Михаил Венюков - Исторические очерки России Страница 2

Но отдавая должную справедливость историческим заслугам Евдокимова, мы не можем пройти молчанием и такой стороны его деятельности, которая справедливо ставилася ему в упрек современниками и, конечно, не будет вполне прощена потомством. А как эта деятельность была общею среди кавказских начальников и служила одною из причин, почему Кавказ так дорого стоил России, то приведем здесь краткие сведения о ней, касаясь не одного Евдокимова. Эти отрывочные указания, достоверность которых не подлежит сомнению, превосходно характеризуют вообще всю изнанку Кавказской войны.

В 1862 году граф Евдокимов стоял целый февраль у Ханского брода на Белой. Там строили мост, который был снесен прибылью вод, причем переправленные на другой берег войска стояли биваком в лужах, без продовольствия. Все проклинали графа, все дивились, что он строит мост у Ханского брода, где и река быстра, и противоположный берег лесист, т. е. покровительствует черкесам в нанесении нам потерь, тогда как 12 верст ниже, около Белореченской станицы, можно было построить мост без всяких усилий. Никто не догадывался, что у графа был важный стратегический план, что он готовил важное поражение… конечно, казне, а не горцам. Только летом объяснилось, что устройство моста у Ханского брода нужно было дли увеличения восьмиверстного расстояния Белореченской от Пшехской до 28 верст. Это же увеличение нужно было для того, чтобы на торгах на перевозу 70 000 четвертей провианта из Белореченской в Пшехскую купцы запросили по 1 р. 80 к. от четверти, а граф Евдокимов, отказав утвердить торги как невыгодные казне, мог отдать перевозку своему родственнику, комиссионеру Добровольскому, который и нажил при этом за 100 000 рублей, платя от четверти 8-10 копеек, так как перевозка совершалась по прямой линии и вне всякой возможности нападения горцев.

Евдокимову было пожаловано 7000 десятин в Ставропольской губернии. Разумеется, землю позволили выбрать, и вот что сделал пожалованный. Руководствуясь тем, что неудобные земли в счет не идут, он велел топографу окрасить на плане 4000 десятин лесу около станицы Есентукской как неудобную землю и присоединить их к 7000 официально удобной земли. Надел был утвержден, и граф стал главным лесовладельцем в округе Кавказских минеральных вод. При перенесении войны за Лабу, где еще в 1860 году вовсе почти не было русского населения и, след., перевозочных средств, гр. Евдокимов завел конно-воловий транспорт в 300 подводов для перевозки будто бы казенных тяжестей за войсками. Транспорт этот, кроме телег, существовал на бумаге, но продовольствовался круглый год овсом и сеном. Десять или пятнадцать подвод, действительно бывших в комплекте, находились у графа в Есентуках и в Ставрополе, где помогали ему по хозяйству, напр., свозили сено в огромные стоги, торжественно стоявшие на городской площади, за недостатком места на дворе графа. Разумеется, эта плутня не могла укрыться от взоров тифлисских начальств, и потому Карцов написал Евдокимову конфиденциальное письмо, объяснявшее, что до главнокомандующего (Орбельяни) дошли слухи о некомплекте транспорта. Граф нашелся. Он задним числом написал в Тифлис то же самое и прибавил, что для поверки дошедших слухов он уже сделал распоряжение о собрании всего транспорта в ст. Зассовской, где велит осмотреть его. Карцов успокоился, но через несколько дней получил донесение, что в Зассовской случился пожар, транспорт сгорел, и начальник его едва спас казенные деньги, хотя лишился жены. 127 семейств казаков, погоревших дотла, были принесены в жертву хитрой операции, да, кроме того, тифлисские начальства должны были ассигновать из казны новые деньги на вторичное заведение транспорта.

У графа Евдокимова в личном распоряжении состоял конно-мусульманский дивизион, составленный из мирных горцев и назначенный, с одной стороны, для того, чтоб приучать черкесов к военной службе России, а с другой – доставлять войскам переводчиков и проводников. Дивизион этот существовал только на бумаге, а отпускавшееся на него казенное содержание все шло в пользу Евдокимова и его штаба. Даже начальники отрядов получали чинов этого дивизиона к себе на службу фиктивно, что и выражалось словами «Послать такому-то в конверте десять, двадцать милиционеров», по мере расположения к нему графа.

Частные начальники, разумеется, подражали главному, и вот, напр., какие факты можно отметить здесь, хотя бы потому, что они, конечно, не найдут места в официальной истории Кавказа, изготовляемой стараниями Военного министерства:

По ходу войны войска оставались круглый год в поле, т. е. в палатках. Это обязывало казну переменять палатки два раза в год, так как официальный срок их службы – 24 недели, Но летом солдаты большею частию жили в шалашах из ветвей, зимою строили много землянок, и палаток хватало на полтора года. Стало быть, казна из трех раз два была обкрадываема начальниками. А между тем каждая солдатская палатка обходилась ей в 18–20 рублей, и в пятибатальонных кавказских полках лагерь состоял из 270 палаток, что давало полковому командиру в полтора года до 10 000 рублей барыша.

Лошади полковые никогда не получали овса, кроме разве трудных эпох зимней бескормицы, а между тем овес отпускался на них от казны 9 месяцев в году, и притом по очень дорогим ценам. Эта «экономия» была так значительна, что самый падеж лошадей от бескормицы и изнурения и необходимость заменять их новыми не были чувствительны полковым командирам.

Командиры казачьих бригад, получая сами овес полною мерою, выдавали казакам только по шести четвериков из четверти, т. е. крали 25 % всего количества овса.

На лазареты, всегда многолюдные при войсках, действующих зиму и лето, отпускалось по 18–20 копеек на больного, а содержание его обходилось в 3–4 копейки: остальное шло в раздел между полковым командиром и старшим врачом. Так как от воли Евдокимова зависело назначить отрядный лазарет при одном из полковых или батальонных, то начальники частей платили большие взятки, чтобы получить право содержать у себя больных целого отряда в течение 3–4 месяцев.

Разумеется, кроме этих общих всем мер обкрадывания казны были в ходу, у людей смелых и пользовавшихся расположением Евдокимова, и частные, как например:

Командир Кубанского полка, Преображенский, сжег свой цейхгауз (пустой) в Майкопе, чтобы получить во второй раз всю обмундировку на 5200 человек, обмундировку, которая была цела и сохранялась в станице Тенгинской. Полковник Левашов повторил ту же штуку не огнем, а водою. Он утопил годовые вещи в Кубани и этим вызвал лишь у Евдикимова ироническое замечание: «Ну, наконец ставропольский полк получит сукно моченое». Преемник Преображенского по командованию Кубанским полком, Горшков, в течение 5 лет заставлял 600 человек солдат работать на себя лично. Это были большею частию женатые люди, которые трудились по три дня в неделю на полковника и по три на себя, чем, конечно, были довольны, потому что затем уже не ходили на казенную службу. Горшков тоже был доволен, потому что, сдав полк, вывез с Кавказа 120 000 рублей.

Не будем приводить других сходственных фактов, потому что и этих достаточно, чтобы показать, какая глубокая нравственная порча царствовала в войсках, доканчивавших покорение Кавказа в 1860-64 годах. С искренним сожалением должно признаться, что она не искоренилась и по замирении страны. Напротив, изменились только условия казнокрадства, но самая сущность его осталась та же, и кто прежде обкрадывал военное ведомство, тот стал грабить казну по ведомствам внутренних дел, путей сообщения и пр. Мало того; значительная часть кавказских плутов, после окончания войны, перешла в Туркестан ж там посеяла те же плевелы, в союзе с казнокрадами оренбургскими и сибирскими.

Соответственно такой воровской системе управления Кавказом, усилившейся еще более от приобретения большого влияния на администрацию армянами[1], не было доселе возможности уменьшить состав местной армии, потому что туземцы держутся в покорности только страхом оружия. Они доказали это не раз вооруженными восстаниями: в 1862 г. в Чечне и Дагестане, в 1866 в Абхазии, в 1871 году в Дагестане, в 1876 г. в Сванетии, в 1877 г. опять в Дагестане, Чечне и Абхазии. И пока плевелы, издавна насажденные в счастливом, богатом от природы Кавказском крае, не будут вырваны с корнем, до тех пор Россия будет истощаться расходами на этот край, вместо того, чтобы иметь от него доходы. Впрочем, как мы уже видели, собственно территориальный вопрос, т. е. уничтожение анклавов, можно ныне считать завершенным, так как едва ли кто решится оспаривать у России хотя часть Кавказского перешейка. Опыт, сделанный в 1877 году турками в Абхазии, доказывает это лучше всего. Мало того; в 1878 г. по двум мирным договорам нам удалось приобрести от Турции часть Эрзерумского вилайета, с Батумом, Ардаганом и Карсом, по Саганлуг. Это увеличило закавказские владения наши еще 500 кв. геогр. миль и значительно усилило юго-западную границу Закавказья в стратегическом отношении.