Виктор Безотосный - Наполеоновские войны Страница 2

Причины и характер наполеоновских войн

Ход мировой истории в первой четверти ХIХ века во многом определяли события, происходившие на Европейском континенте. Этот важный отрезок времени начала столетия, наполненный калейдоскопическим изобилием событий, принято именовать по–разному: эпоха наполеоновских войн или наполеоновская эпоха; эпоха коалиций; эпоха конгрессов; уже в последнее время в отечественной литературе этот период принято называть эпоха 1812 г. Без всякого сомнения, это был, в силу значимости событий и брожения общественных идей, переломный момент в истории человечества, в том числе и России, поскольку именно в этот период глобальных и масштабных конфликтов великих европейских государств определялась судьба будущего мироустройства. Она решалась как на полях сражений, так и в ходе закулисных дипломатических переговоров.

Цикл явлений военно–политической жизни начала ХIХ столетия как единого исторического периода среди отечественных авторов получил в последнее время название эпоха 1812 г., западные исследователи продолжают употреблять устоявшийся старый термин – наполеоновские войны, и вряд ли откажутся от него. Хронология этого эпохального периода определяется рамками от начала века до 1815 г. включительно, когда было окончательно сокрушено могущество созданной Наполеоном империи. В целом это была цепь важнейших событий европейской и русской истории, непосредственно и тесно связанных между собой. По сути, наполеоновские войны можно назвать первой мировой войной или ее репетицией, хотя основные события происходили на Европейском континенте, правда, отклик имел место во всех частях земного шара. Но, несомненно, это был не просто военный конфликт двух мощных лагерей противников, создался фронт идеологического противостояния, шла борьба умов и идей, заложивших основы развития на будущие десятилетия и даже столетия. Наполеоновская эра имела не только военно–политический аспект, во многом война приобрела всеобщий характер, превратилась в войну экономик и народов, то, что стало затем в ХХ столетии аксиомой в годы двух мировых войн. Если раньше война имела характер военных столкновений относительно небольших профессиональных армий, то в наполеоновскую эпоху войной оказались уже пронизаны все сферы общественной и государственной жизни стран–участниц. Изменился и характер вооруженных сил, они стали превращаться в массовые армии. Это неизбежно повлекло за собой изменения в отношениях между государственными и общественными институтами.

Без всякого сомнения, для современников и для потомков это был знаменательный событийный интервал, переломный рубеж, наполненный драматизмом и историческим смыслом. Сам по себе 1812 г. для России был вехой, но вехой как определенное явление и как высшая точка в долговременном противостоянии с наполеоновской Францией, когда судьба победы на чаше весов истории бесповоротно склонилась в пользу России и русское оружие торжествовало.

Отечественную историографию эпохи 1812 г. никто не назовет скучной. Периодически возникали спорные и проблемные вопросы, вокруг которых ломались копья. Во все ее периоды имелись и свои возмутители спокойствия. Гладкость и изящность первых описаний военных действий встретила, например, яростных критиков из среды участников боевых действий, опровергавших по памяти фактологический материал. Особенно досталось от ветеранов 1812 г. грандам отечественной историографии А. И. Михайловскому–Данилевскому, М. И. Богдановичу, а напоследок и классику мировой литературы Л. Н. Толстому, упреки которому затем высказывались и профессиональными историками. На рубеже ХIХ и ХХ столетий возникли новые концептуальные подходы в освещении эпохальных событий, а старые оказались отверженными. После 1917 г. в стране наблюдался более чем десятилетний период регресса и утраты историографического интереса к военно–исторической проблематике царской России. Все же на основе марксистских идей (смена общественно–экономических формаций, классовый подход и др.) в боях с разного рода ревизионистами и западными историками, хоть и с трудом, была выработана под оком партийного руководства и приспособлена под идеологические нужды пролетарского государства советская концепция истории 1812 г. Она, можно сказать, постоянно «колебалась вместе с генеральной линией партии», страдала явными натяжками и профессиональными огрехами, многие из которых, правда, со временем корректировались и выправлялись. После краха советской системы и освобождения от идеологического диктата, даже несмотря на кризисный период в стране и науке в 1990-е годы, а также многие негативные моменты, историографический процесс не остановился и продолжал активно развиваться. Можно определенно сказать, что полная потеря интереса государственных институтов к данной проблематике способствовала и компенсировалась в значительной степени деятельностью независимых исследователей[1].

В книге речь пойдет об участии и роли России в наполеоновских войнах. Безусловно, всегда трудно написать что–либо новое, не повторяясь, о событиях хорошо известных и о которых написано так много литературы, что сложилось убеждение в их полной изученности. В то же время многие проблемы этой эпохи до сих пор являются предметом споров и дискуссий как между отдельными историками, так и целыми национальными историографическими школами, поскольку остаются нерешенными многие вопросы, имеются очевидные пробелы, а также ошибочные представления как о самих этих войнах, так и о тех исторических обстоятельствах, в которых они велись. Один из важнейших вопросов – причины возникновения наполеоновских войн, а также вопрос, какую роль в них играла Россия. Как правило, западная историография (французская, немецкая, английская) всегда принижала огромный вклад России в победе над Наполеоном, исходя из национальных мифов и традиций, исторически сложившихся сразу после окончания наполеоновских войн.

Россия в период эпохи 1812 г. – тема масштабная и многоплановая. На смену социальным бурям и потрясениям Французской революции в конце ХVIII столетия в Европу в начале ХIХ в. очень быстро пришла эпоха наполеоновских войн. Калейдоскоп событий разворачивался очень стремительно, часто с феноменальной быстротой. Скорость политических решений и допущенных государственными правителями ошибок и просчетов во многом диктовалась и объяснялась быстро меняющейся ситуацией. Историку очень трудно кратко описывать происходившие факты и процессы, так как они не просто цеплялись друг за друга, но и находились в тесной взаимосвязи, оставляя враждующим сторонам достаточно много аргументов для взаимных обвинений, а также для объяснений и оправданий собственных шагов на международной арене. Политики должны были в цейтноте реагировать на события, подталкивающие их к войне, и оказывались заложниками своего времени и чрезвычайных обстоятельств. В результате старушка–Европа не успела оглянуться, как за каких–нибудь десять лет оказалась крепко скованной наполеоновскими цепями. И чем яснее становились контуры разраставшейся, как на дрожжах, наполеоновской империи (возмутителя спокойствия), чем дальше находились французские войска от своих границ, тем больше возникал интерес к политике у представителей разных сословий, а сама жизнь заставляла втягиваться широкие слои населения всех стран Европы в водоворот политических событий.

Существует несколько мнений о характере наполеоновских войн и о причинах, их вызвавших. Назовем лишь несколько из них: продолжение революционных войн Французской Республики, плод непомерного честолюбия одного человека (Наполеона), стремление феодальных «старорежимных» государств уничтожить этого человека (Наполеона), продолжение многовекового противостояния Франции и Англии за преобладание в мире, борьба идеологий нового и старого режимов (то есть столкновение молодого капитализма с феодализмом). В какой–то степени историки, даже абсолютизирующие лишь одну причину, для своих доводов без труда находят существенные резоны, но столь многосложное международное явление имеет, безусловно, более замысловатую подоплеку и многие каверзные зацепки.

Например, советские историки, без всяких сомнений, возводили в абсолют события Великой французской революции, рассматривали их как неизбежную борьбу передового капитализма с отсталым феодализмом и в какой–то степени революционные идеалы переносили на Наполеона Бонапарта как наследника славной революции (не забывая одновременно называть его душителем свобод). Но их позиция вскоре оказалась двойственной и достаточно уязвимой. Советские идеологи со временем стали проповедовать не только интернационализм, но и советский патриотизм. То есть появилось стремление обелить внешнюю политику России на тот период, что мало соответствовало марксистскому формационному подходу к истории. Ведь необходимо было полностью оправдать участие крепостнической России (во главе с российским самодержцем) в войнах против наполеоновской Франции, вставшей на путь капитализма и борьбы с остатками феодализма в Европе. Но это было не единственное противоречие в марксистско–ленинской доктрине. На практике данная нелогичность даже не затушевывалась, ее просто не замечали или делали вид, что ее не существует. Собственно, доказательства брались не из области формальной логики, а использовались не научные, но чисто пропагандистские и мифотворческие методы. В этом таилась очевидная слабость идеологизированной советской исторической науки. Она не могла на равных противостоять и вступать в спор с разнообразными иностранными научными школами и направлениями, несмотря на модную тогда тенденцию обличения и борьбы с «западными фальсификаторами истории». Безусловно, такая «борьба» традиционно велась по велению высшего начальства на страницах отечественных исторических работ. Но вот победить своих идеологических противников с такими явными недостатками было невозможно. Советские историки во второй половине ХХ в. проигрывали по всем статьям своим западным коллегам, и их сочинения могли использоваться только на внутреннем советском рынке, они не выдерживали внешней конкуренции идей и фактов.