Вольдемар Балязин - Тысяча и одна ночь князя Таврического и его смерть (Браки Романовых) Страница 2

Историк Евгений Карнович заметил не без оснований, что "как бы ни были велики заслуги Потемкина перед Россиею, но все же приходится сказать, что никто из обыкновенных смертных не обошелся ей так дорого, как великолепный князь Тавриды". Только за первые два года - с начала своего фавора до появления Завадского Потемкин получил от императрицы 9 миллионов рублей и 37 тысяч душ.

Существует несколько версий того, во что обошлись России фавориты Екатерины. Однако, отбрасывая крайности разных исследователей, можно сойтись на том, что по нисходящей эти расходы в среднем выглядели примерно так:

1. Потемкин - 50 миллионов рублей.

2. Все братья Орловы - 17 миллионов.

3. Ланской - 7260 тысяч.

4. Братья Зубовы - 3500 тысяч.

5. Зорич - 1420 тысяч.

6. Завадовский - 1380 тысяч.

7. Васильчиков - 1100 тысяч.

8. Корсаков - 920 тысяч.

9. Мамонов - 880 тысяч.

10. Ермолов - 550 тысяч.

Причем здесь не учитывались другие их доходы - с имений, с коммерческой деятельности, их должностные оклады и др. Здесь приведены лишь траты императрицы на десять наиболее дорогих галантов, хотя, как мы знаем, их было гораздо больше.

И хотя заслуги Потемкина не идут ни в какое сравнение с заслугами других фаворитов Екатерины, все же и оценка их императрицей тоже не идет ни в какое сравнение ни с одним из ее "постельных фельдмаршалов".

* * *

Врачи, произведя вскрытие, обнаружили необычайно сильное разлитие желчи, которая обволокла многие органы, успев в некоторых местах даже затвердеть. Все это приписали они тому, что князь отказался от лечения, не принимал лекарств и делал все, чтобы погубить себя: ел во время болезни жирную пищу, обливался холодной водой, и вместо того, чтобы спокойно лежать в постели, переезжал из одного места в другое, по тряским дорогам, при жаре и сквозняках.

Забальзамировав Потемкина, его похоронили 23 ноября 1791 года в Херсоне, в подпольном склепе церкви Святой Екатерины, не предавая земле, а оставив гроб на пьедестале.

Так он и стоял под богато украшенной драгоценными камнями иконой Спасителя, которой Екатерина II благословила его в 1774 году на Новороссийское генерал-губернаторство, но через два года племянник покойного граф Александр Самойлов, ссылаясь на права наследника, отобрал икону, а после смерти Екатерины, по приказу Павла, гроб опустили в землю, в том же склепе, где он и стоял, а вход в склеп замуровали кирпичами.

По его же приказу снесли и памятник Потемкину, поставленный указом Екатерины, однако же ненадолго, - как только на престоле оказался Александр, памятник вновь был воздвигнут, причем сильнее других и громче других ратовал за его восстановление граф Александр Самойлов.

Юность Великих князей.

Гатчина и Павловск

После смерти Потемкина влияние Зубова при дворе усилилось, как никогда ранее и он стал, безусловно, первым вельможей Империи.

Этому способствовало прежде всего то, что он начал претендовать на особую роль в семье Екатерины, разделяя ее недоброжелательство к Павлу и его жене, и всячески подыгрывая в сугубых ее симпатиях к любимцу Александру.

А как раз в это время Александр из ребенка превращался в юношу и Екатерина уделяла массу времени и сил для того, чтобы сделать из старшего внука достойного наследника российского престола.

Екатерина сама написала для Александра и Константина несколько книг и подобрала прекрасный ансамбль учителей и педагогов, способных дать Великим князьям разнообразные научные познания, а также воспитать в них нравственность и чувство гражданской ответственности.

Первую скрипку в этом превосходном ансамбле, несомненно, играл высокоталантливый и широко образованный республиканец и либерал, швейцарский гражданин Фредерик Сезар де Лагарп. Он оказал исключительно сильное влияние на Александра, воспитывая в нем чувства справедливости, вольнолюбия и братской любви к ближним, и сохранил это влияние на протяжении всей его жизни.

В 1814 году, в Париже, император Александр I сказал: "Никто более Лагарпа не имел влияния на мой образ мыслей. Не было бы Лагарпа, не было бы Александра". Юный Александр отвечал Лагарпу искренностью и доверием. Вот как оценивал самого себя Александр в письме к Лагарпу, когда исполнилось ему тринадцать лет:

"Вместо того, чтобы себя поощрять и удваивать старания воспользоваться остающимися мне годами учения, я день ото дня становлюсь все более нерадив, и с каждым днем все более приближаюсь ко мне подобным, которые безумно считают себя совершенствами потому только, что они принцы. Полный самолюбия и лишенный соревнования, я чрезвычайно нечувствителен ко всему, что не задевает прямо самолюбия. Эгоист, лишь бы мне ни в чем не было недостатка, мне мало дела до других. Тщеславен, мне бы хотелось выказываться и блистать на счет ближнего... Тринадцати лет я такой же ребенок, как в восемь, и чем более я расту, тем более приближаюсь к нулю. Что из меня будет? Ничего..."

А ведь это писал тринадцатилетний мальчик, причем, на прекрасном французском языке.

А вот какое письмо сочинил в это же время двенадцатилетний Константин: "В двенадцать лет я ничего не знаю... Быть грубым, невежливым, дерзким вот к чему я стремлюсь. Знание мое и прилежание достойны армейского барабанщика. Словом, из меня ничего не выйдет во всю мою жизнь".

Вторым человеком, весьма благотворно влиявшим на Александра и Константина, был их священнослужитель и духовник Андрей Афанасьевич Самборский, выходец из бедного сельского украинского духовенства. А кроме того Великих князей окружали и другие прекрасно образованные люди: Иван Муравьев-Апостол, преподававший английский язык, его родственник - Михаил Муравьев, занимавшийся этикой, психологией, русской словесностью и отечественной историей. Академики Людвиг Крафт и Петр Симон Паллас преподавали физику, математику, естествознание и географию. Начала военных наук мальчики узнавали от полковника Карла Массона, а отец Андрей Самборский кроме всего прочего знакомил их с практикой сельского хозяйства: возле Царского Села, на мызе Белозерка, у него было собственное имение, которое он вел по последнему слову агрономической науки, и часто гуляя там с детьми, заводил их в избы крестьян, на огороды, пасеки, в сады, на нивы, на скотные дворы, на луга и пашни.

Впоследствии Самборский, вспоминая об этих прогулках, писал Александру I: "Ваше Величество могли весьма ясно познать мою прямую систему религии евангельской и религии сельской, из которых происходят благоденствие и трудолюбие, которые суть твердое основание народного благоденствия".

К пятнадцати годам Александр превратился в крепкого, сильного, стройного и красивого юношу. Он был со всеми ласков, приветлив, очарователен в обращении с девицами и дамами, ровен и дружествен в отношениях с мужчинами. Вместе с тем, в отношениях с людьми была ему свойственна осторожность, скрытность и какая-то двойственность, выработавшаяся в нем из-за вечного антагонизма между Павлом и Екатериной. А ведь жизнь юноши проходила при дворах - и у родителей, и у бабушки.

* * *

А теперь - о цесаревиче Павле, Марии Федоровне и их сыновьях.

Павел и Мария Федоровна имели два собственных двора: у цесаревича это была Гатчина, расположенная в 24-х верстах от Царского Села, у Великой княгини - Павловск, находившийся совсем рядом с Царским Селом.

Кроме того Павел и его жена имели дворец на Каменном острове в Петербурге, и отведенные им апартаменты в Зимнем и Царскосельском дворцах. Августейшие дети не были обделены императрицей ни деньгами, ни подобающим их сану почетом.

В Павловске тихо шелестели шелка и бархат нарядов придворных дам и строго чернели сюртуки лейб-медиков Марии Федоровны, которая с 1777 года пребывала в состоянии перманентной беременности: она принесла за двадцать один год десять человек детей - четырех мальчиков и шесть девочек, и в связи с этим акушеры, гинекологи, педиатры, терапевты были в Павловске почти в таком же числе, что и камер-юнкеры и камергеры.

Гатчина же была маленьким военным лагерем. Еще ребенком Павел получил из рук матери звание генерал-адмирала Российского флота, и тогда же в Гатчине был расквартирован морской батальон, а вслед за тем на глади гатчинских прудов забелели паруса небольших кораблей и заплескались весла галер. Начались учебные плаванья и особенно милые сердцу цесаревича "морские" парады. Прошло еще несколько лет, и Павел стал шефом Кирасирского полка - отборной тяжелой кавалерии. Из-за этого в Гатчине появился эскадрон кирасир, а со временем в резиденции цесаревича разместилась целая армия, состоящая из шести батальонов пехоты, егерской роты, четырех полков кавалерии - драгунского, гусарского, казачьего и жандармского, а также из двух рот артиллерии - пешей и конной.

Правда, вся эта игрушечная армия состояла из 2000 солдат и матросов, 250 унтер-офицеров и 130 обер- и штаб-офицеров, что равнялось полному штату одного полка настоящей армии.