Евгений Долматовский - Зеленая брама Страница 2

Подвысокое...

Редко приходится встречать название этого села в мемуарных и исторических военных книгах, но о событиях, географическим центром которых было оно, сказано во втором томе «Истории Великой Отечественной войны»: «Окруженные войска вели героическую борьбу до 7 августа, а отдельные отряды — до 13 августа, пока не иссякли возможности сопротивления. В ходе этих боев часть войск прорвалась из окружения, но многих бойцов и командиров постигла тяжелая участь фашистского плена».

Итак, борьба у Подвысокого была героической, но подробности начисто отсутствуют, картина боев не вос­становлена, не исследована эта схватка и как военная опера­ция. Не будучи специалистом в военных науках, я все же, как участник, как очевидец, могу определить, что был бой в тактическом и стратегическом окружении, длившийся — ни много ни мало — две недели без перерыва.

И если уж вся битва в районе Умань — Подвысокое осталась почти безвестной, не мудрено, что именно там пропали без вести тысячи красноармейцев и командиров кадровой службы, с рассвета 22 июня находившихся на линии огня.

В горестном огне этой битвы сгорели, исчезли, развея­лись в дым и важнейшие документы, относящиеся к пре­дыдущим боям, во всяком случае — к тем, что гремели во второй половине июля 1941 года, когда 6-я и 12-я армии находились в полукольце, а дивизии и полки буквально

кочевали из окружения в окружение, продолжая отчаянно сражаться на свой страх и риск...

Что говорить о письмах и депешах, если мне после войны не удалось найти ни в одном архиве комплекта или хотя бы разрозненных номеров ежедневно выходившей до первых чисел августа газеты 6-й армии «Звезда Советов». (Я был направлен из Москвы в эту редакцию на должность «писа­тель» 23 июня...)

Ни стихов, ни газет, ни однополчан...

Все же хоть и редко, а случалось встречать людей из сорок первого года, в чьих поисках родных и товарищей, в розысках документов чуть-чуть приоткрывалась завеса тайны и забвения.

Я получил письмо от брата человека, считавшегося пропавшим без вести,— капитана Якова Савченко из 80-й стрелковой дивизии. Металлург Илларион Савченко два десятилетия отдал поискам, пока не выяснил, что в районе Зеленой брамы Яков повел в атаку группу бойцов и пал смертью храбрых в рукопашной схватке. Илларион Савчен­ко ездил в Кировоградскую область, побывал в Новоархан­гельском районе (Подвысокое до войны было районным центром, а позже вошло в Новоархангельский район), обошел четырнадцать братских могил в девяти селах. В этих братских могилах покоятся 2437 воинов, но из них лишь 111 были известны по именам и фамилиям. Теперь благодаря стараниям брата и памяти оставшихся в живых участников тех трагических событий Яков Савченко стал сто двенадцатым.

Подвысокое...

Никак не удавалось мне побывать там. Но ежегодно в День Советской Армии, в праздник Победы и под Новый год я получаю оттуда поздравительные открытки сельских школьников, складываю эти послания в отдельный пакет и храню бережно. После нежданного ночного звонка из Кировограда я извлек тот пакет из ящика стола, просмотрел почтовые штемпели на открытках, и невольно подумалось, что тем, кто подписывал первые поздравления, поди, уже по пятьдесят лет исполнилось. Жизнь не бесконечна, и я должен успеть побывать в Подвысоком.

Самолет в Кировоград вылетает завтра в десять часов утра.

Глазами родившихся позже

Дорога из Кировограда в Подвысокое...

Более трети века прошло, пронеслось, промчалось мне навстречу. И вот я еду к месту моего первого ранения. Но не с запада, как в сорок первом, а строго с востока на запад по дороге, которая тогда была в нескольких местах пере­резана противником. Приказ командующего Южным фрон­том выходить из кольца в этом направлении оказался неосуществимым.

Почти не видно характерных для лесостепи Украины оврагов. Ровная-преровная равнина, редкие островки дуб­рав. Смотришь на такой пейзаж и горестно думаешь: как трудно было здесь отступать, прорываться, пробиваться к своим!..

Да и отвоевывать эти края было нелегко. Бывает ли легко на войне?

Снега сошли с опозданием, и черноземные просторы резко контрастируют с голубизной неба. Я кое-что узнал в Кировограде об этих просторах: в незасушливые годы с них снимают урожай, вчетверо превышающий довоенные, считавшиеся рекордными. Чернозем Кировоградчины — самый глубокий в республике, самый плодоносный...

В русской речи есть слова, несущие двойную нагрузку, в виде двух понятий и двух значений. Они близки друг другу, связаны единым именем, но и вполне самостоятельны.

Это Мир и Земля.

Земля и мир.

Мы именуем миром земной шар, планету свою назвали Землей. Но еще понятие «мир» включает в себя все, что противостоит войне, что так дорого людям всегда, а осо­бенно в наше время ядерной угрозы.

И у слова «земля» есть второе, не уменьшительное, но уменьшенное, ставшее обиходным значение. Земля, почва, она может быть песчаной или глинистой, черной или красной; ее можно держать в горсти, просыпать между пальцами. В нее надо бросать зерна, и она вернет их сто­рицей...

Наверное потому так больно отозвался в моем серд­це рассказ одного из пожилых местных товарищей, колхозника с 1930 года: оккупанты заставляли сни­мать лопатами верхний слой кировоградского черно­зема, грузили его в товарные вагоны, согнанные сюда со всей оккупированной Европы, и увозили землю в Гер­манию.

Они захватили и силились украсть даже землю, не говоря уж о рудных и топливных богатствах недр, а еще хватали все, что под руку попадется. (В размытом оттепелями и туманами начале сорок пятого года в аккуратных и доброт­ных полугородских домах пруссаков мы обнаруживали лоскуты рушников, вышитых алыми петухами, тех самых, переходивших в наших хатах от прабабушек к бабушкам, находили макитры и миски — немудреные изделия киро­воградских гончаров...)

Чернозем обратно не вернешь...

Земля родная...

Названия сел выплывают из забвения. Некоторые имена я запомнил неправильно. Вот Копенковатое, а я почему-то все твердил — Копенковата, Копенковата...

Мост через реку. Она, если можно так выразиться, ком­пактна, не расходится на волошки и русла, не раскидыва­ется в плесах — видимо, вся ушла в глубину и в крутых берегах течет быстро (где-то повыше ее образуют две речки с сичевыми именами: Горный и Гнилой Тикичи). Такую водную преграду сложно форсировать, а понтонные парки 6-й и 12-й армий, сколько я помню, еще в июле были отправлены на Днепр, и у нас переправочных средств не осталось. Но об этом потом...

Вода синевато-вороненая, поблескивает. Это река Си­нюха...

Та самая Синюха, что запомнилась красной от крови. Тогда, в августе сорок первого, бойцы прозвали ее Краснюхой. Нет, я не пользуюсь художественными образами, мне не до образов. Местные жители подтверждают, что в начале августа 1941 года вода в Синюхе стала розовато­коричневой и пить ее было нельзя. Позже в одном из писем ветеранов я прочитал: «Воды реки стали седыми от пепла».

В Новоархангельске в нашу машину садятся секретарь райкома партии Иван Зубец и председатель райисполкома Тамара Наута. Она депутат Верховного Совета республики как раз от этих мест. Не проехав и километра, мы ста­новимся добрыми знакомыми, а еще через километр —

друзьями. Тамара Наута, видимо не умеющая, не способная быть просто пассажиркой, привыкшая постоянно что- либо организовывать, властно берет на себя обязанности хозяйки, а заодно и экскурсовода.

Справа от шоссе — высокая дубрава. Еще не зазеленели ветки, но как знаком мне этот не очень ровно саженный лес, где пространство между шеренгами деревьев прострели­валось насквозь!

— Узнаете Зеленую браму? — не то спрашивает, не то утвердительно говорит Тамара Наута. — Между прочим, это урочище, то есть лес, имеет хозяйственное предназна­чение: в свой срок определенная часть деревьев подлежит вырубке и должна поставляться как сырье мебельной фаб­рике. Но древесину из Зеленой брамы фабрика не прини­мает: в стволах дубов прячутся осколки снарядов и бомб, пули, всякий металл. С дубом у нас сплошные неприятности. Пилы выходят из строя. Дешевле везти сырье из-за Волги, из краев, где не было войны, чем использовать местную древесину.

Огорчения председателя райисполкома пробуждают у меня смутную догадку: может быть, в каком-то из деревьев Зеленой брамы, нарушив порядок годовых колец, прячутся осколки немецкой мины или снаряда, один из которых закапсулировался в моем теле. Выходит, я с тем деревом родственник...

На опушке — памятный знак из красного гранита. На лицевой стороне высечено:

«В этих краях 2—7 августа 1941 года вели героические бои воины 6-й и 12-й армий под командованием генералов И. Н. Музыченко и П. Г. Понеделина.

Вечная память героям, погибшим за Советскую Батьковщину».

Тамара Наута скороговоркой сообщает, что красный гранит — местный, кировоградский, что округа богата его залежами. Начата разработка карьера, и из этого са­мого гранита сооружена могила Неизвестного солдата в Москве.