Иван Папанин - Лед и пламень Страница 19

Начальником экспедиции был Петр Алексеевич Остряков, специалист своего дела, человек внимательный и суровый. Ранее он работал с Владимиром Дмитриевичем Бонч-Бруевичем. Позднее будет строить телебашню на Шаболовке.

Я был заместителем "по практическим делам", потому что монтировать радиотехнику, естественно, не мог, но получил задание сделать все для того, чтобы станция вступила в строй в намеченные сроки. Сроки строительства мы сократили почти вдвое, но для этого пришлось всей экспедиции работать, не жалея сил и времени.

Когда я сегодня вспоминаю эту свою первую поездку в суровые северные края, все видится далеким сном. Очень уж изменились и люди и обстоятельства.

В ту пору, что отстоит от нас на полвека назад, все было иным. Нельзя забывать, что молодой республике Советов приходилось тогда преодолевать тысячи и тысячи сложностей - становление всегда непросто, особенно в разоренной войнами стране. И в наших трудностях, как в капле воды, отразились общие.

Для радиостанции нужно было построить котельную. Топили ее дровами, и потому надо было сначала раздобыть котел. Я и нашел его - в Новосибирске. Но эту махину надо было доставить к железной дороге. Везти котел было не на чем. Обратился к местным руководителям. Общими усилиями нашли четыре огромных колеса петровских времен. Соорудили подобие телеги, намертво закрепили на ней котел, доставили на железнодорожную платформу. Доехали до Иркутска, потом - до Качуга. Оттуда на двух карбасах вниз по Лене. На веслах сидели строители. Плыли днем, на ночь останавливались. По пути купил я невод, чтобы ловить рыбу,- с питанием было плохо,- и эта покупка дорого мне обошлась: пока торговался, карбаса ушли. Пришлось всю ночь догонять их на лодке. К утру на ладонях были кровавые мозоли, но догнал.

По Лене мы плыли до устья Витима по течению, но по Алдану предстояло идти уже против течения. Помог нам секретарь Якутского обкома партии Максим Кирович Амосов. Максим Кирович был участником гражданской войны, воевал в армии, которой командовал М. Н. Тухачевский. Когда мы разговорились, Амосов, смеясь, признался, что на фронте ему было легче. И добавил, что маузер, который висел у меня на боку, не лишний. Я попросил Максима Кировича помочь пополнить людьми наш строительный отряд.

- Людей я, конечно, найду. Но прошу помнить: это контингент особый,ответил он.

Чтобы не возвращаться больше к "контингенту", расскажу заодно, как я платил зарплату. Деньги - очень много, на два года работы коллектива мне почему-то выдали сразу все в Москве. Пока ехали, прятать их было просто. А когда в наш небольшой коллектив влились чужие, отчаянные люди, надо было убрать пачки с червонцами подальше от лишних глаз. Куда? Отлучись из дому - все будет осмотрено. И мы нашли выход. Жил у нас в сенях дикий олененок, который ходил за Галей, как собака. Большую часть времени его держали в загородке, в сенях. Олененок топтался по траве, которая покрывала клеенку. А под клеенкой - кому придет в голову! лежали пачки червонцев.

Я делал вид, что уезжаю за зарплатой, а возвратившись с портфелем, набитым газетами, находил дома приготовленную Галиной Кирилловной ведомость и отсчитанную сумму денег.

Так вот, Максим Кирович Амосов дал нам лихтер - большую металлическую баржу - и попросил капитана парохода, шедшего вверх по Алдану, взять нас на буксир. Мы отправились дальше. Поразили меня, бывшего матроса, тамошние капитаны: они проводили пароходы там, где, казалось, и лодку-то провести сложно! Алдан - река порожистая, местами мелководная. Капитаны возили большие деревянные плоскости - вроде стен. Когда пароход становился на мелком месте - этими плоскостями перегораживалась река, вода поднималась, и судно могло преодолеть те несколько метров мелководья, которые были препятствием на пути. В Томмоте мы вырубили в тайге площадку и принялись за дело: выстроили необходимые здания, возвели две стометровые мачты. Приходилось мне много ездить, добывая то необходимые для строительства гвозди, то питание для рабочих. А с питанием дело обстояло совсем неважно, продукты были очень дороги. Оно и понятно: государство тратило 12 рублей на перевозку одного пуда муки - в ценах того времени.

В этих бесчисленных поездках я впервые и оценил красоту северной земли, ее просторы, радушие жителей. Зима мне понравилась больше лета, зимой не было надоедливой и всепроникающей мошкары. Возил меня на оленях за семьсот, а то и тысячу километров веселый молодой тунгус. Он многое объяснял мне - то показывал зарубки на деревьях, по которым только и узнавали порой дорогу в этих многоснежных краях, а то обращал внимание на птицу или зверя, которых я прежде не видел. Летом же этот край удивил меня своей первозданностью. Птицы запросто подходили к человеку - прямо хоть руками бери,- они никогда не видели человека и потому не боялись.

Зимой в дороге поразила меня тишина этих пространств. Только скрип нарт.

Как я уже говорил, строительные работы мы закончили гораздо раньше срока. Рабочим больше нечего было делать. Чтобы не тратить лишние государственные деньги и не дожидаться окончания работ специалистов-наладчиков, мы разделились. Я во главе строительного отряда отправился в обратную дорогу.

Тысячу километров мы шли тридцать суток. Выпал большой снег. Большая часть лошадей пала в пути от голода.

В заключение скажу: наша радиостанция стала работать раньше, чем мы возвратились в Москву. И была она первой на огромной территории Якутии, которая занимает седьмую часть площади Союза! А там, где я наездил не одну тысячу километров на лошадях и оленях, сегодня пролегли отличные асфальтовые дороги и неподалеку строится БАМ.

В 1974 году я получил из Якутска большое письмо, в котором приглашали меня на празднование пятидесятилетия треста "Ал-данаолото" и напоминали, что и я причастен к развитию этого края, что радиостанция действует. Я поблагодарил письмом за приглашение, но ехать так далеко мне теперь уже трудновато - годы не скинешь с плеч, как походный рюкзак.

Но именно со строительства радиостанции началась "северная повесть" моей жизни.

Возвратившись в Москву, я опять стал работать в Наркомпоч-теле и одновременно учиться на высших административных курсах связи. Затем стал слушателем Плановой академии.

Но хоть и был, по обыкновению, занят с утра до вечера, все чаще стал ловить себя на том, что тоскую о Севере. Очень хотелось еще поработать там. И жизнь пошла мне навстречу.

Это произошло в 1931 году.

В печати появились сообщения о том, что в Германии готовится экспедиция в Арктику на большом дирижабле "Граф Цеппелин". Правительство Германии обратилось с просьбой к правительству СССР разрешить экспедиции посетить Советскую Арктику, и в частности пролететь над островами Новой Земли, Земли Франца-Иосифа, Северной Земли и над Диксоном. Целью экспедиции было изучение распространения ледового покрова в Северном Ледовитом океане и уточнение географического положения архипелагов и отдельных островов.

Наше правительство дало согласие на полет "Графа Цеппелина" над Советской Арктикой при условии, что в экспедиции примут участие советские ученые, а копии научных материалов будут переданы СССР. Полет был намечен на июль. Помимо экипажа дирижабля в экспедиции принимали участие восемь научных работников, в том числе два советских - П. А. Молчанов и Р. Л. Са-мойлович, а в состав экипажа были включены советский радист

Эрнст Кренкель, с которым потом судьба свела меня близко, и инженер Федор Ассберг. Вокруг предстоящего полета дирижабля был поднят в мировой печати такой шум, что внимание к Арктике и интерес к ней возросли необычайно. Была организована советская морская экспедиция на Землю Франца-Иосифа - ЗФИ. "Интурист" приурочил заход ледокола "Малыгин" на ЗФИ к моменту прилета туда дирижабля. Была в числе пассажиров пожилая женщина, американская миллионерша миссис Бойс. Эта неутомимая особа несколькими годами раньше наняла шхуну и долго разыскивала пропавшего Амундсена. Был среди пассажиров и знаменитый на весь мир Умберто Нобиле.

Наш Наркомат почт и телеграфа тоже не мог остаться в стороне от этого рейса. Во-первых, на ЗФИ в бухте Тихой был запланирован обмен корреспонденцией с "Графом Цеппелином", во-вторых, там было намечено специальное гашение конвертов и почтовых марок. Вот каким образом на "Малыгине" появились два работника Наркомпочтеля - я и мой помощник Костя Петров. На судне было открыто отделение связи.

Скорый поезд за 30 часов доставил нас из Москвы в Архангельск. Стояла полночь, но было светло как днем. Все пассажиры бросились скорее на пристань, чтобы сесть на паровой катер и попасть в город, лежащий на другом берегу Северной Двины. А мы с Петровым занялись выгрузкой посылок из почтового вагона: помимо почты для передачи на дирижабль у нас было 15 тысяч конвертов и марок - мы учитывали, что спрос на них будет огромный - да еще нашего полярного обмундирования два мешка. Погрузили мы свое имущество на машину и доставили на пароход. Все каюты уже были заняты. Капитан долго не мог найти нам каюту для размещения почтово-телеграфного отделения. Пришлось в конце концов потеснить кинооператоров, и нам досталась каюта в три с половиной квадратных метра. Но мы с Костей посчитали, что для работы это вполне пригодное помещение.