля семьдесят пять копеек, жалуют рубль пятьдесят копеек”. Приказчик сказал: “Прикалывай”, и пошел кверху. Покупатель быстро повернулся, и, наступая на меня, грозно спросил: “Кого прикалывать?”… Вместо слов “дают” и “продавай” мы говорили по приказанию хозяина “жалуют” и “прикалывай” […]

Как известно, во всех магазинах и лавках имеются свои особые метки, которыми размечают товар. Для того купец выбирает какое-нибудь слово, имеющее десять разных букв, например “Мельниковъ”; с помощью этих (1 2 3 4 5 6 7 8 9 0) букв он пишет единицы, десятки, сотни и тысячи.

Однажды я был очевидцем следующей интересной сценки.

В иконную лавку пришли два купца, старый и молодой, и с ними три женщины покупать для свадьбы три иконы. Они выбирали их довольно долго, затем спросили, сколько стоит выменять вот эти три иконы. Продавец назначил за них 150 рублей. Купцы нашли эту цену слишком дорогой и начали объясняться между собой своей меткой следующим образом: молодой человек, очевидно жених, обращаясь к отцу, произнес: “Можно дать арцы, иже, покой”. Старик на это ответил: “Нет, это дорого, довольно будет твердо, он”, и, обращаясь к продавцу, сказал: “Хочешь взять 90 рублей, больше гроша не дадим, а то купим в другом месте”. Продавец быстро пошел на уступки, и иконы были проданы купцам за “твердо, он”» (126, с. 52–53, 122–123).

Здесь нужно пояснить, что продавать иконы считалось грехом, поэтому их, сняв шапки, «выменивали», разумеется, за деньги, при этом безбожно запрашивая и торгуясь: это-то грехом не считалось. Напомним также, что рцы («арцы»), иже, покой, твердо, он – названия букв старой славянской азбуки Р, И, П, Т, О.

Естественно, особыми приемами пользовались в торговле любым товаром. В Костроме «Многие старые приказчики, служившие в магазинах и лавках… хорошо знали специфический язык коробейников (арго), которым пользовались при торговых сделках… Так, например, если при торговле с покупателем возникала необходимость знать крайнюю цену, старший приказчик кричал: “Пяндром хрустов”, что означало пять рублей. Когда же, наторговавшись во все горло, хозяин считал данную покупателем цену приемлемой для себя, он произносил: “Шишли сары”, что долженствовало обозначать: ладно, считай деньги <…>

В мелких галантерейных, часовых, ювелирных, игрушечных и тому подобных лавках, где вещи продаваемые оценивались каждая отдельно, на ярлыках стояла цена, которая и объявлялась покупателю. Но вслед за ценой стояли какие-то буквы, означавшие действительную себестоимость товара, ниже которой продажа могла быть убыточной. Только знавший ключ шифра мог безошибочно определить, сколько запрошено сверх стоимости. Одним из таких ключей было слово “ПАДРЯДЧИКЪ”, причем вторая буква писалась через “А”, ибо, если поставить “О”, было бы легко спутать с нулем. Так, если на ярлычке вслед за ценой стояли буквы ПЧ-ЯЪ, это значило 17 р. 50 коп. – твердый знак считался за ноль, а, скажем, буквы Р-ИЯ означали 4 р. 85 коп. и т. д.» (94, с. 416).

Мелкие зеленные, булочные, молочные, «колониальных товаров» (т. е. привозимых из жаркого пояса: чая, кофе, сахара, риса, корицы, гвоздики, изюма и пр.), бакалейные, москательные и иные лавки были разбросаны и по другим улицам, ближе к покупателям. В крохотных Вязниках ежедневно торговали полторы сотни лавок, где можно было «найти все, начиная с бутылки порядочного вина, чая, сахара, и кончая лаптем или фунтом дегтя» (22, с. 24–25). Как и промышленные, торговые заведения также преимущественно были эфемерны: их число постоянно сокращалось, хотя сами они увеличивались в размерах и оборотах. В Вологде в 1875 г. было 414 лавок, но к концу века число их сокращается (в 1894 г. – 238), а в начале ХХ в. торговых заведений в городе было всего 175, хотя их общий оборот в 1912 г. достиг 18 млн руб. Среди них было 59 продовольственных «точек» (25 бакалейных, три булочные, две винные, две кондитерские, восемь торговали маслом, три – фруктами, восемь – рыбой, три – колбасами), а также пять аптекарских заведений, и 108 непродовольственных. Особую роль играли мелочные лавочки. В них можно было купить что угодно, от иголки до револьвера. Такие лавочки служили своеобразными общественными центрами, где можно было узнать последние новости и справиться об адресе. Зная своих постоянных покупателей, лавочники иногда отпускали товар в кредит, а детям, чтобы привлекать их в свои лавки, выдавали за покупки грошовые премии. В мелочных лавках долго стояли почтовые ящики, чтобы не ходить на почтамт. В. А. Оболенский, вспоминая Петербург своего детства, 70-х гг. XIX в., отмечает Выборгскую и Петербургскую стороны с их «универсальными лавочками, в которых продавались и духи, и деготь…» (95, с. 11).

Количество торговых предприятий было неимоверным. В Москве в начале 1812 г. было торговых рядов 192, а в них лавок каменных 6 324 и деревянных 2 197; кроме того, имелось 41 герберг (трактир с номерами для приезжих), съестных трактиров 166, кофейных 14, фряжских, т. е. винных погребов 227, полпивных 118, питейных домов 200, кухмистерских 17, харчевен 145, блинных 213, пекарен, очевидно, с продажей продукции, 162 и постоялых дворов 568: целый небольшой город; жилых же домов каменных было 2 567 и деревянных 6 584. В Петербурге в 1900 г. торговых заведений было 12 132 (не считая 277 торгово-промышленных), а в 1914 г. – уже 16 500. Из них 15 500 приходилось на рознично-мелочную торговлю. Сумма их годового оборота была близка к половине всего торгового оборота столицы – 430 млн рублей из 871 млн. При этом торговлей продуктами земледелия, животноводства, рыболовства и охоты было занято 3 228 заведений, а их оборот составил в 1913 г. 301 млн рублей (50, с. 242).

Кроме того, существовала обширная мелочная торговля вразнос. Лоточники с товаром определенного вида (гречневики, блины, пироги, яблоки, груши, разрезанные на куски и насаженные на деревянные спицы арбузы, даже лимоны и апельсины),