Олег Гончаренко - Тайны Белого движения. Победы и поражения. 1918–1920 годы Страница 2

Вводится продразверстка, состоящая в принудительной сдаче «излишков продовольствия», одновременно с этим любая частная торговля объявляется преступлением и карается расстрелом. Современный русский исследователь эпохи М. Н. Назаров приводит весьма показательную цитату из Бонч-Бруевича: «Всюду стояли заставы, чтобы никто не мог ни пройти, ни проехать с какими-либо продуктами, — все были посажены на паек».

Продотряды получили самые широкие полномочия от Ленина и Троцкого, дававшие им возможность конфисковать имущество тех, кто откажется добровольно сдавать излишки зерна, брать в заложники родственников и производить расстрел сопротивляющихся без суда и следствия. Ленин призывает губернских уполномоченных Наркомпрода в Саратове и Пензе Пайкиса и Минкина «расстреливать заговорщиков и колеблющихся, никого не спрашивая и не допуская идиотской волокиты», «1) Повесить (непременно повесить!) дабы народ видел не меньше 100 заведомых кулаков, богатеев, кровопийц 2) Опубликовать их имена 3) Отнять у них весь хлеб 4) Назначить заложников… Телеграфируйте получение и исполнение»[2].

В помощь продотрядам в июне 1918 года в селах и деревнях директивно создаются Комитеты бедноты, нередко представленные изгоями крестьянской общины — нерадивыми работниками, пьяницами и сезонными работниками «перекатиполе», получившими из рук власти официальное право грабежа и власть над односельчанами — мало-мальски имущими крестьянами, создававшими свои хозяйства многолетним кропотливым трудом.

Кроме того, центральная власть, обещавшая солдатам-крестьянам мирную жизнь до переворота 1917 года, призывала их к участию в ширящейся Гражданской войне для защиты эфемерных для сознания крестьянства «завоеваний революции». Однако, как метко замечает М. Н. Назаров, в таких завоеваниях революции, которые небывало ухудшили их жизнь и поколебали вековой быт, крестьянство не нуждалось.

Ответом на введение продразверстки только лишь в 20 губерниях Центральной России было отмечено 245 выступлений, зарегистрированных ВЧК. С апреля 1918 года восстает вся область Донская, спустя восемь месяцев восстаниями охвачено все Поволжье. В марте 1919 года бригада Красной армии отказывается подавлять крестьянское выступление в белорусском Полесье и полностью переходит на сторону восставших, захватывая городки Гомель и Речицу. В начале 1921 года, когда еще не завершился исход Белых армий, хотя Гражданская война, казалось, была уже выиграна большевиками, крестьянские повстанцы в Сибири занимают Тобольск, Кокчетав, значительные части Челябинской, Омской и Тюменских губерний, осаждают города Курган и Ишим. На Тамбовщине под руководством Антонова только в 1920–1921 годах создается целых три крестьянских армии, общей численностью до 50 000 человек. «…Не было не только ни одной губернии, но и не одного уезда, где бы ни происходили выступления…»[3], — замечает советский историк, описывающий ход продразверстки и реакцию на него русского крестьянства.

В ходе ширящихся восстаний крестьянством часто использовались лозунги «За Советы без большевиков!», что не подразумевало принятие крестьянством социализма, а лишь выражало их понимание выборных органов, таких, какими прежде были земства и общины. Значительную роль в возникновении восстаний играли и меры преследования, предпринятые большевиками против церкви, о чем подробнее пойдет речь в шестой главе.

На подавление крестьянских выступлений советской властью выдвигаются новые «советские» полководцы, командующие не только регулярными частями Красной армии, но и карательными национальными частями, безразличными к судьбам местного населения, несравненно более жестокими и беспощадными.

Основным инструментом борьбы регулярных войск Красной армии становится взятие заложников-селян, содержание их в концентрационных лагерях по предложению Ленина и затем расстрелы при нападениях повстанцев.

В неравной борьбе с плохо вооруженными повстанцами в ход идут все новинки военной техники, и впервые широко применяется химическое оружие: Тухачевский отдает приказ для массированной химической атаки на тамбовских повстанцев: «Леса, где прячутся бандиты, очистить ядовитыми газами, точно рассчитывать, чтобы облако удушливых газов распространилось по всему лесу, уничтожая все, что в нем пряталось»[4].

Тухачевский активно использует и самолеты для борьбы с засевшими в лесах повстанцами. На них сбрасываются бомбы, они обстреливаются из установленных на самолетах скорострельных пулеметов.

Эта настоящая «внутренняя война», шедшая наряду с Белой борьбой в других частях России, была заведомо обречена на поражение, ибо не имела ни общего руководства, ни объединяющей общегосударственной цели. Повстанческим движением двигало отчаяние народа, доведенного большевистским режимом до почти полного физического истощения, стоявшего на краю гибели и распада. «Крестьяне озверели, с вилами, с кольями и ружьями в одиночку и толпами лезут на пулеметы, несмотря на груды трупов, их ярость не поддается описанию…»[5], — признавал большевистский мемуарист М. Бернштам.

На VII партийной конференции в сентябре 1918 года Зиновьев высказал тезис, надолго вперед определивший программу действий большевистского правительства по отношению к народонаселению России.

В частности, в нем говорилось: «Мы должны увлечь за собой 90 миллионов из 100 населяющих Советскую Россию. С остальными нельзя говорить — их надо уничтожить». В эти 10 % населения, по его мнению, входила наиболее непокорная часть населения, не принимавшего ига Интернационала. Чуть позже советская власть сделает свои репрессии легитимными, на основании принятой в 1918 году первой Советской конституции, ставившей вне закона и лишающей политических прав «нетрудящиеся классы и политические группы». Репрессии распространялись на всех членов семьи представителей «нетрудящегося класса», обрекая их на лишение государственного пайка, а следовательно, и голодную смерть. Первая Советская конституция отменила понятие личной вины индивидуума, перенеся вину на классы или даже сословия. Вне закона были поставлены не только активно противоборствующие новой власти сословия и классы, но и люди, имевшие несчастье родиться в «нетрудящейся» семье. Против них, этих изгоев советского общества, был направлен в первую очередь разразившийся в 1918 году «Красный террор», официально провозглашенный декретом Совета Народных Комиссаров от 5 сентября 1918 года, спустя пять дней после убийства начальника Петроградской ЧК Моисея Урицкого его соплеменником Леонидом Канегисером.

В печатном указании члена коллегии ВЧК М. Лациса сотрудниками этой организации предписывалось: «Не ищите в деле обвинительных улик о том, восстал ли он против Советской власти оружием или словом. Первым долгом вы должны его спросить, к какому классу он принадлежит, какого он происхождения, какое у него образование и какова профессия. Эти вопросы должны решить судьбу обвиняемого. В том смысл и суть красного террора»[6].

Сразу же после официального объявления населению страны «красного террора» вводится система заложников из гражданского населения, так называемой «буржуазии», которые подлежат расстрелу после убийства большевика.

Для содержания заложников уже не хватает мест в построенных до 1917 года тюрьмах, и Ленин вводит в обращение новое еще не познанное слово «концлагеря» для содержания сотен и тысяч заложников с их последующим расстрелом в случае необходимости.

Ленин пишет распоряжение: «Провести беспощадный массовый террор против кулаков, попов и белогвардейцев; сомнительных запереть в концентрационный лагерь вне города». В другой своей рекомендации для практического осуществления Ленин требует: «Необходимо обезопасить Советскую Республику от классовых врагов путем изолирования их в концентрационных лагерях». Под лагеря отводятся пустующие земли за городами, баржи, монастыри или заброшенные промышленные учреждения, заводы и т. п. В Соловецком монастыре на Севере России возникает один из самых страшных Соловецких лагерей, будущий СЛОН (Соловецкий лагерь особого назначения), в котором изначально были задержаны и умучены десятки архиереев Русской православной церкви, сотни монахов, священников, а потом и великое множество мирян, присылаемых сюда на «перевоспитание» новой властью.

Репрессии против народа не ограничивались лишь формальными карательными мерами в отношении восставшей его части. Малое количество инициаторов репрессий, их еще не вполне подготовленные инструменты — соответствующие войска и места заключения противников нового строя — не позволяли еще полномасштабно противостоять возрастанию национального самосознания и убежденности сопротивляться антихристову натиску.