В Розанов - Черный огонь Страница 19

"Так все понимаете, кто любит народ? Любят его под-лин-но одни только социалисты"...

- "Понимаем! Понимаем!"

"Ну, какой же вопрос, за кого вы должны подавать голос в Учредительном Собрании? Вы должны разобраться, кто социалист, а кто не социалист. Ведь вы должны поступать разумно. Всякий человек должен быть разумен. Ну, и вот, вам будут предлагать выбрать разных людей в члены будущего Учредительного Собрания. Но вы узнайте только одно: кто же из них социалист? И как только узнали, кто социалист, - и подавайте за него голос: потому что он один любит народ, бедных, рабочих и солдат. И подаст голос в

Учредительном Собрании за ту форму правления, которая одна только отстаивает народные интересы: за социал-демократическую республику. Это будет ваш голос, ваш интерес, ваша нужда".

- Вестимо. Мы все подадим за социал-демократов. А скажите, пожалуйста, какая это газета "Русское Слово"...

Брюнет махнул рукой, с явно отрицательным жестом.

- Как будто она не очень стоит за интересы народные, а больше тянет к буржуазным классам.

Брюнет опять махнул рукой:

- Я уже вам сказал: выбирайте од-но-го толь-ко социал-демократа. Ну, какая газета "Русское Слово"? Конечно, буржуазная. Вам дела нет до других классов. И до газет других нет дела. Вы знайте социал-демократические газеты, народные газеты, рабочие газеты, будет разъяснено. Это - ваши газеты, народные газеты, рабочие газеты, солдатские газеты".

Такой симпатичный влекущий голос, "на голосок" я всегда сам иду. Только у меня смута стала в голове:

- А Россия?

- А война?

- А русская история?

- Самая деревня? Народная песенка? Наконец, извините, святые русские угодники?

- Я очень соглашаюсь, что ошибался всю жизнь, не обращая особенного внимания на социалистов и социализм. Но не впадает ли он тоже в мой грех, не обращая внимания, с другой стороны, - на вековой быт народа, тысячелетнюю историю его и, например, на Нестеровских угодников, с прозрачными руками и прозрачными лицами? Не большая беда, если будет стоять дурак с одной стороны, например, но что будет, если будут с обеих сторон стоять два дурака, один не понимая другого, каждый отрицая каждого? Тут получается "тьма, умноженная на тьму", т. е. полная тьма. Получится разрыв истории, ее уничтожение. Что такое "форма правления, соответствующая нуждам народа"? Конечно, это - так, это вполне правильно. Но - полно ли это? "Полнота" есть совсем другое дело, нежели "так" или "не так". Обворожительным голосом он вводит людей, глубоко неопытных в истории и неопытных в методах суждения, в социал-демократическую нужду: а ведь есть нужда еще в том, чтобы помолиться, есть нужда в том, чтобы праздник отпраздновать, да и просто, например, гигиеническая нужда, требующая у мужика, чтобы он в субботу в баньку сходил. У Маркса о бане ничего нет, и о праздниках - нет же, и нет вообще о быте, об узоре жизни, до некоторой степени - о кружеве жизни. У него есть только о том, "сколько получает" или, вернее, сколько недополучает рабочий, а о том, куда и как деньги истратил - ничего нет. Между тем с "куда деньги истратить" - начинается культура, цивилизация. Тайным образом и незаметно для слушателей, оратор страшно оскорбил их всех, приняв за "первичный этнографический народ" вроде папуасов Австралии, тогда как слушали его представители великого исторического народа, "вспыхнувшие через революцию в новую эпоху существования". В "эпоху" дел никак не более дикую, чем в какую ранее, а в более развитую. Но какое же это "развитие", если тут не будет ни бани, ни молитвы, ни праздника. Я соглашаюсь, что я глуп "без социал-демократии": но не будет ли глуп и социал-демократ "без всего прочего"?

Явно, для того, чтобы образовать хоть что-нибудь умное, нам нужно "согласиться", "помириться". Я должен принять его социал-демократию, и охотно принимаю: но с условием, чтобы и он принял "мое", принял Нестерова, принял "угодничков", принял "коньков" на крышу избы. А тo

- Еда.

- Еда.

- Еще еда.

Стошнит, просто стошнит. И я остался неудовлетворен.

"Мы"-то их примем. Это бесспорно. Совершенно бесспорно, что великие экономические нужды народные - рабочих и деревни - преступно обходились, забывались, пренебрегались. Правда революции совершенно бесспорна. Но она совершилась. И вышла "как по маслу". Просто нельзя удержать языка, чтобы не выговорить естественного и необходимого слова: "Бог помочь".

Наступает великое "завтра".

- Эй, кто мудр - думай о "завтра"! Марксизм? Социализм?

- Какая галиматья, - отвечаю я, как новый гражданин, прямо, твердо и отчетливо. - Ибо "новый гражданин", мне кажется, прежде всего должен взять мужество на слово и мысль:

- "Завтра" мы должны позаботиться о всесторонней нужде народной, т.е. о нужде его как исторического существа, как исторического лица. И хлеб - это, конечно, первое; работа - это еще почти первее. Работа не истощающая, не морящая. Плата - дюжая. Согласен - о, трижды согласен: ведь сам работник, хотя и пером. Мне хочется огурчика раннего, парникового, хочу, чтобы он был и у мужика, и без лести хочу, без угодничества мужику. "По-братски".

- Но зачем, "куда" же девать дюжую плату еще? Вон оратор читал в подлиннике Карла Маркса, пусть же мужик читает подлинного Ключевского, читает, понимает, разумеет.

И купит себе со вкусом сделанную гравюру с Нестерова... Нет, пусть он со вкусом выберет сам ее.

- Предпочтет, т.е. тоже сам, один театр другому... "Тогда все обойдется". Тогда будет "кругло". И революции мы скажем: "ура!" Но если покажутся острые углы отовсюду, если вы будете объяснять народу, что "цивилизация есть социализм", что "цивилизация есть марксизм", даже без "бани" и гигиены, без песни, радости и шутки, то я вам скажу:

- Вы смотрите на народ, как на дикаря, как на пассивный этнографический материал в своих руках, для проведения в нем плана новых теоретических построений. И тогда я боюсь, что через небольшое время он поднимет новую революцию против вас, за отстаивание свободы, ибо он не захочет марксистской "кутузки", как не вынес штюрмерской и вообще "правящих сфер". Вот, гг. социалисты, вы с этим и подождите рваться в "правящие сферы". Это вам зарок и на завтра, и на послезавтра.

Обыватель

"Новое время". 9/22 апр. 1917. No 14747.

(2)

В СОВЕТЕ РАБОЧИХ И СОЛДАТСКИХ

ДЕПУТАТОВ

Совет Рабочих и Солдатских Депутатов имеет вовсе не ту физиономию, дух, сердце, строй, - как это представляется во всей России, и в особенности, как это представлялось с первых минут революции, в те незабвенные дни и особенно ночи, когда шумел и гудел Петроград и задыхался в парах и дыме, как перевернувшийся вверх колесами локомотив на согнутых и порванных рельсах. "Вот они, победители старого порядка: и что они теперь потребуют с мирных обывателей за победу?" - дрожало сердце, тайно или явно, у всей России. "Кто они"? - Со штыками наперевес, - это явно. Но за этим что? Но за этим кто? Признаюсь, с этою тревогою, и личною и всероссийскою, и я пришел сюда с намерением "выглядеть" - "как", "что" и "чем собственно грозит?"

Ожидал я самого худого, самого поверхностного и легкомысленного, по впечатлению тех крошечных митингов, которые я наблюдал в Екатерининском зале Государственной Думы, где "по-ланкастерски" обучали социалисты друг дружку и по преимуществу брюнеты совершенно безграмотных рабочих. "Здесь я увижу ту же наивность и безграничное доверие пассивных слушателей, и обработку их ораторами, которые не сознают за собою никакой ответственности". "Отвратительное положение, - отвратительное всей России, - и тут ничего нельзя поделать". "Россия действительно вошла в туман, где под ногою ничего не видно, и так же можно провалиться в окошко болота, как и выйти на прелестную сухую лужайку".

Так я думал. Рано забрался в Великую Субботу, и дожидался час открытия собрания, в котором на повестке стояло: "Дальнейшее обсуждение отношения Совета Рабочих и Солдатских Депутатов к Временному Правительству". Это-то меня и волновало. Я собственно "с непременностью" достал себе билет на проход в заседание "Совета Рабочих и Солдатских Депутатов", весь горя негодованием на дерзкую речь Стеклова против Временного Правительства, где он смешал это правительство, коему вся Россия и мы все, обыватели, повинуемся, с грязью, и "не нашел слов для достаточного выражения презрения к нему" и т. д. Как он смел так говорить? В этом тоне говорить? - кипело во мне. Но что "я": важное начинается с того, "как же его речь встречена будет рабочими и солдатами".

Оказалось совершенно все не то и не так, как я предполагал и чего пугалась с самого же начала революции вся Россия. Это вовсе не "солдаты и рабочие", какая-то "охлократическая толпа", пугающая прежде всего элементарностью политического и духовного развития, неумением не только что "управлять Россиею", но и представить себе всю сложность и всю громаду России. Это-то и внушало мысль: "Корабль со слепым у руля". Я сам помню свой трепет от 4 марта и дней десять: "Вы понимаете ли, - говорил я домашним: - буря, а у корабля сорвало руль, сломана машина. Что может быть, кроме самой немедленной гибели?" Так я говорил, так определенно думал. А предмет думанья - вся Россия. Как было жить? На мои слова: "как многие захворали", мне ответили: "Чтo захворали есть люди, которые с ума сошли". И люди - мирные, тихие, отнюдь не "политики", а просто - обыватели. Тревога за Россию, притом не столько политическая, сколько главным образом культурная, - за весь тот духовный, образовательный свет, какой в ней уже имелся, - была чрезвычайна, и доходила иногда и в некоторых до отчаяния. Будущий историк совершившегося переворота должен с чрезвычайным вниманием отметить этот мартовский испуг за культурные сокровища, за церковь, за религию вообще, за христианство вообще, за литературу вообще, за поэзию, науку, академии, университеты. "Ведь для рабочих и для солдат все это есть величина, именуемая в математических вычислениях quantite negligeable, пренебрегаемая величина, которая просто откидывается, как совершенно ничтожная и не могущая повлиять на результат математических выкладок". "В самом деле, что такое для солдат, для чистых солдат, - и для рабочих, опять же чистых рабочих, а не для мастеров и начальников частей рабочей организации, все вопросы и все заботы об академиях, о школах, о каком бы то ни было вообще образовании? И если страна попала в их управление, - то не действительно ли Россия - корабль в бурю без руля и машин?" "Гибель!"