Яков Голосовкер - Сказание о кентавре Хироне Страница 2

Когда, бывало, ввечеру станут братья плечом к плечу па вершине Пелиона, казалось, две огромные звезды скатились с неба на землю, чтобы удивить ее красотой.

Так стояли однажды красавцы Алоады на вершине Пелиона. И вдруг пронеслась мимо них вслед за ланью Артемида-Охотница. Увидели ее братья-великаны и уже забыть не могли. Стали они за нею гоняться. Не поймать им ее, быструю, на земле. А богиня все проносится мимо, словно дразнит, и манит, и играет с мальчиками-великанами. И не знали сперва солнечные мальчики Алоады, что, скрываясь за исполином кедром, смотрит сверху на эту игру юный Солнцебог Аполлон с золотым луком в руке. Неспроста дразнит солнечных братьев сестра Солнцебога Артемида, неспроста охотится за ланью близ титанов.

Не терпит Аполлон, Солнцебог, соперников - солнечное племя, Гелиадов. Говорил он на Олимпе богам:

- О, до чего высокомерны от мощи Алоады! Слишком дерзко сияет их красота. Затмить хотят своей красотой красоту Кронидов. Богоборцы они. И забавы их великанские - не просто забавы. Отметить хотят нам за гибель их отца, Алоэя. Скоро, скоро зазвенит моя тетива! Скоро, скоро запоет моя золотая стрела!

Говорил От Эфиальту:

- Небесный лазутчик затаился за деревом. Стрел у него полный колчан. Что-то он задумал недоброе. Отвечал Эфиальт Оту:

- Что ж! Разве наши стрелы - не стрелы? Разве наши руки - не руки? Не в обычае титанов таиться за стволами и облаками. Взойдем открыто на небо. Пусть попомнят Крониды братьев Алоадов! Пусть уступят нам Артемиду. Высоко над Олимпом небо. Навалим гору на гору. Взгромоздим Оссу на Олимп. А на Оссу поставим Пелион. И шагнем по ним на небо Кронидов. Или будем мы, титаны, богами, или сбросим богов с неба на землю. Свергли же молнии Зевса солнечного Алоэя в тартар! Будет рад нам титан Гелий на высоком небе. Одна у нас с ним титанова правда.

И сказал Эфиальту От:

_ Что ж, возьмемся, Эфиальт, за Оссу. Позабавимся сегодня горами.

А богиня Артемида-Охотница все мелькает перед братьями, все дразнит мальчиков-великанов, уводит у них из-под носа золоторогую лань. "Погоди же, - подумали Алоады, - похитим мы тебя с неба вместо с твоим лунным гребешком!"

Стали братья Алоады по обе стороны Оссы, обхватили ее руками великанов, уперлись пятами в подошву соседних гор, напрягли всю свою титанову силу и оторвали Оссу от почвы.

Застонала Гея-Земля.

Услышали тот стон и звери, и птицы, и травы, и малые твари. Не услышали его только мальчики-великаны: приподняли гору и держат. И казалось издалека, будто две малые горы с двух сторон подпирают одну большую гору. Еще выше приподняли Алоады Оссу и стали ее валить на Олимп, чтобы потом взгромоздить еще Пелион на Оссу и взобраться по ним на небо.

Загрохотало на вершине Олимпа. Не слышат грозного грохота мальчики-великаны.

Качается Осса в их руках. Выбегают опаленные звери из лесов - львы, медведи, вепри, рыси, олени. Проносятся дикие табуны кентавров, мечутся с ревом и воплем по полянам и луговинам. Шарахаются от них зеленые магнезийские кобылицы. Взмыла тьма птиц над горой. Реки и ручьи ринулись водопадами в пропасти, и падают, с грохотом срываясь, камни-утесы.

Стонет Гея-Земля от ран.

И вот заговорили дубы и буки-исполины, у которых уже века, как ушел голос в вековые думы. И дриады, полумертвые от страха, вышли из сердцевины стволов вместе со слепыми совами и, ухватившись за ветви, тоже застонали, как земля.

Все грознее и страшнее грохочет Олимп.

Смотрит Харикло:

Там, в стороне заката, стоит над Олимпом черная, невиданной громады туча в багровом пламени по краям, вся изрезана трезубцами синих молний. И при сверкании молний стали видимы посреди черной тучи грозные лики огромных богов: как взирают они на неслыханную дерзость двух мальчиков-великанов.

Смотрит Харикло:

Над нею, на утесе, упираясь копытами в самый край, стоит, весь подавшись вперед, сын Крона, Хирон, и могучие руки кентавра протянуты не к богам, а к детям-великанам.

И вдруг крикнул зычно Хирон:

- Титаны вы, мои титаны! Слышишь ли, отец Крон? Видишь ли ты из тьмы тартара: титаны поднимают горы!

Все страшнее в стороне заката черная туча. Все грознее вспышки синих молний: летят от Олимпа зубчатые копья.

Но под прикрытием поднятой Оссы неуязвимы для огненных копий Олимпа мальчики Алоады.

Обернулась Харикло в сторону восхода. Как чудно там озарено небо! Что за ясность! Словно на ладони вся небесная дорога, и на ней в сверкании копыт возносятся солнечные кони на высоко поднятых вожжах. Как сияли тогда глаза Гелия-титана, каким полуденным торжеством! Он все видел, все слышал, все знал - и смотрел на Хирона.

Было конское тело Хирона львиного цвета, и блистало оно, переливаясь золотом, и сливалось со смугло-золотистой кожей человеческого торса и золотой бородой кентавра. И, когда стоял в тот час Хирон с его бирюзовыми глазами под лучами глаз Гелия, весь он сиял, как сияют боги.

Что присели вдруг разом на задние ноги кони Солнца и взвились на дыбы? Что замерли в воздухе их распростертые крылья и копыта? Что недвижимы вытянутые руки титана Гелия и напряженные вожжи?

Аполлон, юный сын Зевса, стоял перед конями Солнца, преграждая им путь, и золотой лук в его руке. Вот уперся юный бог спиной в золотое дышло возка, и уже тетива, словно1 одежды Радуги-Ириды, натянута поперек небесной дороги, и на тетиве золотая стрела.

Зазвенело тонко в воздухе, запело. И видела Харикло, как что-то пронзило воздух, словно оторвался от сиянья Солнцебога одинокий луч. Ударился этот луч об Оссу, отскочил от нее и золотой стрелой вонзился в Эфиальта.

И вот уже летит вторая стрела во второго великана - в Ота.

Зашаталась поднятая Осса в руках мальчиков-великанов, Накренилась, вся набок осела И в обратную сторону качнулась.

А затем опустилась подножием На глубокую рану в почве И покрыла собою два тела Великанов-братьев Алоадов.

Тихо в мире и на Пелионе.

За море ушла с Олимпа черная туча. Исчез с солнечной дороги юный Аполлон, и в тусклом сиянии, окутав облаком голову и опустив лучистые вожжи, стоял на солнечном возке титан Гелий, и катился возок по туманному небу к океану.

Удалился в пещеру и Хирон. Там подогнул он под себя конские ноги и с лирой в руках стал слагать песнь о юных отважных титанах - о мальчиках Алоадах,

И слушала тогда его песню Харикло.

Но иное рассказывали друг другу охотники на вольных пастбищах Пелиона, где пасутся дикие козы. Будто бы приняла Артемида образ золоторогой лани, и, когда на вершине Пелиона стояли красавцы охотники Алоады, каждый с луком в руке, и говорили, смеясь, друг другу: "Нет такой быстрой лани на Пелионе, которую не догнали бы наши стрелы, будь та лань сама Артемида", - вдруг, откуда ни возьмись, пронеслась между братьями золоторогая лань. Пустил в нее каждый из братьев по стреле, но с такой быстротой пронеслась между ними лань, что попала стрела великана Ота в сердце Эфиальту, а стрела Эфиальта в сердце Оту. Пали братья-великаны на землю. Только одно слово успели выкрикнуть разом:

- Артемида!

И, смеясь, говорили на Олимпе боги Крониды:

- Истребили друг друга великаны Алоады. Где им тягаться с нами, Кронидами!

И об этом знала старая Харикло.

Сказание о смерти Харикло, жены Пиропа, и о его юных питомцах, Актеопе и Язоне

В тот час, когда богиня Пандейя выливала в небе из голубых ведер на поля такую пышность полуденного золота, что в его отсвете пропадала даже хмурость Пелиона, Хирон стоял перед входом в пещеру и, склонив голову, смотрел на Харикло. Он видел не раз, как умирают на земле, и понимал, что значит умирать. И хотя он мог слышать шаги Смерти и воочию видеть бессмертными глазами Смерть, но говорить с нею не говорил. Бессмертные не беседуют со Смертью.

Умирала старая Харикло.

О, как весело звучали под горой голоса!

И впрямь, веселые, звонкоголосые, возвращались с охоты Актеон и Язон юноши, питомцы Хирона. Они с хохотом поднимались к поляне по крутой тропе, гуськом. И а плечах у них стволы ясеней - не стволы, а исполины Пелиона для костров полубогам-героям. И увешаны стволы от вершины до комля добычей. Легко нести юношам добычу. На стволах качались звериные туши - медведи, вепри, связки козуль, и рядом с ними пучки съедобных и целебных корней и клубней. Вот день так день!

Еще издалека они радостно кричали:

- Учитель Хирон, смотри: сегодня мы без оружия добыли дичь - руками и умом, как ты нас учил! Дичь добрая, на славу. Так, значит, мы и делали добро. Смотри, отец!

И юноши смеялись.

Но, выйдя, бурно дыша, с горящими глазами, на поляну, они взглянули на Хирона и умолкли. Он не сказал им, как бывало:

"Младенцы, ого-го! Теперь мясного молока в ковшах немало. Пригубите. А соблюден лесной закон?"

И юноши, бывало, отвечали:

"Он соблюден. Нет лишнего. По мере нужды - не больше".

"А соблюден закон звериной правды?"

"Он соблюден: "без лютости отвага".