Джулия Ловелл - Великая Китайская стена Страница 19

Вторая стрела наступления императора У на сюнну нацеливалась далеко на запад, к востоку от пустыни Такламакан в современном Синьцзяне. Если древние китайцы смотрели на северные степи («болота и солончаковые пустоши, непригодные для жизни») с ужасом и презрением, то еще больший трепет у них вызывал таинственный северо-запад. На ранних стадиях имперский Китай хоть и мог проводить захватническую политику, однако китайцы все же считали — лучше дома нет ничего: цивилизация заканчивалась примерно в двухстах километрах от столицы. Ханьский Китай почерпнул часть своих «знаний» о западе из фантастического сочинения по географии «Повесть о горах и морях», написанного в III веке до н. э., где робеющим читателям сообщалось: на западе, в стране Выжженной Горы И Горячей И Одновременно Холодной Реки, живут рептилии, похожие на зайцев, руки у людей растут задом наперед и один из видов птиц, известный как Бешеные Птицы, носит чиновничьи шапочки. Чуть более реалистический китайский источник — официальная «История династии Хань» — предупреждает будущих путешественников об опасностях для здоровья, которые несет поездка на запад: о возможности голода и встречи с грабителями, о головокружительных высотах горных хребтов Сильной И Слабой Головной Боли, о склонах Жара Тела, «заставляющих людей мучиться от лихорадки; у них пропадает нормальный цвет лица, болит голова и ощущается постоянная тошнота».

Однако что касается ханьского Китая, то тут политические потребности пересиливали страхи высотной болезни. После 209 года до н. э. сюнну покорили племена, граничившие с западным Китаем. Это означало не только возникновение силового блока сюнну на западной границе: возникла вполне реальная опасность союза между сюнну и племенем цян, проживавшим на территории современного Тибета. Большая стратегия императора У заключалась в том, чтобы отрезать у сюнну правую руку, захватив Ганьсуский коридор, полосу относительно пригодной для земледелия и управления территории между горной страной, степью и пустынями, протянувшуюся с севера на юг, укрепив ее против дальнейших атак сюнну стеной и создав нацеленные против сюнну союзы с народами запада: всеми племенами, минигосударствами и обнесенными стенами городами, самый маленький из которых имел население в тысячу, а самый крупный — более шестисот тысяч человек.

В 139 году до н. э. посланник и генерал императора У, Чжан Цянь, как первопроходец отправился на запад с дипломатической миссией. Конечным пунктом путешествия Чжана должно было стать новое место обитания племени юэчжи — в то время продолжавшего мигрировать в сторону Бактрии, территории в современном северном Афганистане, примерно в шести с половиной тысячах километров к западу от столицы Хань в Чанъани (неподалеку от нынешнего Сианя), — а целью было убедить их в качестве услуги китайцам вернуться в Ганьсу, к месту позорного и кровавого поражения от сюнну, и изгнать захватчиков. Легкомысленно спрямляя путь через территорию сюнну, Чжан в скором времени попал в плен, где он находился десять с лишним лет. Тогда он попутно обзавелся женой из сюнну и детьми. Потом Чжану удалось бежать, и он, будучи рабом долга перед империей, продолжил путешествие на запад, через Памир в Бактрию. Когда он наконец нашел юэчжи, оказалось — те не намерены конфликтовать с сюнну во имя политических интересов китайцев. Они, как сказали ему в вежливой, но категоричной форме, вполне счастливы там, где живут. Тогда Чжан Цянь пустился в утомительную дорогу домой, но опять был пойман сюнну, и лишь проведя еще год в плену, он наконец бежал и добрался до Чанъани.

Не обратив внимания на очевидный провал миссии Чжан Цяня, У восхитился рассказами своего посланника о западных государствах-оазисах, чье население занималось земледелием и жило в обнесенных стенами городах (и то и другое обнадеживающе знакомо китайцам), и об их многочисленных «поразительных товарах»: яшме, вине, жемчуге, обезьянах, павлинах, кораллах, янтаре, львах, носорогах и крупных, как кувшин для воды, яйцах. Самыми же волнующими были рассказы Чжан Цяня о выносливых, выделяющих с потом кровь «божественных» скакунах из Ферганы, лежавшей к востоку от Бактрии. У возжелал заполучить их для своей кавалерии. Чжан Цянь предложил способ достичь желаемого. Уклад жизни в этих государствах, повторил он, «не такой, как в Китае… их войска слабы, они высоко ценят богатство и товары Хань… Если их действительно склонить на свою сторону и сделать подданными, используя моральное давление, то станет возможным расширить территорию [Хань] на десять тысяч ли». В докладах Чжан Цяня имелся и другой подходящий мотив — экономический — для китайской экспансии и стеностроительства на западе, а также новаторская идея самого известного из торговых путей в мире: Шелкового пути. Идея заключалась в том, чтобы основать путь, который можно защищать от монгольских и тибетских грабителей, и таким образом обеспечивать охрану (и изымание таможенных пошлин) торговцев с их богатыми караванами по пути в Центральную Азию и северную Индию и обратно.

В течение 120–110-х годов до н. э. стало ясно: «моральное давление» — дипломатические ходы, включавшие в себя брак между крайне не желавшей этого ханьской принцессой и царем племени, обосновавшимся по реке Или, в сегодняшнем Киргизстане, — само по себе не окажет волшебного эффекта на западные государства. И тогда китайцы прибегли к грубой силе. Около 120 года до н. э., загнав сюнну в глубь северной Монголии, генералы У — во главе сотен тысяч конницы и пехоты — уничтожили, видимо, сорокатысячное войско сюнну на западе. Примерно два года спустя и самого шаньюя прогнали назад на север. Еще через несколько лет, после того как правитель ближайшего к Китаю западного государства, сочувствовавший сюнну, был захвачен Чжао Пону, Маршалом, Нападающим Подобно Коршуну, и семью сотнями его легкой кавалерии, Хань почувствовала: северо-запад в достаточной мере очищен от беспокойных варваров, чтобы можно было построить цепь из фортов, гарнизонов и на отрезке от Ганьсуского коридора до самого Юймэньгуаня, прохода Яшмовых Ворот, примерно в семидесяти пяти километрах к северо-западу от Дуньхуана, на границе солончаковых болот озера Лоб-Нор.

Стратегические мотивы выбора Дуньхуана и Юймэньгуаня в качестве последних оплотов китайской цивилизации на северо-западе очевидны, если посмотреть на топографию региона. Обе точки расположены в конце Ганьсуского коридора, логичной границы расширения Китая, после которой территория становится совершенно непригодной для китайского образа жизни и управления: пустыня, горы или враждебная комбинация того и другого. Для тех, кто бросал вызов Шелковому пути с востока, Дуньхуан являлся последним сельскохозяйственным пунктом для привала, предоставлявшим возможность купить припасы для путешествия по пустыне. Его разбитые в оазисе персиковые и грушевые сады снабжали рынки, где благодаря непрерывному потоку путников шла бойкая торговля. За Юймэньгуанем местность становилась значительно менее приветливой. Засоленные, заболоченные долины рек, переходящие в пустыню, затрудняли дальнейшее продвижение на запад, тогда как дороги на юг и на север преграждали горы. Если бы можно было удерживать Дуньхуан и Юймэньгуань, то они не позволили бы сюнну или их союзникам прорываться на восток по Ганьсускому коридору в центральный Китай и к экстравагантной столице У Чанъани — конгломерату красных и белых дворцов, садов и озер для прогулок императора, культовых строений и павильонов, шумных рынков и лепящихся друг к другу домов простых китайцев, расположенных «так плотно, как зубья у гребня», — и гарантировали бы безопасный проход для торговых караванов из Китая и в Китай по тому же самому коридору. В течение сотен лет после Хань Дуньхуан оставался связующим звеном между Китаем и Западом. Когда индийские монахи несли в Китай буддизм, Дуньхуан — как пункт первого контакта путешественников с Запада и из Китая — стал религиозным центром, хранилищем буддийского искусства и знаний. Его каменная скала превратилась в соты из пещерных кумирен, которые украшали богатые, готовые на пожертвования путники, либо молившие о благополучном переходе через пустыню, либо благодарившие за него.

Через две тысячи лет, во вторую неделю марта 1907 года, через сотни лет после того, как старые торговые дороги Шелкового пути были поглощены пустынями Центральной Азии, по-варварски груженный караван гонимых ветром верблюдов и мулов подошел к Дуньхуану с запада в поисках добычи. Почти за год до этого его начальник, англ о-венгерский археолог и путешественник по имени Аурел Штайн, отправился из Индии к самой западной границе Китая, двигаясь по ледяным, грозившим обвалами перевалам, по снежным стенам, а затем через ослепительный, обжигающий, пропыленный зной пустыни Такламакан. К декабрю 1906 года ровные песчаные, опаленные солнцем пространства Такламакан — ее небеса всегда пребывают в опасной готовности низвергнуться кара-бураном, «черной бурей», часами напролет секущей пустыню и всякого, кому не посчастливится там оказаться, колючими смерчами из песка и мелких камней — сменились накрепко замерзшими глинистыми холмами, ветрами с Гоби и песчаными бурями, царствующими зимой в пустыне Лоб-Нор. В китайских путеводителях пепельные, с лунным пейзажем земли вокруг соленого озера Лоб-Нор традиционно изображались как жуткий, безлюдный район, где паломников, путешественников и торговцев подстерегают призраки и духи, сбивающие с пути и ведущие к погибели. Единственными путеводными вехами на всей этой безжизненной местности, отмечал китайский буддист-паломник Фасянь в конце IV века, были «иссушенные кости мертвецов, разбросанные на песке». Пройдя здесь через тысячу лет, Марко Поло описывал ее почти полную пустоту, лишенную всего, кроме голосов призраков, которые заставляли одиноких ночных путников «сбиваться с дороги… на этом пути пропали и погибли многие путешественники». Зимой 1906 года пустыня грозила одержать верх даже над верблюдами экспедиции: Штайн засыпал ночью под их болезненные стоны, а погонщик обшивал им ноги бычьей кожей, пытаясь усилить копыта, растрескавшиеся от жесткой, просоленной почвы.