Игорь Зимин - Зимний дворец. Люди и стены. История императорской резиденции. 1762-1917 Страница 19

Е. Тухаринов. Ротонда. 1834 г.

В ходе масштабных перестроек 1826 г. часть личных комнат покойного Александра I сохранили, придав им мемориальный статус (№№ 176–182)[117]. Собственно, это и стало одной из причин переезда Николая I на третий этаж Зимнего дворца, поскольку, почитая память старшего брата, он решил придать его комнатам мемориальный характер, и ему просто не осталось места на втором этаже. Самые значительные перепланировки В.П. Стасов провел именно на третьем этаже Зимнего дворца, где он в 1826 г. оформил комнаты не только для императора Николая I, но и для его младшего брата великого князя Михаила Павловича. Комнаты последнего включали: Переднюю (№ 394), Гостиную (№ 395) и Угловой кабинет, обитый желтым штофом (№ 396). Михаил Павлович, женившись в 1824 г., не очень ладил с женой, интеллектуалкой великой княгиней Еленой Павловной, и, видимо, поэтому зарезервировал для себя несколько комнат в Зимнем дворце. С другой стороны, комнаты в Зимнем дворце ему полагались по статусу.

После восстановления Зимнего дворца в 1838–1839 гг. Николай I расширяет свои покои на третьем этаже, оставляя рядом со своими комнатами только небольшой Малый кабинет императрицы Александры Федоровны (№ 387). Именно в этом кабинете находились знаменитые парные картины Карла Брюллова «Итальянское утро» и «Итальянский полдень». Далее следовали дежурные помещения камер-юнкеров и камердинеров, Буфетная и Гардеробная. На крохотных антресолях третьего этажа, окнами во внутренний дворик, располагались жилые комнаты камердинеров и камер-лакеев[118].

План третьего этажа северо-западного ризалита

Упомянув о картинах К. Брюллова, отметим, что со времен Екатерины II многие из личных комнат императорской четы в Зимнем дворце украшали картины, внесенные в реестр Императорского Эрмитажа. Формально эти картины считались уже государственной собственностью. Однако это нисколько не мешало монархам с такой же легкостью менять статус эрмитажных картин в обратную сторону. В 1826 г. Николай I, получив в свое распоряжение Эрмитаж, распорядился исключить три картины из каталога Эрмитажа и передать их великому князю Михаилу Павловичу и флигель-адъютанту П.А. Штегельману. Младшему брату царь пожаловал известную картину художника В.Эриксена «Портрет Императрицы Екатерины II верхом в гвардейском мундире», которая проходила в каталоге под № 923. Михаил Павлович получил и не менее известный портрет М. Шибанова – «Грудной портрет Императрицы Екатерины II в дорожном платье» (без номера). Флигель-адъютант полковник Семеновского полка П.А. Штегельман получил от царя «копию с картины Тициана, изображающую лежащую Венеру»[119]. В 1827 г. Николай I распорядился об отправке великому князю Константину Павловичу в Польшу двух эрмитажных картин, повелев «исключить последние картины из каталога Эрмитажа»[120].

Личные апартаменты Николая I на третьем этаже включали: Секретарскую (№ 393), примыкавшую к Передней (№ 394) великого князя Михаила Павловича; Приемную, декорированную малиновым штофом (№ 392); Угловую гостиную на четыре окна, обитую «голубой материей с золотыми разводами» (№ 391); Зеленый кабинет (№ 390) и Будуар (№ 389).

Главным помещением половины Николая I был, конечно, его Зеленый кабинет. Наряду с акварелями сохранились довольно подробные описания этого кабинета. Барон М. Корф, один из многолетних сотрудников Николая I, подробно описал «верхний» кабинет, который он рассмотрел во время одного из заседаний в 1841 г. По его словам, кабинет выходил «окнами к Адмиралтейству», что «вокруг всей комнаты идут полушкафы, на которых лежат книги и портфели. Посредине ее два огромных письменных стола, в параллельном направлении; третий поперек комнаты, с приставленным к одной оконечности его пюпитром. В целом – порядок удивительный: ничто не нагромождено, не валяется; всякая вещь, кажется, на своем месте… Во всей комнате только два огромных, как ворота, окна и в простенке между ними – большие малахитовые часы с таким же циферблатом… Вся без изъятия мебель, стулья и кресла, карельской березы, обитая зеленым сафьяном; один только диван и ни одного вольтера»[121]. Под «вольтерами» Корф имел в виду очень удобные кресла. Этой деталью мемуарист подчеркивает сугубо деловой и аскетичный характер кабинета, столь отвечавший особенностям характера самого царя.

М. Шибанов. Екатерина II в дорожном костюме

Дочь Николая I, великая княгиня Ольга Николаевна, в своих записках описывает кабинет отца на 1838 г. совсем по-другому: «светлое, приветливое помещение с четырьмя окнами, два с видом на площадь, два – во двор. В нем стояли три стола: один – для работы с министрами, другой – для собственных работ, третий – с планами и моделями, для военных занятий»[122]. Однако на акварели Ухтомского, датированной серединой XIX в., это помещение с четырьмя окнами названо угловой гостиной Николая I. И уж, конечно, окна кабинета царя не могли выходить «во двор». Видимо, это ошибка Ольги Николаевны, поскольку свои воспоминания она писала много лет спустя.

Э.П. Гау. Большой кабинет Николая I. 1860-е гг.

К.А. Ухтомский. Угловая гостиная императора Николая I. Середина XIX в.

В ранние годы советской власти описание кабинета приобрело отчетливо политизированный характер. Перед экскурсоводами прямо стояла задача показать все ничтожество Николая Палкина. Но даже в те годы в ряде популярных работ присутствовала и определенная доля уважения к грозному императору. К примеру «…портреты Петра I и Александра Благословенного; портреты их императорских высочеств братьев и сестер государя императора; далее по стенам – акварельные портреты всех детей „Его Императорского Величества“; прелестные небольшие картинки работы Ладюрнера[123], изображающие сцены их ежедневной военной и дворцовой жизни и на каждой – портреты: государя императора, или наследника-цесаревича, или его императорского величества Михаила Павловича, принца Оранского, окруженных приближенными. Все эти произведения отличаются чрезвычайным сходством не только лиц, но склада и положений особ, которые изображены на них. На двух стенах, над низкими шкапами, две огромные картины, известные многим в Петербурге: „Парад в Берлине“, писанный Крюгером, и „Парад в Санкт-Петербурге“, писанный Ладюрнером. На каждой более 250 портретов известных лиц военных, окружающих здесь императора, там – короля, а в числе зрителей – несколько особ высшего круга и современных знаменитостей обоего пола. На одном из каминов – прекрасный мраморный бюст его величества короля прусского. Тут же все мундиры его войска, изображенные маленькими чугунными статуэтками, отчетливо отлитыми и раскрашенными»[124].

Ф. Крюгер. Парад на Оберплац в Берлине

При отделке половины Николая I, безусловно, учитывались его личные вкусы. Если говорить о живописи, то в комнатах царя доминировали батальные картины. Более того, эти военные картины использовали и для декора помещений, непосредственно встраивая их в функциональные детали интерьера. Например, в 1841 г. Николай Павлович распорядился сделать «в уборной Его Величества двери в виде рамы из красного дерева, в которую вставлена картина, изображающая гренадера»[125].

Как и в любом доме, на «территории» северо-западного ризалита периодически случались «аварии глобального характера», связанные с тем, что Зимний дворец располагался очень близко к Неве, которая периодически выходила из берегов. Все это приводило к постепенному оседанию фундамента, что, в свою очередь, вело к появлению трещин в несущих стенах. Эта проблема актуальна и сегодня: иссечены трещинами колонны Павильонного зала, а ноги знаменитых атлантов Нового Эрмитажа буквально разрывают сквозные трещины.

А.И. Ладюрнер. Парад перед Зимним дворцом в Петербурге. Фрагмент

В марте 1850 г. образовали комиссию, куда вошли фактически все те, кто восстанавливал Зимний дворец в 1838–1839 гг. Возглавил ее граф Петр Андреевич Клейнмихель. Поводом к созданию комиссии стала трещина в наружной стене ризалита, начинавшаяся в подвальном этаже. Там она была едва заметна, продолжаясь уже «в виде ссадины в кабинете Ея Величества», далее шла «по верхнему этажу в угловой гостиной Его Величества» уже «в виде перемычек», и на чердаке сходила на нет.

Впервые эту трещину обнаружили еще в 1848 г. и тогда же заделали, а в 1850 г. она появилась вторично. Естественно императора взволновала такая проблема, как «устойчивая трещина» в несущей стене его дома. Комиссия вновь тщательно осмотрела трещину и пришла к выводу, что ее появление есть результат «разности температур наружной и внутренней» и «осадки фундамента в угловой части здания, прилегающей к реке». Вместе с тем члены комиссии категорически заявляли, что «на счет прочности здания никакого опасения нет». Николай I распорядился трещину немедленно заделать[126].