Константин Бадигин - Покорители студеных морей (Главы 16-27) Страница 19

Амосов обернулся. Увидев мальчика, он положил большую руку ему на голову:

'Приглубый берег - берег, под которым глубоко,

- Идем, Егорушка, идем, родной.

Они сделали несколько шагов.

- Ты впервой море видишь? - вдруг спросил мореход.

- Впервой, дедушка.

Старик остановился:

- Поклонись Студеному морю, Егорий, проси милости. Мальчик подошел к кипящей пене прибоя и низко поклонился.

- Повторяй за мной, - услышал он строгий голос.

- Студеное море, будь милостиво ко мне, Егорию,

повторял прерывающимся голосом мальчуган, - дай счастья и удачи в промысле. Сохрани мою жизнь... А я клянусь, Студеное море, не буду гневать тебя ни словом, ни делом. Буду хранить устав морской, кой деды и прадеды наши почитали. А если нарушу клятву свою, пусть унесет меня в пучину злой взводень.

- Теперь, Егорий, пойдем. Не забывай свою клятву, страшись гнева морского... Рубаху с нови беречь надобно, а честь смолоду, - помолчав, сказал старый мореход.

На ночлег Труфан Федорович расположился в деревянном скиту, сооруженном еще в давние времена монахами Валаамского монастыря. Скит стоял на одном из рукавов, обтекающих многочисленные песчаные острова.

Почерневшие толстые бревна хорошо укрывали братию от непогоды и лихих людей. О новгородских купцах Амосовых монахи слышали. Труфана Федоровича они не знали куда посадить и чем угостить. Попарив гостя в прокопченной баньке, его усадили в горнице на почетное место.

- Губа наша мелка - это верно, - певуче говорил старец, угощая морехода, однако рыбой богата. Осенью зайдет и невелика рыбешка, а вода густеет, словно каша; тогда хоть шапку кинь в воду - не затонет, али палку воткни - не упадет, а только вертится да вертится... Покушай вот, Труфан Федорович, рыбку, галадью нашу. О прошлом годе выловили. Посол нежный, не ваша новгородская соль, не горька, такой-то рыбки в Новгороде не сыщешь.

Амосов невнимательно слушал угодливые речи старцев, думами бродя в далеком. Но вот он насторожился. Отец Вар-сонофий, старший по иноческому чину, стал жаловаться на шведов-разбойников.

- Жизни не стало, - говорил Варсонофий, прослезившись, - вот в прошлом годе два монастыря разорили: Святого Николая на Корельском да Святого архангела на Двине. Погостов сколь сожгли. Пока двиняне клич кликали, рать собрали, а след свейский давно простыл. Народ-то кто на промыслах в морях, кто в лесу на охоте. Одни старики да бабы по погостам остались.

- Знаю, отец, знаю про то, сердце кровью обливается, как про пепелища святые прослышу! - запальчиво ответил Амосов. - Да словами делу не помочь. Самим себя оборонить надобно, раз у господы новгородской думы про то нет.

- Да где ж нам, подаянием да трудами еле животы свои пасем...

- Знаю я в море острова, - не слушая старца, продолжал Амосов, - лесами, озерами, пашней и рыбой богаты. Пусты те острова. Дед мой Амос Коровинич там становье поставил; в губице кораблецам есть где от непогоды укрыться.

Труфан Федорович обвел взглядом слушавших его старцев.

- Вот на тех островах Соловецких, - повысил голос мореход, - монастырю быть самое место. Большому монастырю, чтобы славу на всю землю Новгородскую... на всю Русь имел. Такой монастырь препоной ворогу станет! - забывшись, хлопнул по столу Труфан Федорович.

- Далече ли острова эти? - вдруг послышался из темного угла старческий, слабый голос.

Мореход обернулся. Под большой иконой, на тяжелой скамье, смиренно сидел древний инок.

- Кто ты, старче? - помедлил с ответом Амосов. - Откуда ты?

- Святого Валаамского монастыря инок, - тихо ответил старец. - Много грешен перед богом. Тщусь грехи замолить... Любы мне речи твои о тех островах. Хочу я...

- Немощен ты, старче, слаб, - глядя на изможденное, худое лицо инока, ответил мореход, - выдержишь ли?

Опираясь на посох, инок поднялся со скамьи и, приблизившись к столу, в упор взглянул на Амосова.

- Ты помнишь меня, Труфане?..

Серые, холодные, как сталь, глаза заставили вздрогнуть морехода, молнией пронеслись воспоминания.

- Княже, господине мой! - вырвалось само собой, неожиданно. - Жив, не убиен?

- Молчи, Труфане, нет больше князя! Инок Савватий перед тобой. - Старец опустил глаза и замолк.

Перед Труфаном Федоровичем встала картина боя с немецкими рыцарями у пригородов Пскова. Он видел, как на князя, скакавшего впереди, навалились рыцари, окружили его. Бросившиеся на выручку новгородцы не смогли пробиться. Мелькнул на мгновение позолоченный шлем. Тяжело сек вражеские головы русский меч в руках князя... Пронзительно заржав, вороной с подпалинами княжеский конь вынес хозяина из битвы. Тяжелое тело князя рухнуло наземь и, застряв в стременах, поволоклось по напитавшейся кровью земле; голова мертво подпрыгивала по кочкам... Скоро полвека минуло, а свежа в памяти старого морехода кровь, пролитая за русскую землю

- Бог спас. Выходили добрые люди, - словно читая мысли Амосова, прошептал старик. - Теперь богу служу, схиму принял.

- Помнишь, княже, как рубились вместе...

- Молчи, не буду слушать... всё забыл.

Мореходу показалось, что редкая бородка старца дрогнула.

- А на островах Соловецких быть монастырю! Попрошу игумена отпустить на подвиг... Скит построю.

Труфан Федорович вынул из дорожного мешка небольшую

шкатулку, украшенную резьбой, и.взял оттуда горсть драгоценных камней:

- Прими, отче, на монастырь. Верю, в хорошие руки даю. Проси отца игумена, пусть благословит, мою просьбу передай. Монастырю на Соловках не бедствовать, Амосовы не забудут.

Инок низко поклонился мореходу и вернулся на лавку под образами.

Егорий не спускал с Амосова глаз.

- Дедушка, - шепотом сказал мальчик, - а в море, ежели свей на нашу лодью нападут, что тогда?

- Биться будем, Егорушка.

- И я тоже биться буду.

Амосов внимательно посмотрел на мальчика:

- Зачем спрашиваешь, Егорушка, боязно тебе?

- А я... чтобы не забыли на меня доспехи взять.

- Возьмем на тебя доспехи, Егорий, - строго сказал Амосов. - Раз на море пошел... не торопись, успеешь всего наглядеться.

Утром, проснувшись, Амосов увидел, что место, где сидел инок, пустовало.

- Инок Савзатий уже час как ушел, - пояснил келейник, заметив недоумевающий взгляд морехода. - Велел тебе поклон передать, сказать, чтобы не беспокоился, все будет, как задумал.

С вечерней водой Амосов отправился в море на маленькой монастырской лодейке. Путь теперь лежал к устью Двины и дальше в Холмогоры.

* * *

Солнышко, пробиваясь светлыми лучами через слюдяные окошечки, освещало просторное село. Здесь все было сделано из темного дуба, все казалось простым и крепким.

Две постели по стенам, большой стол, резной поставец, икона в углу, две тяжелые скамьи, полка с книгами.

У каменной печурки, пылавшей жарким огнем, сгорбившись, неподвижно сидел седой старик. Он задумался, на коленях у него лежала раскрытая книга. Густые брови, словно два белых медведя, сошлись у переносья.

У ног старика, на большой волчьей шкуре, свернулся комочком Егорка и, посапывая, крепко спал.

Скоро неделя, как прибыл Труфан Федорович с Двины в свое становище на Новой .Земле. Везде ему сопутствовала удача: тридцать две заморские лодьи удалось найти в Холмогорах и в становищах по Белому морю. Лодьи были сделаны отличными мастерами и пригодны к большому плаванию. На ильинскую неделю все суда соберутся в обширное становище за Святым Носом с грузом воска, звериных шкур, моржо

вой кости и мягкой рухляди'. Из них двадцать самых больших лодей Амосов взял под хлеб, закупив его в Холмогорах.

Сейчас он дожидался на своей лодье "Шелонь" внуков Ивана и Федора, зимовавших в устье Оби. Мореходы должны были вернуться с драгоценным грузом на второй Амосовой лодье - "Онего".

Становище в Кармакулах, стоящее на берегу удобной, глубокой губы, издревле принадлежало роду купцов Амосовых. За последние несколько лет оно обросло новыми строениями, вместительными амбарами.

Внук Труфана Федоровича, Иван Олегович, приняв из рук стареющего деда его богатые промыслы и добротные морские корабли, взялся с большой охотой умножать достатки.

Помощниками Ивану во всех делах был младший брат Федор и кормщик Варфоломей, старинный друг и приятель Труфана Федоровича.

Утром кормщик Варфоломей сказывал, что промышленники видели с высокого мыса большую лодью о трех мачтах и признали ее за амосовскую. С часу на час Амосов ждал внуков.

И вот старик очнулся: он услышал приветственные крики и беготню на палубе. Еще миг - и большое тело лодьи чуть содрогнулось. Это вернулось долгожданное судно и, приставая к борту лодьи, слегка толкнуло ее.

"Экий молодец Иван! - подумал старик. - Славный мореход! Пристает так ладно, что и не заметишь".

Опять послышались громкие радостные голоса, шаги по палубе. Старик выпрямился, глубокие морщины расправились.

Вошел высокий, под стать старику, широкоплечий мужчина. Простое, открытое лицо сияло неподдельной радостью.