Екатерина Вторая - Екатерина Вторая и Г. А. Потемкин. Личная переписка (1769-1791) Страница 2

11. Екатерина II — Г. А. Потемкину

[После 21 февраля 1774]

Я, ласкаясь к тебе по сю пору много, тем ни на единую черту не предуспела ни в чем. Принуждать к ласке никого неможно, вынуждать непристойно, притворяться — подлых душ свойство. Изволь вести себя таким образом, чтоб я была тобою довольна. Ты знаешь мой нрав и мое сердце, ты ведаешь хорошие и дурные свойства1, ты умен, тебе самому предоставляю избрать приличное по тому поведение. Напрасно мучи[шь]ся, напрасно терзае[шь]ся. Един здравый рассудок тебя выведет из безпокойного сего положения; без ни крайности здоровье свое надседаешь понапрасно.

12. Екатерина II — Г. А. Потемкину

[26 февраля 1774]

Благодарствую за посещение. Я не понимаю, что Вас удержало. Неуже[ли] что мои слова подавали к тому повод? Я жаловалась, что спать хочу, единственно для того, чтоб ранее все утихло и я б Вас и ранее увидеть могла. А Вы тому испужавшись и дабы меня не найти на постели, и не пришли. Но не изволь бояться. Мы сами догадливы. Лишь только что легла и люди вышли, то паки встала, оделась и пошла в вивлиофику к дверям, чтоб Вас дождаться, где в сквозном ветре простояла два часа; и не прежде как уже до одиннадцатого часа в исходе я пошла с печали лечь в постель, где по милости Вашей пятую ночь проводила без сна1. А нынешнюю ломаю голову, чтоб узнать, что Вам подало причину к отмене Вашего намерения, к которому Вы казались безо всякого отвращения приступали. Я сегодня думаю ехать в Девичий монастырь, естьли не отменится комедия тамо2. После чего как бы то ни было, но хочу тебя видеть и нужду в том имею. Был у меня тот, которого Аптекарем назвал, и морчился много, но без успеха. Ни слеза не вышла. Хотел мне доказать неистовство моих с тобою поступков и, наконец, тем окончил, что станет тебя для славы моей уговаривать ехать в армию, в чем я с ним согласилась. Они все всячески снаружи станут говорить мне нравоучения, кои я выслушиваю, а внутренне ты им не противен, а больше других Князю3. Я же ни в чем не призналась, но и не отговорилась, так чтоб могли пенять, что я солгала. Одним словом, многое множество имею тебе сказать, а наипаче похожего на то, что говорила между двенадцатого и второго часа вчера, но не знаю, во вчерашнем ли ты расположении и соответствуют ли часто твои слова так мало делу, как в сии последние сутки4. Ибо все ты твердил, что прийдешь, а не пришел. Не можешь сердиться, что пеняю. Прощай, Бог с тобою. Всякий час об тебе думаю. Ахти, какое долгое письмо намарала. Виновата, позабыла, что ты их не любишь. Впредь не стану.

13. Г. А. Потемкин — Екатерине II

Всемилостивейшая Государыня!

Определив жизнь мою для службы Вашей, не щадил ея отнюдь где только был случай к прославлению Высочайшего Вашего имяни. Сие поставя себе прямым долгом, не мыслил никогда о своем состоянии и, если видел, что мое усердие соответствовало воле Вашего Императорского Величества, почитал уже себя награжденным. Находясь почти с самого вступления в Армию командиром войск, к неприятелю всегда ближайших, не упустил я наносить оному всевозможного вреда, в чем ссылаюсь на Командующего Армиею и на самых турков. Остаюсь непобуждаем я завистию к тем, кои моложе меня, но получили лишние знаки Высочайшей милости, а тем единственно оскорбляюсь, что не заключаюсь ли я в мыслях Вашего Императорского Величества меньше прочих достоин? Сим будучи терзаем, принял дерзновение, пав к освященным стопам Вашего Имп[ераторско]го Вел[ичест]ва, просить, ежели служба моя достойна Вашего благоволения и когда щедроты и Высокомонаршая милость ко мне не оскудевают, разрешить сие сомнение мое пожалованием меня в Генерал-Адъютанты Вашего Импер[аторско]го Вел[ичест]ва. Сие не будет никому в обиду, а я приму за верх моего щастия: тем паче, что находясь под особливым покровительством Вашего Имп[ераторско]го Вел[ичест]ва, удостоюсь принимать премудрые Ваши повеления и, вникая во оныя, сделаться вящще способным к службе Вашему Имп[ераторско]му Вел[ичест]ву и Отечеству.

Всемилостивейшая Государыня

Вашего Императорского Величества

всеподданнейший раб

27 февраля 1774 года Григорий Потемкин

14. Екатерина II — Г. А. Потемкину

[27 февраля 1774]

Голубчик, буде мясо кушать изволишь, то знай, что теперь все готово в бане. А к себе кушанье оттудова отнюдь не таскай, а то весь свет сведает, что в бане кушанье готовят.

15. Екатерина II — Г. А. Потемкину

[28 февраля 1774]

Гришенька не милой, потому что милой. Я спала хорошо, но очень немогу, грудь болит и голова, и, право, не знаю, выйду ли сегодни или нет. А естьли выйду, то это будет для того, что я тебя более люблю, нежели ты меня любишь, чего я доказать могу, как два и два — четыре. Выйду, чтоб тебя видеть. Не всякий вить над собою столько власти имеет, как Вы. Да и не всякий так умен, так хорош, так приятен. Не удивляюсь, что весь город безсчетное число женщин на твой щет ставил. Никто на свете столь не горазд с ними возиться, я чаю, как Вы. Мне кажется, во всем ты не рядовой, но весьма отличаешься от прочих. Только одно прошу не делать: не вредить и не стараться вредить Кн[язю] Ор[лову] в моих мыслях, ибо я сие почту за неблагодарность с твоей стороны. Нет человека, которого он более мне хвалил и, по видимому мне, более любил и в прежнее время и ныне до самого приезда твоего, как тебя. А естьли он свои пороки имеет, то ни тебе, ни мне непригоже их расценить и разславить. Он тебя любит, а мне оне друзья, и я с ними не расстанусь1. Вот те нравоученье: умен будешь — приимешь; не умно будет противуречить сему для того, что сущая правда.

Чтоб мне смысла иметь, когда ты со мною, надобно, чтоб я глаза закрыла, а то заподлинно сказать могу того, чему век смеялась: «что взор мой тобою пленен». Экспрессия, которую я почитала за глупую, несбыточную и ненатурально[ю], а теперь вижу, что это быть может. Глупые мои глаза уставятся на тебя смотреть: разсужденье ни на копейку в ум не лезет, а одурею Бог весть как. Мне нужно и надобно дни с три, естьли возможность будет, с тобою не видаться, чтоб ум мой установился и я б память нашла, а то мною скоро скучать станешь, и нельзя инако быть. Я на себя сегодни очень, очень сердита и бранилась сама с собою и всячески старалась быть умнее. Авось-либо силы и твердости как-нибудь да достану, перейму у Вас — самый лучий пример перед собою имею. Вы умны, Вы тверды и непоколебимы в своих принятых намерениях, чему доказательством служит и то, сколько лет, говорите, что старались около нас, но я сие не приметила, а мне сказывали другие.

Прощай, миленький, всего дни с три осталось для нашего свидания, а там первая неделя поста — дни покаяния и молитвы, в которых Вас видеть никак нельзя будет, ибо всячески дурно. Мне же говеть должно. Уф! я вздумать не могу и чуть что не плачу от мыслей сих однех. Adieu, Monsieur,[8] напиши пожалуй, каков ты сегодни: изволил ли опочивать, хорошо или нет, и лихорадка продолжается ли и сильна ли? Панин тебе скажет: «Изволь, сударь, отведать хину, хину, хину!» 2 Куда как бы нам с тобою бы весело было вместе сидеть и разговаривать. Естьли б друг друга меньше любили, умнее бы были, веселее. Вить и я весельчак, когда ум, а наипаче сердце свободно. Вить не поверишь, радость, как нужно для разговора, чтоб менее действовала любовь.

Пожалуй, напиши, смеялся ли ты, читав сие письмо, ибо я так и покатилась со смеху, как по написании прочла. Какой [в]здор намарала, самая горячка с бредом, да пусть поедет: авось-либо и ты позабави[шь]ся.

16. Екатерина II — Г. А. Потемкину

[28 февраля 1774]

Mon cher Ami, commet Vous portes Vous? Je Vous aime de bon coeur, j'ai tousse cette nuit beaucoup a deux reprises. Voici ce que je pense dire au Prince.[9] Прибавь или убавь, что хочешь, и то скажи — письменно или словесно ли сему быть.

17. Екатерина II — Г. А. Потемкину

Господин Генерал-Порутчик! Письмо Ваше господин Стрекалов мне сего утра вручил1. Я прозьбу Вашу нашла столь умеренну в разсуждении заслуг Ваших, мне и Отечеству учиненных, что я приказала заготовить указ о пожаловании Вас Генерал-Адъютантом.

Признаюсь, что и сие мне весьма приятно, что доверенность Ваша ко мне такова, что Вы прозьбу Вашу адресовали прямо письмом ко мне, а не искали побочными дорогами. В протчем пребываю к Вам доброжелательная

Екатерина

Февраля 28-го 1774-го

18. Екатерина II — Г. А. Потемкину

[1 марта 1774. С.-Петербург]

Голубчик мой, Гришенька мой дорогой, хотя ты вышел рано, но я хуже всех ночей спала и даже до того я чувствовала волнение крови, что хотела послать по утру по лекаря пустить кровь, но к утру заснула и спокойнее. Не спроси, кто в мыслях: знай одиножды, что ты навсегда. Я говорю навсегда, но со времен[ем] захочешь ли, чтоб всегда осталось и не вычернишь ли сам. Великая моя к тебе ласка меня же стращает. Ну, добро, найду средство, буду для тебя огненная, как ты изволишь говорить, но от тебя же стараться буду закрыть. А чувствовать запретить не можешь. Сего утра по Вашему желанию подпишу заготовленное исполнение-обещанье вчерашнее. Попроси Стрекалова, чтоб ты мог меня благодарить без людей, и тогда тебя пущу в Алмазный1, а без того, где скрыть обоюдное в сем случае чувство от любопытных зрителей. Прощай, голубчик.