Франсина-Доминик Лиштенан - Россия входит в Европу: Императрица Елизавета Петровна и война за Австрийское наследство, 1740-1750 Страница 2

Хронологические рамки нашего исследования заданы самим ходом событий: от воцарения Елизаветы до разрыва с прежними союзниками, сделавшимися ее соперниками на балтийских берегах. Разрыв этот отрезал империю, служившую Фонтенелю образцом просвещенной монархии, не только от Франции — родины идей Просвещения, по даже и от Пруссии, ставшей этим идеям второй матерью. В 1740-е годы отношение к России сделалось проблемой в равной мере и политической, и философской; именно в силу этого обстоятельства мы сочли себя вправе ограничить наши архивные разыскания донесениями французов, пруссаков и австрийцев. Дело в том, что в сознании англичан мифическая фигура Петра Великого, ставшего (помимо воли) творцом европейской модели Прогресса, не занимала такого большого места. Саксонские и английские посланники в Петербурге вели меньше интриг, поэтому их переписка не так увлекательна; вдобавок эти дипломаты занимали более устойчивое положение и потому были теснее связаны с внутренней политикой России, которая в данном исследовании специально не рассматривается. Нас интересовал образ России, который под влиянием прессы и книг, интеллектуальных веяний и системы взглядов монархов и их представителей складывался в умах современников-иностранцев. Философы-просветители прославляли Россию как страну чудес, очевидцы же описывали царство безнадежного варварства.

Елизаветинская Россия известна по воспоминаниям Манштейна и Штелина — немцев, находившихся в русской службе, по мемуарам Неплюева и Болотова, Екатерины II и Е.Р. Дашковой, по материалам из архива князя Воронцова и «Истории России» С.М. Соловьева; мы же постарались взглянуть на елизаветинскую эпоху с другой точки зрения — изобразить ее глазами иностранных дипломатов, опираясь прежде всего на неопубликованные донесения двух «самых ловких посланников, какие только существуют в Европе»[4], — прусских дипломатов Акселя фон Мардефельда и Карла Вильгельма фон Финкенштейна (их пространные описания России опубликованы в «Приложениях»).

Прусские документы имеют особенно большую ценность. Многолетняя переписка между Фридрихом II и его представителем в России Мардефельдом изобилует подробнейшими сведениями о жизни русского общества. Чтобы как-то систематизировать этот огромный материал, король приказал Мардефельду, к этому времени уже покинувшему свой пост в Петербурге, подвести итоги своего пребывания в России. Так на свет появилась «Записка о важнейших персонах при дворе русском». Дипломат описал в ней систему русскую двора, перечислил борющиеся в Петербурге партии и группировки, уточнил роль русских министров и иностранных посланников и, естественно, не преминул нарисовать портрет императрицы. Если прочие дипломаты в большинстве своем отделывались карикатурными набросками, Мардефельд предложил своему государю анализ русского национального характера, как он проявляется в повседневном быту; вывод, сделанный прусским дипломатом, неутешителен: русские приводят его в замешательство и отчаяние. Прусский король остался весьма доволен запиской своего представителя и повелел незамедлительно ознакомить с нею преемника Мардефельда — Финкенштейна. Тот возвратил оригинал министру иностранных дел Подевильсу (которому было приказано запечатать рукопись и отдать ее на хранение в Секретный архив), однако прежде «в величайшей тайне» изготовил ее «собственноручную копию». Именно из этого документа исходил Фридрих II, давая новому посланнику инструкции, призванные помочь самостоятельно избирать линию поведения, «ежели так сложатся обстоятельства, что ни времени у него не будет, ни возможности приказаний королевских дождаться касательно предметов важных».

Финкенштейн, прибывший в Россию через полгода после отъезда своего предшественника, относился к императрице, ее министрам и вообще ко всему русскому народу с величайшим презрением; прожив в Петербурге всего одиннадцать месяцев, он воспользовался первым же предлогом (перлюстрацией его писем), чтобы попросить короля отозвать его из северной столицы. Финкенштейн, друг детства Фридриха, его конфидент и советник, знал, как нужно говорить с королем и как следует излагать ему суть того или иного дела; мнение Финкенштейна о России сыграло не последнюю роль в том, что Фридрих стал относиться к этой стране еще хуже, чем прежде. «Общий отчет о русском дворе», сочиненный Финкенштейном, более пространен и подробен, чем записка Мардефельда. По «Отчету» Финкенштейна видно, какое большое влияние оказало на его автора чтение давних и современных антирусских сочинений; Финкенштейн явственно стремится отмежеваться от своего почтенного предшественника и рисует картину России особенно черными красками. Разбирая (в соответствии с полученной инструкцией) состояние русской армии, он, хотя и стремится успокоить короля насчет русской военной мощи, не может скрыть владеющего им страха. В каждой строке «Отчета» видно, как сильно Финкенштейн презирает русских и как сильно он их боится. Кроме того, сам стиль «Отчета» и даже его лексика свидетельствуют о полной неспособности Финкенштейна помешать ухудшению дипломатических отношений между Россией и Пруссией (которое в конечном счете и привело к полному их разрыву в 1750 году).

Между позициями Мардефельда и Финкенштейна есть существенные различия. Мардефельд не видит больших перспектив у нации, которую он считает отставшей в своем развитии, скорее азиатской, чем европейской, хотя и привлекательной благодаря личности императрицы и некоторых министров; свою записку он заканчивает выразительным советом относительно того, как следует пруссакам держать себя с русскими: «Наблюдать с пристойностью некоторое равенство, дабы не желали они у нашего двора отнять превосходство». Напротив, Финкенштейн, проведший в России всего одиннадцать месяцев, рисует монархию разом страшную и грозную, которая способна обрести второе дыхание в том случае, если сильный государь, подобный Петру I, вступит на ее престол и совершит то, чего, по мнению прусского посланника, не может совершить женщина, — выведет свой народ из того бедственного положения, в котором он пребывает. Мардефельд полагал, что России следует оказывать помощь, своего рода техническую поддержку, с тем чтобы уберечь ее от переворота, способного изменить ее внешнеполитическую ориентацию. Преемник его, напротив, рассматривает только крайности: либо Россия станет еще более слабой и придет в окончательный упадок, либо ей суждено расцвести и стать сильной, Западу же ни в том, ни в другом случае не следует вмешиваться в ее дела. Оба мнения весьма характерны; обоим было суждено большое будущее. Из чего бы ни исходили прусские дипломаты, из заветных убеждений или из политической конъюнктуры, сочинения их представляют собой ценнейшее историческое свидетельство.

Впрочем, донесения дипломатов — не единственный источник нашей работы; мы использовали также путевые заметки, книги по истории России, мемуары и дневники, отрывки из прессы. Мы исследовали поведение иностранных дипломатов и государей, которых они представляли, пользуясь методами истории литературы, истории культуры, истории ментальностей и исторической социологии, и надеемся, что калейдоскопическая картина, которую рисуют их донесения и другие тексты той эпохи, поможет по-новому осветить войну за Австрийское наследство, первые годы царствования Елизаветы Петровны и, прежде всего, окончательное вступление России в семью европейских государств.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

ЕВРОПЕЙСКИЙ ТЕАТР

Глава первая.

РОССИЯ И НАЧАЛО ВОЙНЫ ЗА АВСТРИЙСКОЕ НАСЛЕДСТВО 

Невообразимый хаос{3}. 

В 1740–1742 годах жизнь дворов крупнейших европейских держав существенно переменилась; главные действующие лица войн за Испанское и за Польское наследство сошли со сцены, уступив место новым, молодым монархам и целой плеяде министров-«ревизионистов». 31 мая 1740 года на отцовском троне воссел Фридрих II, музыкант и литератор, очень скоро удививший окружающих неожиданно воинственным нравом. Австрийский же престол после смерти императора Карла VI (скончавшегося в октябре 1740 года) согласно Прагматической санкции должна была занять его дочь Мария-Терезия — именно это ее право и оспорили соседние монархи, в результате чего началась война за Австрийское наследство, продлившаяся целых восемь лет и охватившая весь европейский континент. Кончина императора заставила прусского короля оставить свои «мирные забавы»; Фридрих признавался Вольтеру, что променял театры, актрис и балеты на порох и пушки. В то время «старая политическая система совершенно преобразилась; точь-в-точь, как тот камень из сна Навуходоносора, который оторвался от горы, ударился в истукана из четырех металлов и раздробил эти металлы все до одного».{4} Воспользовавшись смятением, которое охватило Европу, Фридрих ринулся в бой и аннексировал Силезию (декабрь 1740 года)[5]. Франция и Испания приняли сторону курфюрста Баварского, избранного императором под именем Карла VII{5} и — хотя и не без колебаний — заключили союз с Пруссией против юной наследницы Габсбургов{6}. Что же касается Франции, то смерть кардинала де Флери (январь 1743) совершенно переменила ее внешнюю политику, и по воле повзрослевшего Людовика XV Версаль стал поддерживать католические нации. Георг II, самый старший из государей великих держав, в феврале 1742 года был вынужден отправить в отставку своего министра Уолпола, скомпрометированного в глазах английского общества своей франкофилией. Август III (известный также под именем Фридриха-Августа II) получил — благодаря деятельной поддержке России — польскую и саксонскую короны, и назначил своим первым министром Брюля, заклятого врага пфальцграфов и Гогенцоллернов{7}.