Михаил Меньшиков - Выше свободы Страница 2

И второй вопрос, словно бы звучащий через все времена и подхваченный Меньшиковым из древности на излете его слышимости:

"Неужели эта ошибка самых вдумчивых и бескорыстных душ в течение тысячи лет - заботы о благочестивых нравах народа, о святости его быта? Неужели ошибка - это бесконечное поучение сдержанности, терпения, снисходительности к ближним, призывы к симпатии и солидарности, похвалы любви и мира, требования чистоты телесной и душевной?"

С тем же недоумением и страхом смотрим и мы сегодня на сознательное, под видом свобод, убиение народной нравственности, на открытое издевательство над нашими обычаями и святынями, надо всем лучшим, что до сих пор спасало человека в его относительной хотя бы чистоте. Есть вещи необъяснимые - перед необъяснимостью факта нарочитого калечения и опустошения жизни мы сейчас и стоим. В эпоху Меньшикова глубинная Россия по своей отдаленности и бездорожью, по извечной недоверчивости простонародья к печатному слову могла и не читать либеральных газет, спускающих зло, и тем уберечься от растления душ. Сегодня телевидение мертвой и грязной хваткой достало до каждой деревни, до каждого угла. "Шантажный", по слову Меньшикова, журнализм, ненавидящий историческую Россию, ухватил в свои руки оружие массового поражения.

Но именно потому, что это оружие массового поражения и по взрывному действию, и по последствиям, и должен бы из каких-нибудь неведомых тайников явиться здравый смысл и спросить: "Что же мы делаем, господа? Ведь, убивая без жалости "этот народ", "эту страну", мы превращаем ее в безжизненное пространство и тем самым пусть не в первую, пусть во вторую очередь, но в очередь неизбежную, убиваем и себя!" Но здравый смысл все не является. Он и не может прийти к прокаженным, мстительно заинтересованным в том, чтобы нравственная и духовная проказа разошлась по всему миру. Здравый смысл должен был прежде явиться к нам, против кого применяется это дьявольское оружие разложения и унижения; стоя по грудь в яме из нечистот, можно бы и догадаться, для чего роется и наполняется гадостью яма... Нет, и среди нас отрезвление незаметно, угарные пары ударили в голову и затмили ясность ума.

"Неужели это ошибка... заботы о благочестивых нравах народа?" Для столь богатырского нравственного сложения, каким обладал Меньшиков, вымучиться до подобного вопроса, пусть и невольно вырвавшегося, значило пройти через тяжкие душевные испытания, через веру, перемежающуюся неверием, в глубинную прочность народа, через сомнения в том, что добро сумеет устоять.

Не однажды в своих работах Меньшиков повторяет, что могучие древние цивилизации, и римскую, и греческую, сгубили не внешние нашествия, а нашествие внутреннее, которое называется нравственным разложением общества и в котором народное тело источается болезнями праздности, вседозволенности и безволия. "Не варвары разрушили цивилизацию, а разрушила ее демократия в разных степенях ее засилья..." Нравственно падший народ способен лишь проживать состояния, нажитые другими поколениями и данные Богом, но защитить себя он не может, воля его ослабевает, вся духовная и физическая слитность распадается на множество больных клеток, вступающих в соперничество друг с другом, - тогда-то и становится он добычею набежников, перед которыми устаивал в течение столетий.

Так было, так будет.

Лучшее доказательство современности - это история, подготовление и рождение сегодняшнего дня из лона народной судьбы, совмещение тайных законов, действие которых повторяется через определенные промежутки времени, с законами начертанными, известными, находящимися в руках народа и заключающимися в правилах сбережения себя и усиления государства. Но с собою-то как раз народ и не может управиться, это какая-то фатальная слабость, вытекающая из множества и разноречивости, свойственная не одному лишь русскому народу, но русскому в особенности. Он ищет кому подчиниться; глубоко почитая святых, он не может остаться надолго наедине с ними, и как только внешняя власть слабеет, как только требовательность теряет силу, кончается в нем и воодушевление. Меньшиков вспоминает Костомарова: "Новгородцы пропили свою республику". Вспоминает Карамзина, назвавшего Святую Ольгу великим мужем русской истории. "Великая мать народа русского", "мудрейшая из людей", - добавляет и сам к характеристике княгини Ольги. Она для публициста особая величина в русской истории, яркая, красивая и мудрая, заложившая основы могучей государственности и просвещения. "Утомленных мерзостью" язычников, она, первая принявшая византийскую веру, обратила к нравственному порядку, без которого не стоит ни народ, ни государство, нашла, что именно христианство лучше всего ложится на славянскую душу, восприимчивую к красоте и порыву, и способно преобразить ее. Мать богатыря и победоносца Святослава, бабушка Крестителя Руси Владимира, она дала Рюриковичам русской кровью породу крепкую и державную, окончательно укоренила Русь на ее земле и первая ее просветила. Это особенно важно для Меньшикова. "...Получить просвещение иначе, чем из своей души, - вещь невозможная", - говорит он и стоит на этом как в отношении древнего просвещения, так и в отношении позднего, современного ему, когда "обвал иноземных влияний, иностранщина и инородчина разорили Россию - у нас украдено все тысячелетнее наше прошлое. Нас разучили любить его и научили презирать".

И это уже было.

Нравственного запаса, сделанного с преображением народа после принятия христианства, хватило, по мнению Меньшикова, который выводит русскую историю прежде всего из этой силы, до царствования Бориса Годунова. Преступления Грозного и Годунова окончательно обрекли на гибель династию Рюриковичей, с потерей моральной опоры она выродилась. Великая смута, объявшая все сословия, истрепала Россию до того, что она потеряла веру в справедливую власть изнутри себя и принялась искать ее в иноземцах. Спасли, как всегда, окраинные русские земли, где сохранилась Святая Русь. После изгнания из Москвы поляков на престол была возведена династия Романовых.

"И в самом деле, не чудо ли это вообще, что в огромной земле нашей, истерзанной распрями, замученной раздором, - вдруг все остановились на одном роде, на одном имени? - спрашивает Меньшиков, комментируя избрание Земским собором 1613 года на царствование Михаила Федоровича из рода ничем не примечательного и негромкого. И отвечает: "Такие чудеса вызываются лишь особою, потомственною заслугою целого ряда поколений, и именно нравственною заслугою".

И второе чудо: венчание на царство Михаила Романова пришлось на день памяти Святой Ольги. Это еще раз подтвердило, что спасение произошло промыслительно и в нем безсомненно участвовала вся допрежняя Русь с ее великим нравственным и духовным строем подвижников. Святая Ольга по праву матери русского народа возглавила этот строй, о чем и дала знать. Патриотизм есть не что иное как нравственная сила обязанности перед родной землей, перед предками и потомками. "Нация - это земля и предки", - говорил Карлейль, английский философ и историк, труды которого Меньшиков хорошо знал. Национальное сознание представляет из себя механизм передачи основных ценностей, составляющих народную душу, и в том случае, если этот механизм отказывает, происходит похолодание, осиротение живущих поколений, выветривание под ними незакрепленной почвы. Тогда-то и подвержены они любым болезням. Как средостение между землей и небом, они не пропускают, заглушают питательную связность между жизнью и вечностью - и любые ветры, в другое время совсем безопасные, принимаются их гнуть и ломать. Тогда-то и теряют они рассудок и память, тогда-то и бери их голыми руками демократия и свобода, две сирены, зазывающие или в пучину анархии, или под начало всемогущего обезличивающего порядка, который не "близ есть при дверех", как предчувственно высматривалось в начале века, а стоит сегодня уже в дверях и начинает диктовать свою волю. Но теперь "или - или" ведет к одному результату. Столетие даром не прошло.

Но и в начале века Меньшиков кричал (именно кричал, он и сам постоянно употребляет этот глагол):

"Позор и гибель, что наши вопросы государственные захватили в свои руки инородцы. Позор и гибель, что русское общество далось в обман. Надо наконец показать, что реформа русской государственности есть наша реформа, свобода - наша свобода, что мы хотим иметь иной быт не из рук врагов, а из собственной воли, из собственного исторического осознания".

Но в том-то и дело, что свобода, не выросшая органически из собственного исторического сознания, а сконструированная для всеобщего потребления, замышленная как инструмент уничтожения самобытности для национального государства, намеренного таковым и оставаться, свободой быть не может. Для него это капкан. В каждой стране свобода должна иметь форму и содержание этой страны и направляться на укрепление и обогащение отеческого опыта жизни. Не она должна ездить на народе, а народ с уздечкой в руках должен запрягать ее для полезных работ. Но если уж мы впустили в свои стены чужую, агрессивную, тоталитарную, явившуюся к нам с ухмылкой, бессмысленно призывать, как Меньшиков накануне выборов в думу: "Выбирайте честных людей!" Как и мы продолжаем простодушно заклинать неизвестно кого: "Выбирайте честных людей!" Согласившись с порядком, который для того и задумывался, чтобы уронить честь и мораль, как можно рассчитывать, чтобы во главе этого порядка явились честные люди?! Земский собор 1613 года остался в истории.