Сергей Мельгунов - "Красный террор" в Россiи 1918 - 1923 Страница 2

Если наша демократическая печать дeлает адм. Колчака отвeтственным за сибирскую реакцiю, то кто же отвeтственен за то, что происходило и происходит нынe в Россiи?

Максим Горькiй в брошюрe «О русском крестьянствe» упрощенно отвeтил: «Жестокость форм революцiи я объясняю исключительной жестокостью русскаго народа». Трагедiя русской революцiи разыгрывается в средe «полудиких людей». «Когда в „звeрствe“ обвиняют вождей революцiи — группу наиболeе активной интеллигенцiи — я разсматриваю это обвиненiе, как ложь и клевету, неизбeжныя в борьбe политических партiй или — у людей честных — как добросовeстное заблужденiе». «„Недавнiй раб“ — замeтил в другом мeстe Горькiй — стал „самым разнузданным деспотом“, как только прiобрeл возможность быть владыкой ближняго своего». Итак, русскiй писатель, не только сочувствующiй русскому коммунизму, но и имeвшiй с ним болeе прямыя связи, снимает отвeтственность с творцов террористической системы и переносит ее на темноту народную. Спора нeт, историческая Немезида, о которой так любят многiе говорить, в том и состоит, что «над Россiей тяготeет проклятiе, налагаемое исторiей на всякую отсталую и развращенную страну» — как писали когда-то еще в «Черном Переделe». Ни в одной странe с развитым чувством гражданственности не могло быть того, что было в Россiи.

Но Горькiй, сам, очевидно, того не понимая, произносит грозный обвинительный акт против демагогiи властвующей нынe в Россiи партiи. Едва ли есть надобность защищать русскаго крестьянина, да и русскаго рабочаго от клеветы Горькаго: темен русскiй народ, жестока, может быть, русская толпа, но не народная психологiя, не народная мысль творила теорiи, взлелeянныя большевицкой идеологiей…

Пытаются доказать, что красный террор вызвал эксцессами бeлых. Тот, кто признает хронологiю канвой исторiи и прочтет эту книгу, увидит, как мало правдоподобiя и достовeрности в этом утвержденiи. Но в сущности это интересно только для психолога, который будет пытаться понять человeческiя отношенiя в эпохи гражданских войн. Я избeгал в своей работe ставить вопросы теоретическаго характера. Они безбрежны. Мнe надо было прежде всего собрать факты.

Может быть, русская общественность именно в этом отношенiи исполняет свой долг не так, как того требует подлинная дeйствительность жизни. Не надо забывать, что только современники, вопреки мнeнiю историков французской революцiи Оларовской школы, могут изобразить для потомства в данном случаe правду не ложную.

Бeлый террор в прошлом; а что будет впереди, нам не суждено знать. Террор красный, под который подведен фундамент идеологическiй, явленiе наших еще дней.

И на него человeческiй мiр продолжает с удивительным спокойствiем взирать. Почему? Я недавно еще отвeчал («На чужой сторонe» № 3):

«Общественное мнeнiе Европы как бы сознательно отворачивается от этой правды, ибо она в своем голом и неприкрашенном видe, становится в слишком непримиримое противорeчiе с культурными навыками современнаго правового строя и общепризнанной людской моралью».[4] И как тяжело при таких условiях читать зарубежныя письма, начинавшiяся год или два назад такими словами: «Помогите, если это возможно. Напиши Нансену, напиши Ан. Франсу, напиши аполитичному Гуверу — кричи всюда, гдe ты можешь: S. О. S.!»[5]«Необходимо, чтобы европейское общественное мнeнiе потребовало прекращенiе издeвательств над человeком. Необходимо вмeшательство европейскаго соцiализма» — взывает из Россiи корреспондент с.-р. «Голоса Россiи», сообщая о неописуемых ужасах, творившихся в 1921/22 г. в концентрацiонных лагерях в Холмогорах и Порталинском монастырe.

В значительной степени безплодны были и тогда эти обращенiя и эти ожиданiя. А теперь? Не так давно мы читали, как центральный орган чешской соцiал-демократiи «Право Лиду» писал: «Теперь русская эмиграцiя распространяет свeдeнiя о том, что большевики преслeдуют тeх, кто не согласен с их режимом. Но мы считаем, что теперь необходима извeстная осторожность при чтенiи этих сообщенiй и в нeкоторых случаях встает вопрос: не пускает ли опредeленная часть русской эмиграцiи эти свeдeнiя с цeлью оправдать свою бездeятельность за границей».[6] Для «Право Лиду» нужна провeрка свeдeнiй о режимe большевиков, нужна провeрка отношенiя совeтской власти к ея политическим противникам. A еще два года назад чешско-словацкiе с.-д., основываясь на «достовeрных сообщенiях», интерпеллировали министра иностранных дeл Бенеша о «невыносимом» политическом положенiи в Россiи при совeтском правительствe. Они запрашивали министра:

1. Не угодно ли г. министру иностранных дeл дипломатическим путем учинить все возможное, чтобы смертная казнь во всeх цивилизованных государствах и в особенности в Россiи была уничтожена.

2. Не угодно ли г. министру принять зависящiя от него мeры, чтобы в Россiи уменьшились приговоры над политическими преступниками соцiал-демократическаго направленiя, будь они рабочими, крестьянами или солдатами.

3. Не позаботится ли г. министр, насколько это возможно в международной обстановкe принять мeры для того, чтобы в Россiи были прекращены преслeдованiя против соцiалистов и чтобы политическим преступникам соцiалистам была дана всеобщая амнистiя.[7]

Правда, чешскiе соцiал-демократы говорили только о соцiалистах! Они не возвысились до пониманiя истины, чуждой, к сожалeнiю, им, как и многим соцiалистам Западной Европы[8] (впрочем, и русским), о которой недавно еще напомнил маститый чешскiй же общественный дeятель Т. Г. М. в «Pzitomnost'e»: «Для человeка нeт высшаго правила во всей жизни и в политикe, чeм сознанiе, что жизнь и личность человeка должны быть священны». Что же заставило «Pravo Lidu» измeнить теперь позицiи даже по отношенiи к соцiалистам? Пресловутый вопрос о признанiи Европой совeтской власти? Так именно мотивировала на послeднем съeздe в январe 1924 г. французская соцiалистическая партiя свое предложенiе совeтскому правительству прекратить преслeдованiя соцiалистов — это важно для того, чтобы партiя могла бы без всяких оговорок и без укоров совeсти присоединиться к предложенiю о признанiи совeтскаго правительства Францiей. Англiйская рабочая партiя, говорящая о своем новом яко-бы пониманiи соцiализма, не выставляет и этого даже требованiя… A чешскiе соцiал-демократы склонны заподозрить уже и самый факт преслeдованiя — и это тогда, когда до нас доходят сообщенiя о самоубiйствах, избiенiях и убiйствах в Соловках, о чем в 1924 г. повeдала мiру не зарубежная русская печать, а правительственное сообщенiе самих большевиков. Мы видим таким образом, какую большую поправку приходится внести в преждевременное утвержденiе «Дней»: «прошли тe времена, когда большевистскiя расправы можно было производить втихомолку. Каждая новая волна краснаго террора вновь и вновь вызывает протесты европейскаго общественнаго мнeнiя».[9]

Не имeем ли мы права сказать, что даже соцiалисты, кончающiе самоубiйством в ужасных условiях современной ссылки в Россiи, должны знать теперь о безцeльности обращенiя с призывами к своим западно-европейским товарищам?

«Ужасы, творящiеся в концентрацiонных лагерях сeвера — писал в 1922 г. упомянутый корреспондент „Голоса Россiи“ — не поддаются описанiю. Для человeка, не испытавшаго и не видeвшаго их, — они могут казаться выдумкой озлобленнаго человeка»…

Мы, изо дня в день с ужасом и болью ожидавшiе эпилога, которым нынe закончилась трагедiя в Соловках, и знаем и понимаем эту кошмарную дeйствительность — для нас это не эксперимент, быть может, полезный, в качествe показательнаго опыта, для пролетарiата Западной Европы… Для нас это свое живое, больное тeло. И как мучительно сознавать свое полное безсилiе помочь даже словом…

Я не льщу себя надеждой, что моя книга дойдет до тeх представителей западно-европейскаго общественнаго мнeнiя, которые легко подчас высказывают свои сужденiя о событiях в Россiи или не зная их, или не желая их понять. Так просто, напр., обвинить зарубежную русскую печать в тенденцiозном искаженiи дeйствительности. Но люди, отвeтственные за свои слова, не имeют права перед лицом потомства так упрощенно разрeшать свои сомнeнiя — прошло то время, когда «грубое насильничество московских правителей» в силу полной отрeзанности от Россiи объясняли, по словам Каутскаго, «буржуазной клеветой».

Примeром этих выступленiй послeдняго времени могут служить и статьи верховнаго комиссара Лиги Нацiй по дeлам русских бeженцев, обошедшiя полгода назад всю европейскую печать. О них мнe приходилось писать в «Днях» в своем как бы открытом письмe Нансену «Напрасныя слова» (20-го iюля 1923 г.).

Нансен упрекал западно-европейское общественное мнeнiе в нежеланiи понять происходящее в Россiи и совeтовал не ограничиваться «пустыми слухами». «Все понять — все простить»… И этой старой пословицей д-р Нансен пытался дать объясненiе тому гнету, который царит на нашей несчастной родинe. В революцiонное время — методы дeйствiя не могут быть столь мягки, как в мирное время. Политическiя гоненiя были и при старом режимe, который тоже представлял собою олигархiю. Теперь Немезида совершает свое историческое отмщенiе.