Константин Пензев - Русь Татарская. Иго, которого не было Страница 2

Все, о чем пишет М.Д. Приселков, вполне понятно, непонятно только одно, почему некоторые русские аристократы в XV веке обожали именоваться Бахтеярами и Аксаками? К примеру, в наше время многие русские семьи дают своим детям иностранные имена западноевропейского происхождения, как-то: Артур, Эдуард, Маргарита, Алиса и др., но вряд ли кто-то ныне решится назвать свое чадо именем Ахмед, Абдулла или же Юсуф. Почему так? Для ответа на этот вопрос попробуем разобраться в некоторых реалиях средневековых времен.

Восток – запад

С севера на восток и до самого юга тянется часть, называемая Азией. В этой части мира все красиво и пышно, там владения земных плодов, золото и драгоценные камни. Там находится и середина земли. И потому, что сама земля там во всем прекраснее и лучше, люди, ее населяющие, тоже выделяются всеми дарованиями: мудростью и силой, красотою и всевозможными знаниями.

Как известно, во времена Петра I Россия стала частью Европы. Не то чтобы европейское сообщество так уж жаждало заключить московитов в свои братские объятия, но как-то так получилось, что в умах российского имперского истеблишмента созрела мысль о необходимости приобщения к западной культуре и полезности внедрения плодов т. н. просвещения в умы своих подданных. Каким образом данная мысль захватила сознание образованного великорусского слоя, гадать особенно не приходится. Западная Европа в Петровские времена вступила в полосу своего военного и экономического могущества, каковое обстоятельство сделало ее культуру весьма привлекательной в глазах некоторых россиян.

С. Хантингтон, один из крупнейших политологов Запада, на этот счет вполне обоснованно замечает: «Что же делает культуру и идеологию привлекательными? Они становятся привлекательными, когда в них видят корень материального успеха и влияния… Ослабление экономической и военной власти ведет к неуверенности в собственных силах, кризису идентичности и попыткам найти в других культурах ключи к экономическому, военному и политическому успеху»[2].

Нет секрета в том, что этнос является, прежде всего, культурно-историческим явлением. Это хорошо известно в нынешнее время, однако и в Петровские времена данный постулат не являлся какой-то тайной за семью печатями. Таким образом, как вполне резонно заключили прогрессивные московские круги, если хочешь быть европейцем, стань им. Т. е. измени свой культурный код и код своего народа и измени его историю. Подобные мысли приходили в голову не только московитам.

Попытки переформатирования культурного кода этноса известны издревле. К примеру, Тоба Хун, один из правителей сяньбийской династии Тоба, которая властвовала в царстве Северная Вэй (386–534 гг.), мечтая подчинить себе весь Китай и желая заставить ханьцев (собственно китайцев) позабыть об его иностранном происхождении и об иностранном происхождении тобасского правящего слоя, провел реформы, по которым запрещалось говорить по-сяньбийски и носить сяньбийское платье при дворе.

Что же касается истории, то изменить прошлое, конечно же, нельзя. Тем не менее, можно переписать или уничтожить некоторые документы. Как следует полагать, в Петровские времена, наряду с внедрением западноевропейских культурных стандартов, состоялось очередное (очевидно, не первое) переписывание российской истории.

Известно, что в «гнезде петровом» находилось довольно большое количество немцев. В числе этих немцев присутствовал и некий Иоганн-Вернер Паус, или Паузе (Pause), уроженец Тюрингии (род. в 1670 г.), немецкий ученый и магистр философии Иенского университета. В Россию он прибыл в 1701 году. Сначала Паузе устроился воспитателем детей лейб-медика Л. Блюментроста, а с 1704 г. – учителем в московской гимназии Э. Глюка. Как сообщает видный российский историк А.Д. Горский в статье «К вопросу об обороне Москвы в 1238 г.», после смерти последнего Паузе служил некоторое время директором этой гимназии, а «затем преподавал географию и историю царевичу Алексею» (выделено мной. – К.П.), попутно занимаясь переводами по указанию Петра I с конца 1724 г. и до своей смерти (в 1735 г.). Кроме того, ученый немец служил переводчиком при Академии наук, где изучал русский язык, литературу, фольклор, историю и занимался географией, а также русской хронологией.

По словам А.Д. Горского, современники считали его знатоком русского и церковнославянского языков. Паузе переводил самые разнообразные сочинения как светского, так и церковного характера, составлял словари и писал учебно-методическую литературу. Изучал, переводил и комментировал Радзивилловскую летопись (в петровской копии). Ему были известны Никаноровская летопись и Синопсис. Он предполагал перевести на немецкий язык Соборное уложение 1649 г.

Следует особо отметить, что г-н Паузе в российской истории был весьма сведущ, а русским языком владел лучше, чем иные урожденные московиты. Особенно располагает к г-ну Паузе отличное знание им церковнославянского языка. Однако каковы же были профессиональные интересы ученого немца? Автора этой книги очень заинтриговала небольшая деталь. Паузе серьезно работал над одним из любопытнейших моментов русской истории, а именно над событиями 1237–1238 гг. Ученого из Тюрингии чрезвычайно интересовали обстоятельства «Батыева погрома».

Русские летописи о взятии Москвы татарами в 1238 году упоминают весьма скупо. Самый пространный рассказ содержится в Лаврентьевской летописи, и прописано там следующее: «Тое же зимы взяша Москву татарове, и воеводу убиша Филипа Нянка за правоверную хрестьянскую веру, а князя Володимера яша руками, сына Юрьева, а люди избиша от старьца и до сущаго младенца; а град, и церкви святыя огневи предаша, и манастыри вси и села пожгоша, и много именья въземше отъидоша». Типографская летопись, а это, напомню, летописный свод, составленный на основе многих списков, сообщает еще меньше: «А Батый иде к Москве и взя Москву, и воеводу оубиша Татарове, Филипа Нянка, а князя Володимера, сына Юрьева, руками яша». Более ничего. Между тем, в летописных списках присутствуют и достаточно пространные известия о разгроме Москвы Батыем.

По словам А.Д. Горского: «Большой интерес представляет известие, сохраненное одной из записей на листах, вклеенных в рукописный сборник, основную часть которого составляет текст Никаноровской летописи… В печатном описании рукопись обозначена как «Летописец Никаноровский, с прибавлениями – 16.17.1», а интересующие нас тексты (на л. 20–23 сборника) названы «летописными известиями 1225, 1226 и 1237 гг.», и уточнено, что они «писаны маг Паусом»[3]. Эти записи опубликованы в т. 27 ПСРЛ в Приложении II, но до сих пор не были проанализированы» («К вопросу об обороне Москвы в 1238 г.»).

Что же содержится в текстах, составленных г-ном Паузе? Как сообщает А.Д. Горский: «Листы 20–21 сборника 16.17.1 занимает записанный под 1225 (6733) и 1226 (6734) гг. рассказ о первом появлении монголо-татарских войск Чингисхана, их нападении на половецкую землю и битве на Калке. Текст этот по содержанию в общем не противоречит известным по другим летописям рассказам о битве на Калке… Следующая запись – на л. 21 об.-23 (начало ее: «Разорение Батыево. В лето 6745») – содержит три последовательных рассказа: о разорении Рязани Батыем, о «сече» под Коломной и об обороне Москвы».

И что же сообщает Паузе «об обороне Москвы»? Сообщает он следующее: «Татарове приидоша оттуды под град Москву и нача в него бити непрестанно. Воевода же Филипъ Нянскинъ всяде на конь свои и все воинство его с нимъ, и тако прекрепи лице свое знаменьем крестным, оттвориша у града Москвы врата и воскрича вси единогласно на Татаръ. Татарове же, мняще велику силу, убояшася, нача бежати и много у них побито. Царь же Батый паче того с великою силою наступи на воеводу и жива его взяша, разсече его по частемъ и расбросаша по полю, град же Москву созже и весь до конца разорил, людей же всехъ и до младенецъ посекоша»[4].

Следует признать, что вышеприведенное известие и вправду резко отличается от «обычных» летописных сведений, но прежде всего своей необузданной готической фантазией. Почему же историки не торопятся пользоваться записями г-на Паузе, разве г-н Паузе не величайший авторитет в исторической науке?

Дело в том, что здесь сразу же возникает бездна вопросов. И главный из них таков: возможно ли, что сообщения летописей о битве на Калке и о событиях 1237–1238 гг. являются плодом литературной фантазии некоторых «птенцов гнезда петрова» вроде того же г-на Паузе? Т. е. не в меру разыгравшееся готическое воображение о казнях в стиле «les Tartars» редакторы того времени слегка сократили для придания тексту большей правдоподобности, а общий сюжет оставили без изменений?

Между тем А.Д. Горский в своей статье «К вопросу об обороне Москвы в 1238 г.» особо подчеркивает и не один раз, что г-н Паузе не сам это все сочинил, вовсе не сам, что откуда-то он все это выписал, что ученый немец честный человек и ему следует верить, обязательно верить. «Важно подчеркнуть, что такой знаток летописных текстов, как А.А. Шахматов, воспринял эти записи именно как выписки из летописей… Допустить же, что Паус, которому было не чуждо свойственное части немецких ученых, находившихся на службе в Петербургской академии, пренебрежительное отношение к русским, «сочинил» известие, столь ярко показывающее героизм защитников Москвы, невозможно». И т. д.