Карл Клаузевиц - 1812 год. Поход в Россию Страница 19

Между тем, на Бородинской позиции полковник Толь в полной мере отдал должное принципу глубокого построения в отношении количества войск, размещенных в затылок друг другу, но совершенно не учитывал другой элемент — глубину в пространстве.

Кавалерия построилась в 300–400 шагах позади пехоты, а от нее до общего резерва оставалось едва 1000 шагов. В результате кавалерия и резервы жестоко страдали от неприятельского огня, не будучи чем-либо заняты. А если вспомнить, какое огромное количество артиллерии имелось в армии, и если учесть, что русская артиллерия вследствие многочисленности своих маленьких зарядных ящиков занимает больше места, чем какая-либо другая, то можно себе представить, как все было набито и наставлено друг на друге; автор до сих пор хранит в памяти яркое впечатление о загроможденности Бородинской позиции.

Если бы кавалерия держалась на удалении в 1000 шагов позади пехоты, то она могла бы в той же степени и даже более удачно противодействовать всякому крупному успеху французов. Гвардия же и генерал Тучков, отодвинутые за кавалерию на такое же расстояние, не имели бы потерь от неприятельского огня раньше, чем сами пустили бы в ход свое оружие. Они тем самым могли бы быть использованы более неожиданно и с большим во всех отношениях успехом.

Автор так долго остановился на этой стороне Бородинского сражения потому, во-первых, что он считает этот вопрос в наше время крайне важным, так как он в той или другой форме возникает почти во всех сражениях, особенно в сражениях оборонительных, и, во-вторых, потому, что в Бородинском сражении эта сторона выступает ярче, чем другие черты его, не представляющие с нашей точки зрения ничего нового. К ним, однако, мы и переходим теперь.

Наполеон, сосредоточив все свои силы (130 000 человек), продвигается к позиции русских под Бородином, не доходя до этой позиции, переводит большую часть своих войск через Колочу и, как это само собою напрашивается, решает атаковать, главным образом, левый фланг, причем на корпус Понятовского возлагается его охват.

6-го происходит предварительный бой за передовую укрепленную позицию, которая находилась перед фронтом Багратиона (Шевардино). В конечном счете русские оказали упорное сопротивление и, избегая вводить в это побочное дело слишком много сил, вынуждены были к вечеру уступить этот пункт французам.

7-го в 6 часов утра началось собственно сражение. Евгений, имея около 40 000 человек, находился на левом берегу Колочи и должен был атаковать русский центр. Даву и Ней с такими же приблизительно силами стояли на правом берегу Колочи и должны были атаковать левый фланг русских. Жюно, гвардия и часть кавалерийского резерва, в свою очередь, составляли массу в 40 000 человек, которые группировались как резерв позади Даву и Нея, а Понятовский со своим корпусом в 10 000 человек должен был продвигаться вперед по старой Московской дороге и охватить левый фланг русских. Продвижение Понятовского по старой Московской дороге заставило генерала Тучкова вступить в дело раньше, чем рассчитывали русские; однако бой здесь начал принимать серьезный характер лишь между 8 и 9 часами утра, когда на других участках он велся уже несколько часов; так как задача Понятовского заключалась в том, чтобы охватить левый фланг русских, а ввязавшись в бой с Тучковым, он не смог ее выполнить, то можно сказать, что корпус Тучкова все же выполнил роль резерва. У Понятовского было только 10 000 человек, Тучков располагал 15 000, из которых, правда, только половину представляли регулярные войска. В этих условиях Понятовский не смог справиться со своим противником и был позднее поддержан 10 000 человек под командой Жюно, после чего корпус смертельно раненного Тучкова был вынужден очистить поле сражения и отойти на расстояние около ¼ мили; занятое им новое расположение возбуждало тревогу за участь левого фланга русской армии и за путь ее отступления.

В центре и на левом крыле бой начался около 6 часов утра и в продолжение нескольких часов поддерживался сильным артиллерийским огнем и ружейным огнем русских егерских полков, которых при каждой дивизии было по два и которые большей частью выдвигались перед первой линией корпуса и образовывали стрелковую цепь; последняя, прикрываясь имевшимися довольно значительными местными препятствиями, энергично вела бой. Около 8 часов утра находившаяся по ту сторону Колочи деревня Бородино, которую защищал один егерский полк, была уже потеряна, и бой продолжался за обладание расположенными в центре укреплениями. Со стороны русских было принято решение организовать наступательный маневр против левого фланга французов.

Дело в том, что на правом фланге русских генерал Платов с двумя тысячами казаков занялся розыском брода через Колочу, переправился через нее и был крайне изумлен, не найдя почти вовсе неприятеля там, где предполагалось все его левое крыло. Он наблюдал левый фланг вице-короля, двигавшийся по направлению к Бородино. У него создалось впечатление, что здесь представляется особенно выгодный случай для нанесения противнику флангового удара и т. д. Мы говорим «и т. д.» потому, что в большинстве случаев люди хорошо не знают, какая, собственно, цель должна быть достигнута такой фланговой атакой. Нападения на оставшуюся, по-видимому, без прикрытия артиллерию, находящуюся в резерве, захват разъезжающих взад и вперед зарядных ящиков часто рисуются в их представлении как действие, несравненно более значительное, чем оно является в действительности. Короче говоря, Платов отправил к Кутузову принца Гессен-Филиппштадтского, сопровождающего его в качестве добровольца, чтобы сообщить главнокомандующему о сделанном им открытии и предложить двинуть значительную кавалерийскую массу через брод, чтобы ударить в слабый пункт противника.

Принц Гессенский — молодой, неопытный офицер, который, пожалуй, больше самого Платова был увлечен этой идеей, обратился к полковнику Толю и так живо изобразил ему это дело, что оно в первую минуту действительно представлялось чем-то значительным. Толя удалось привлечь на сторону этой идеи; он тотчас поехал к князю Кутузову, который расположился у небольшой деревни Горки. Автор, состоявший тогда в должности обер-квартирмейстера при первом кавалерийском корпусе (Уварова), находился в свите своего генерала как раз у Кутузова, когда подъехал полковник Толь. Последний только что вернулся с левого фланга и сделал доклад Кутузову, что все обстоит превосходно и что князь Багратион отбил все атаки. (В первые два часа боя иначе и быть не могло.) В этот же момент пришло донесение, что Мюрат взят в плен в центральном укреплении, временно очищенном русскими и затем снова занятом ими. Это вызвало взрыв энтузиазма, многие высказывались за то, чтобы немедленно сообщить это известие войскам; некоторые более хладнокровные генералы полагали, что ввиду полной невероятности этого известия следовало бы подождать подтверждения; впрочем, этому рассказу верили в течение целого получаса, хотя Мюрат так и не прибыл, что объяснили тяжкой раной, полученной им. Теперь нам стало известно, что то был не король Неаполитанский, а генерал Бонами, получивший тяжкую рану и оставленный французами при отступлении.

Генерал от кавалерии, Федор Петрович Уваров. Гравюра Ф. Вендрамини. 1816 г.

Среди общего энтузиазма и под радостным впечатлением благоприятного оборота, который принимало сражение, полковник Толь доложил Кутузову предложение принца Гессенского; сразу было видно, что Толь, чересчур увлеченный общим настроением, поверил, что сильная диверсия кавалерийского корпуса на левом фланге противника даст новый могучий импульс всему делу и, пожалуй, приведет к успешному решению сражения. Итак, он предложил воспользоваться для этого предприятия первым кавалерийским корпусом силою в 2500 коней легкой гвардейской кавалерии, остававшимся пока совершенно праздно позади правого крыла. Кутузов, выслушавший все донесения и речи с совершенно рассеянным видом и лишь время от времени отвечавший: «Хорошо, сделайте так», и на это предложение сказал: «Ну, что же, возьмите его!» Принц Гессенский предложил провести корпус через брод к решительному пункту. Итак, генералу Уварову было поручено последовать за принцем и по прибытии на место ударить французской армии во фланг и в тыл. Эта инструкция, конечно, являлась обычной, да и нельзя было дать более подробных указаний, но на основании нашего знакомства с тем, как совершаются дела на войне, мы все же не можем признать ее вполне удовлетворительной: в ней недоставало категоричности, подчеркивающей значение данного маневра.

Если, несмотря на превосходство сил противника, еще можно было решиться выпустить из рук и вывести из состава боевого порядка корпус в 2500 коней, то надо было, по возможности, удостовериться в том, что полезное его применение обеспечено. Генерал Уваров, конечно, должен был атаковать более слабую или равную по силе конницу противника; это вытекало из общей задачи, данной ему; но ведь можно было предвидеть, что он наткнется и на неприятельскую пехоту, а при стремлении произвести серьезное действие — и на значительную массу пехоты с артиллерией. А ведь хорошо известно, что происходит, когда один род войск должен сражаться с двумя родами войск. Правда, у генерала Уварова было 12 орудий конной артиллерии, но что это значило при массе артиллерии, введенной в дело в этом сражении. Итак, мы хотим сказать, что надлежало вменить в обязанность генералу Уварову атаковать решительно все, что бы ему ни встретилось на пути, и при этом поставить себе задачей не столько победоносный бой, сколько привлечение на себя значительной массы неприятельских войск, дабы помешать их участию в наступлении противника; при этих условиях, если бы даже бой для самого генерала Уварова сложился невыгодно, то все же он имел оправдание. Подобное поручение всегда бывает тяжким, а честное выполнение его требует большой самоотверженности и воодушевления. Но нельзя ожидать, чтобы генерал, не получивший категорического приказа, стал бы действовать в таком направлении; напротив, следуя общему правилу, он скорее будет стремиться к удачному бою и избегать столкновения в негодных условиях.