Юрий Васильев - Крестьянские восстания в Советской России (1918—1922 гг.) в 2 томах. Том первый Страница 19

В качестве еще более показательного примера можно привести книгу тамбовского автора Б. В. Сенникова, вышедшую в издательстве «Посев»103. Многие положения данного издания тенденциозны. Например, утверждается, что в антоновщине А. С. Антонов не был руководителем восстания, а данный миф был придуман лично В. И. Лениным. Автор заявляет, что историография восстания на Тамбовщине в реальности запутала процесс воссоздания подлинной истории этого восстания и самой крестьянской войны из-за идеологизированности, вследствие чего все происходившее и по сей день остается белым пятном в истории России. Декларируя обладание чудом сохранившихся уникальных документов, подлежавших сожжению, автор критикует составителей известного сборника документов (по его терминологии – «советских фальшивомонетчиков от истории) «Крестьянское восстание в Тамбовской губернии в 1919—1921 годах. «Антоновщина»: Документы и материалы. Тамбов, 1994» за наличие, по его словам, всевозможных фальшивок, сфабрикованных в различные годы Советской власти. Сенников призывает к написанию подлинной российской истории – такой, какой она была в действительности – для этого требуется очистить ее от всевозможных наслоений и идеологических наносов. Конечно, с данным тезисом нельзя не согласиться. Однако в понимании автора последнее означает показать «геноцид, проведенный коммунистами в то время на Тамбовщине». Книга имеет обратную идеологическую заданность, проявляющуюся, в частности, в нескрываемой симпатии к белому движению (и даже его героизации): утверждается, что заслуга в организации крестьянской войны принадлежит белым офицерам104. Тем самым вновь возрождается мифологизированный тезис из советской историографии.

Участие крестьянства в Белом движении рассматривается в многочисленных изданиях и публикациях по общей проблематике Белого движения, которая в превратилась в «модную» тему105. У части исследователей проявляется тенденция к героизированной интерпретации восстаний и повстанческих движений. Некоторые авторы акцентируют свое внимание на отдельных фактах, которые будоражат сознание, вызывая эмоциональное восприятие истории бунтарства, но не создают полной и объективной научной картины явления. До сих пор еще никто из исследователей крестьянского сопротивления в отношении большевистской власти не ответил на вопрос: почему, несмотря на многочисленные и массовые проявления протестных настроений в крестьянской среде по всей России, основная масса российского крестьянства тем не менее не поддержала Белое движение, не стала его социальной основой.

На смену стандартным штампам – «белобандитский», «кулацкий», «контрреволюционный» – пришли оценки, в той или иной степени в другой плоскости отражающие сложную и многостороннюю историю повстанческого движения. Так, И. В. Яблочкина предложила термин «бандитизм» заменить понятием «антигосударственные, антисоветские и антибольшевистские выступления, восстания и мятежи как рецидивы Гражданской войны в Советской России»106. Одной из распространеных оценок стало обозначение повстанчества как некоей «третьей силы». Данная трактовка, основанная на тезисе об отрицании повстанцами как идеи Белого движения, так и большевистского военного коммунизма (лозунги «Долой продразверстку», «Долой комиссародержавие», «Советы без коммунистов»), нашла место даже в школьных учебниках. Е. Ф. Жупикова считает термин «повстанчество» не совсем подходящим: по ее мнению, движение, обозначенное как повстанчество, не сводилось только к восстаниям, было далеко не «поголовным». Одновременно признается еще менее удачным для определения «малой» гражданской войны термин «бандитизм», неправомерно «соединяющий» и уравнивающий всех ее участников, тем самым значительно упрощая сущность движения. Предлагается, не отказываясь от термина «бандитизм», употреблять его, заключая термин в кавычки, не в оскорбительном значении слова, или заменять его более нейтральным термином «повстанчество»107. В теоретической конструкции В. Е. Шамбарова повстанческое движение рассматривается как «зеленое», но определяемое не в качестве «третьего пути», а неким «нулевым вариантом» – «первичным хаосом», возвратом к многопартийным Советам без диктата большевиков. «Нулевым вариантом» объясняется отсутствие самостоятельной роли «зеленого» движения. Для убедительности собственных смелых построений автор объявил Филиппа Миронова «близким к «зеленому мировоззрению»108.

В качестве отдельного направления изучение истории крестьянства в период революционной трансформации и Гражданской войны в России сложилось в западной историографии109. В условиях постсоветской России многие современные западные исследователи использовали значительный документальный материал, полученный в российских архивах. Однако заключения зарубежных авторов далеко не всегда обоснованны и достоверны. Андреа Грациози, прослеживая развитие отношений молодого Советского государства с основной частью его населения – крестьянством, называет этот конфликт «величайшей европейской крестьянской войной» начала XX столетия, даже величайшей крестьянской войной в европейской истории. Явление, которое определяется автором в качестве «Тридцатилетней войны» ХХ столетия, трактуется как продолжение конфронтации между крестьянством и государством в Российской империи. Однако никаких различий после революции 1917 г. Грациози даже не рассматривает, соответственно, 1917 г. не определяется в качестве поворотного рубежа в российской истории. Количество ее жертв автор оценивает приблизительно в 12—15 млн человек110, что явно недостоверно.

В 1990-е гг. большинство американских специалистов по России в исторической науке предпочитали изучение российского и советского крестьянства111. Работавший в Университете Пенсильвании Моше Левин отмечал, что после Октября 1917 г. крестьянство России совершило собственную подлинную аграрную революцию со своими целями и методами (заметим совпадение с мнением В. П. Данилова). По мнению Левина, крестьянство стало оплотом большевистской революции и новой власти. Без его поддержки большевистская революция была бы невозможна. Но крестьянство не только сделало большевистскую революцию возможной, но также взвалило на себя и на весь режим бесконечное количество проблем. Поддержка крестьянства была непредсказуемой, то усиливаясь, то ослабевая, то опять усиливаясь. М. Левин рассматривал поддержку крестьянства в качестве расчета, жестко увязанного с владением землей, этот аспект революции – перераспределение частного землевладения – был исключительно важным для широких слоев крестьянства. Нельзя, однако, согласиться с западным профессором в том, что аграрная революция в России – драматическое событие, имевшее огромные последствия, вследствие чего оказалась бесплодной, а то и вообще бессмысленной с точки зрения ее непосредственных результатов. В качестве подтверждения последнего тезиса М. Левин называл возврат сельского населения к патриархальщине, примитивизацию всей социальной системы. Крестьянство и государство, по его заключению, хотя находились под воздействием одних и тех же обстоятельств, развивались, тем не менее, в разных направлениях. Они жили как бы на различных этажах исторического здания, что являлось еще одним предвестником будущих столкновений и кризисов112.

В монографии Нормана Перейры «Белая Сибирь»113 автор подчеркнул взаимодействие местных и общероссийских политических процессов и роль социальных движений, в частности крестьянского, направленного вначале против Колчака, а потом – против победившей Советской власти. Отсутствие поддержки со стороны крестьянства стало, по мнению Перейры, непосредственной причиной поражения Белого движения, которое также было ослаблено из-за внутренней коррумпированности, неадекватного руководства и непопулярной политики, не учитывавшей произошедшие революционные перемены. Более основательно сопротивление населения политике властей изучил американский историк Владимир Бровкин. В монографии «За фронтами Гражданской войны: политические партии и социальные движения в России, 1918—1922» Бровкин привел подробную хронику выступлений крестьянства против властей. Автор описывает, как население попеременно восставало то против белых, то против большевиков, вынуждая их вести в тылу порой более интенсивную войну, чем на «официальных» фронтах. Репрессии против восстававшего населения и политических противников режима получили в книге наибольшее освещение. Террор тем самым рассматривается как важнейший фактор, позволивший большевикам укрепить свою власть над населением114. Тема большевистского террора и сопротивления населения политике Советской власти является центральной и в сборнике «Большевики в российском обществе: революция и Гражданские войны»115, выпущенном позже под редакцией Бровкина.