Роберт Робинсон - Чёрный о красных: 44 года в Советском Союзе Страница 19

В назначенное время мы со Смитом прибыли в посольство, и через полчаса ожидания нас представили послу Уильяму Буллиту. Я рассказал ему о своей ситуации, обратив особое внимание на странные обстоятельства моего избрания в Моссовет и причины, заставляющие меня дорожить работой в России. Посол был любезен, слушал внимательно и, казалось, с сочувствием. Однако как только я закончил, он сказал: «Я не могу вам ничем помочь, поскольку Государственный департамент приказывает вам незамедлительно покинуть Советский Союз. Это не подлежит обсуждению».

Услышав столь резкое и безапелляционное заявление, я растерялся и онемел. Тогда Смит попытался прийти мне на помощь. «Товарищ Буллит, обратился он к послу, — неужели этот человек должен возвратиться в Америку, где ему и его матери придется стоять в очереди за тарелкой бесплатного супа, тогда как…»

Посол прервал Смита на полуслове. «Я вам не товарищ! Не смейте называть меня товарищем», — взорвался он.

Смит быстро парировал: «Вы, наверное, уже знаете, что в этой стране не пользуются словом “мистер”. Разумеется, вам знакомо речение: “Когда ты в Риме, веди себя, как римляне”, усвоенное мной еще в школе. В стране Советов есть только товарищи».

Буллит еще больше разозлился. От ярости налившись краской, он встал, бросил на нас испепеляющий взгляд и сказал: «Разговор окончен».

Тут он нажал кнопку, и через несколько секунд появился его помощник. «Проводите их», — процедил посол.

Когда мы выходили, я вежливо попрощался с Буллитом. Но шедший за мной Смит остановился, усмехнулся и сказал с издевкой: «До свидания, товарищ посол».

У меня сердце упало. Последняя надежда была потеряна — в этот момент судьба моя окончательно решилась. Я был зол на Смита и ругал себя за то, что позвал его с собой. Лучше бы мне было идти в посольство одному.

После визита к послу я совсем растерялся и не знал, что делать дальше. Через несколько недель положение мое усугубилось. Советское правительство наградило меня за рационализаторское предложение, которое позволило заводу экономить по 15 тысяч рублей в год на производственных издержках. Награду я принял с благодарностью: я заслужил ее своим трудом, и мне было приятно, что его оценили. Мне вручили медаль с профилем Сталина и ленточкой в золотую, зеленую и красную полоску. В русских и, к сожалению, в американских газетах снова появились статьи обо мне. Тон этих статей и отклик на них усилили то ложное впечатление, которое уже начинало формироваться обо мне дома.

Больше всех возмутился конгрессмен Кнутсон из Миннесоты. Он предложил принять закон, запрещающий «американским гражданам принимать от монархов, князей или иностранных правительств подарки, вознаграждения, посты или титулы за какие бы то ни было заслуги, кроме военных».

Редакционная статья в газете «New York Evening Journal» предложение конгрессмена Кнутсона поддержала и призвала:

«…расширить действие закона. Следует запретить американским гражданам принимать какие-либо награды от иностранных государств… Медаль ценой в пятнадцать центов или красная лента в метр длиной способны превратить многих так называемых граждан в горячих сторонников всего иностранного и противников всего американского.

Он [закон] напомнит определенной категории наших соотечественников, что на первом месте должен стоять долг перед своей страной, который нельзя променять на фанфаронское звание или дешевый орденок».

Мало мне было неприятностей с Госдепартаментом, так еще и это…

Теперь к списку сильных мира сего, которые видели во мне предателя, человека, добровольно поддавшегося на уловки советской пропаганды, прибавились члены Конгресса. Ни конгрессмену Кнутсону, ни писавшим обо мне журналистам не пришло в голову, что я действительно заслужил свою награду.

Как я мог теперь вернуться в Соединенные Штаты? Как мог я туда не вернуться? Не подчинившись распоряжению Госдепартамента, я почувствовал себя человеком без гражданства. Приближался срок окончания контракта. В отчаянии я обратился в Британское посольство в Москве в надежде получить британское подданство — ведь я родился на Ямайке, в английской колонии. Мне вежливо отказали.

Когда до истечения срока моего контракта оставалось всего несколько дней, я решил его продлить на свой страх и риск. Каждый день я с замиранием сердца ждал уведомления из Госдепа о лишении меня американского гражданства, но оно так и не пришло. Вскоре, однако, у меня появилось еще одно основание задержаться в СССР. Меня приняли в Московский вечерний машиностроительный институт. Мальчишкой на Кубе я мечтал поступить в (негритянский) колледж Таскиги в Алабаме и выучиться на инженера-механика. Теперь я мог наконец получить образование, о котором всю жизнь мечтал, причем намного дешевле. Чтобы получить диплом, нужно было провести в России еще по крайней мере четыре года. Я уже приобрел солидный опыт станочника и изобретателя, и теперь мне представилась возможность стать первоклассным инженером.

Я надеялся, что мое положение как члена Моссовета дает мне определенные гарантии, и не предвидел никаких проблем с продлением контракта еще на год, но меня волновало будущее.

Депрессия в Америке, казалось, приобрела хронический характер. Никаких признаков ее ослабления не наблюдалось. Что если сбывается предсказание Советов и капитализм действительно умирает?

Решив действовать, я обратился в советские органы с вопросом — нельзя ли мне временно принять советское гражданство, но таким образом, что мой статус американца не изменится, и мне будет разрешено вернуться в США, когда я этого пожелаю. Меня заверили, что это возможно и что прецеденты уже были — так поступили двое американцев, а также какой-то англичанин с русской женой и двумя детьми. Одно из упомянутых имен было мне знакомо: американка Роза действительно прожила в Советском Союзе уже семь лет. Я встретился с ней, и она подтвердила все, что мне сказали советские чиновники. Гарантии показались мне убедительными, и я подал заявление на получение советского гражданства.

В тот день, когда я стал советским гражданином, я не почувствовал ничего необычного. Я оставался тем же Робертом Робинсоном — инструментальщиком, изобретателем, который мечтал стать инженером-механиком и старался выжить во враждебной культуре, в политической системе, где на иностранцев смотрят с недоверием. Мне пришлось сдать карточку иностранного специалиста, которая открывала передо мной двери особых магазинов, торговавших западными товарами. Теперь я обедал в более скромной столовой, обслуживающей лишь русский технический персонал, где порции были небольшие, а еда — простая и невкусная. Ради некоей определенности я отказался от многих благ, но не жалел об этом, поскольку у меня никогда не хватало времени на удовольствия, доступные в Советском Союзе только иностранцам. Я надеялся, что более тесное общение с русскими на работе, в столовой и в институте позволит мне лучше выучить язык.

Время от времени меня одолевали сомнения в правильности моего выбора. «Правда ли, что мне ничто не грозит?» — думал я. На заводе и в моем цеху исчезали русские и иностранцы. Может быть, их переводили на другие предприятия? Может быть, страшные слухи о ссылках и арестах справедливы? Тогда я еще не знал ответа на эти вопросы.

Глава 10

Социальная инженерия и вторая чистка

Я принял роковое решение в то время, когда исчезновения людей участились, но аресты еще не достигли масштабов эпидемии. Вскоре ситуация изменилась. Широкая программа правительства по преобразованию общества, начатая в 1933 году, набирала обороты. Хотя в то время нельзя было понять, существует ли некий определенный план или система проведения чисток, со временем замысел властей прояснился.

К весне 1936 года почти все молодые люди, получившие среднее или высшее техническое образование с 1927 по 1932 год, были арестованы. Таким образом, режим сначала создал целый класс специалистов, а потом, усмотрев в нем угрозу своей власти, уничтожил его. Прежде чем ликвидировать квалифицированную техническую элиту, партия и правительство подготовили ей смену. Иначе развитие промышленности могло зайти в тупик.

Новые специалисты получали образование в технических вузах, которые назывались Промышленными академиями или для краткости — Промакадемиями. Только после того, как тысячи тщательно отобранных студентов — коммунистов и комсомольцев в возрасте от двадцати до тридцати пяти лет — прошли обучение в Промакадемии, чистка стала возможной. Промакадемия готовила инженеров по ускоренной программе — за два года. Молодым людям, получившим направление на учебу, выбирать не приходилось: в случае отказа их ждало строгое наказание. Около 75 процентов студентов принадлежали ко второму поколению горожан. Остальные 25 процентов родились в Москве и Ленинграде, куда их родители, крестьяне-бедняки, приехали в поисках заработка.