Лев Троцкий - Перманентная революция Страница 19

Поскольку, однако, Радек говорит не только о теории, но и о тактике, самым важным аргументом против него является все же характер моего практического участия в революциях 1905 и 1917 г. г. Моя работа в петроградском совете 1905 года совпадала по времени с окончательной выработкой мною тех воззрений на природу революции, которые эпигоны подвергают непрерывному обстрелу. Как же эти столь ошибочные будто бы взгляды совершенно не отразились на моей политической деятельности, протекавшей у всех на виду, и регистрировавшейся каждый день в печати? Если же допустить, что столь неверная теория отражалась на моей политике, то почему молчали нынешние консулы? И, что несколько важнее, почему Ленин со всей энергией защищал линию петроградского совета, как в момент высшего подъема революции, так и после ее поражения?

Те же вопросы, но, пожалуй, в еще более резкой формулировке, относятся к революции 1917 года. В Нью-Иорке я оценил февральский переворот в ряде статей под углом зрения теории перманентной революции. Все эти статьи ныне перепечатаны. Тактические выводы мои полностью совпадали с выводами, которые Ленин одновременно делал в Женеве, и следовательно, находились в таком же непримиримом противоречии с выводами Каменева, Сталина и других эпигонов. Когда я прибыл в Петроград, никто меня не спрашивал, отказываюсь ли я от "ошибки" перманентной революции. Да и спрашивать было некому. Сталин стыдливо жался по углам, желая одного: чтоб партия поскорее забыла об его политике до приезда Ленина. Ярославский еще не был вдохновителем Контрольной Комиссии: он в Якутске вместе с меньшевиками, с Орджоникидзе и другими, издавал пошлейшую полулиберальную газетку. Каменев обвинял Ленина в троцкизме и при встрече со мной заявил: "теперь на вашей улице праздник". В центральном органе большевиков я, накануне Октября, писал о перспективе перманентной революции. Никому и в голову не приходило мне возражать. Солидарность моя с Лениным оказалась полной и безусловной. Что же хотят сказать мои критики, в том числе Радек? Что я сам совершенно не понимал той теории, которую защищал, и в наиболее ответственные исторические периоды действовал наперекор ей и вполне правильно? Не проще ли предположить, что мои критики не поняли теории перманентной революции, как и многого другого? Ибо, если допустить, что эти запоздалые критики так хорошо разбираются не только в своих мыслях, но и в чужих, то чем объяснить, что они все, без исключения, заняли столь плачевную позицию в революции 1917 года и навсегда опозорились в китайской революции?

* * *

Но как же все-таки быть, спохватится, пожалуй, иной читатель, с вашим главным тактическим лозунгом: "без царя, а правительство рабочее"?

Этот довод считается в известных кругах решающим. Ужасный "лозунг" Троцкого: "без царя!", проходит через все писания всех критиков перманентной революции, у одних - как последний, важнейший, решающий аргумент, у других - как готовая пристань усталой мысли.

Наибольшей глубины эта критика достигает, конечно, у "мастера" невежества и нелойальности, когда он в своих несравненных "Вопросах ленинизма" говорит:

"Не будем распространяться (вот именно! Л. Т.) о позиции т. Троцкого в 1905 году, когда он "просто" забыл о крестьянстве, как революционной силе, выдвигая лозунг "без царя, а правительство рабочее", т. е. лозунг о революции без крестьянства". (И. Сталин "Вопросы ленинизма", стр. 174-175).

Несмотря на почти полную безнадежность моего положения пред лицом этой уничтожающей критики, которая не хочет "распространяться", попробую все-таки указать на некоторые смягчающие обстоятельства. Они имеются. Прошу внимания.

Если бы я даже в какой-либо статье 1905 г. формулировал отдельный двусмысленный или неудачный лозунг, способный подать повод к недоразумению, то этот лозунг надо было бы теперь, т. е. 23 году спустя, брать не изолированно, а в связи с другими моими работами на ту же тему, а главное, в связи с моим политическим участием в событиях. Нельзя же просто сообщать читателям голое название неизвестного им (а равно и критикам) произведения и потом вкладывать в это название такой смысл, который находится в полном противоречии со всем, что я писал и делал.

Но может быть не лишним будет прибавить, - о, критики, - что я никогда и нигде не писал, не произносил и не предлагал такого лозунга: "без царя, а правительство рабочее". В основе этого главного аргумента моих судей лежит, помимо всего прочего, постыднейшая фактическая ошибка. Дело в том, что прокламацию под заглавием "Без царя, а правительство рабочее" написал и издал за границей летом 1905 года Парвус. Я в это время давно уже жил нелегально в Петербурге и никакого отношения к этому листку ни делом, ни помышлением не имел. Узнал я о нем гораздо позже из полемических статей. Никогда не имел повода или случая высказываться о нем. Никогда не видел и не читал его (как, впрочем и все мои критики). Такова фактическая сторона этого замечательного дела. Очень жалею, что должен лишить всех Тельманов и Семаров наиболее удобного портативного и убедительного аргумента. Но факты сильнее моих гуманных чувств.

Мало того. Случай так предусмотрительно подвел одно к одному, что в то самое время, как Парвус выпустил заграницей неизвестную мне листовку "Без царя, а правительство рабочее", в Петербурге нелегально издана была написанная мною прокламация под заглавием: "Не царь, не земцы, а народ". Заглавие это, неоднократно повторяющееся в тексте прокламации в качестве лозунга, объемлющего рабочих и крестьян, как бы нарочно придумано для того, чтобы в популярной форме опровергнуть позднейшие утверждения насчет перепрыгивания через демократическую стадию революции. Это воззвание перепечатано в моих "Сочинениях" (том II, ч. I, стр. 256). Там же напечатаны изданные большевистским Центральным Комитетом прокламации мои к тому самому крестьянству, о котором я, по гениальному выражению Сталина, "просто забыл".

Но и это еще не все. Совсем недавно достославный Рафес, один из теоретиков и руководителей китайской революции, в статье, помещенной в теоретическом органе ЦК ВКП, писал все о том же ужасном лозунге, выдвинутом Троцким в 1917 году. Не в 1905, а в 17-м! У меньшевика Рафеса есть впрочем оправдание: он состоял у Петлюры в "министрах" чуть не до 1920 года, и где же было ему, обремененному государственными заботами по борьбе с большевиками, вникать в то, что происходило в лагере Октябрьской революции? - Ну, а редакция органа ЦК? Эка невидаль: одной нелепостью больше или меньше...

Как же так? воскликнет иной из добросовестных читателей, воспитанный на макулатуре последних лет. Ведь нас же учили в сотнях и тысячах книг и статей...

- Да, учили, - придется, друзья, переучиваться. Это накладные расходы периода реакции. Ничего не поделаешь. История не идет прямолинейно. Временами она забирается и в сталинские тупики.

V

ОСУЩЕСТВИЛАСЬ ЛИ У НАС "ДЕМОКРАТИЧЕСКАЯ ДИКТАТУРА", И КОГДА ИМЕННО?

Ссылаясь на Ленина, Радек утверждает, что демократическая диктатура осуществилась в двоевластии. Да, Ленин иногда и притом условно, ставил вопрос таким образом, соглашаюсь я. - Как так "иногда"? возмущается Радек и обвиняет меня в посягательстве на одну из фундаментальных идей Ленина. Но Радек сердится только потому, что он неправ. В "Уроках Октября", которые Радек с запозданием годика на четыре тоже подвергает критике, я следующим образом истолковывал слова Ленина об "осуществлении" демократической диктатуры:

"Демократическая рабоче-крестьянская коалиция могла наметиться лишь как незрелая, не поднявшаяся до подлинной власти форма, - как тенденция, но не как факт" (т. III, ч. I, стр. XXI).

По поводу этого истолкования Радек пишет: "Эта передача содержания одной из теоретически наиболее замечательных глав работы Ленина никуда не годится". После этих слов следует патетическая апеляция к традициям большевизма и, наконец, заключительный аккорд: "Вопросы эти черезчур важны, чтобы на них ответить ссылкой на то, что Ленин иногда говорил".

Радек хочет всем этим создать представление о моем невнимательном отношении к "одной из наиболее замечательных" мыслей Ленина. Но Радек напрасно расходует и негодование и пафос. Некоторое количество разумения было бы более уместно. Мое изложение в "Уроках Октября", хоть и крайне сжатое, основано не на внезапном налете с позаимствованными из вторых рук цитатами, а на действительной проработке Ленина. Оно выражает самую суть ленинской мысли в этом вопросе, тогда как многословное изложение Радека, несмотря на обилие цитат, не оставляет в ленинской мысли ни одного живого места.

Почему я употребил ограничительное слово "иногда"? Потому, что так оно и было на деле. Указания на то, что демократическая диктатура "осуществилась" в двоевластии ("в известной форме и до известной степени"), Ленин делал только в период между апрелем и октябрем 1917 г., т. е. до того, как произошло настоящее осуществление демократической революции. Этого Радек не заметил, не понял, не оценил. В борьбе с нынешними эпигонами Ленин крайне условно говорил об "осуществлении" демократической диктатуры, не в качестве исторической характеристики периода двоевластия, - в таком виде это было бы просто бессмыслицей, - а в качестве аргумента против тех, которые ждали второго, улучшенного издания самостоятельной демократической диктатуры. Ленинские слова имели только тот смысл, что никакой другой демократической диктатуры, кроме жалкого выкидыша двоевластия, нет и не будет, и, что надо поэтому "перевооружаться", т. е. менять лозунг. Утверждать же, что коалиция эсеров и меньшевиков с буржуазией, не дававшая крестьянам земли и громившая большевиков, - что это и есть "осуществление" большевистского лозунга, значит либо сознательно выдавать белое за черное, либо окончательно потерять голову.