История российского государства. Разрушение и воскрешение империи. Ленинско-сталинская эпоха. (1917–1953) - Борис Акунин Страница 2

Империя Романовых рухнула под грузом внутренних проблем

Главное открытие, ожидающее всякого, кто изучает историю русской революции, заключается в том, что самодержавие никто не свергал. Оно рухнуло само. В феврале 1917 года все революционеры сидели по тюрьмам или эмигрировали; столицу стерег огромный гарнизон; оппозиция была вполне травоядна и совершенно не склонна к насильственным действиям.

И всё же государственная система, строившаяся веками, основанная на безраздельной власти, охраняемая лучшей в мире тайной полицией, рухнула в несколько дней, почти без сопротивления.

Причины кризиса следует искать в особенностях страны, в структуре государства и в ошибках власти.

Начнем со страны.

Что собой представляла Россия в начале XX века?

Это была мощная военная империя с самой большой в мире армией, но в культурном и экономическом отношении сильно отстававшая от других «великих держав». Городское население составляло максимум 15 %, почти две трети не умели читать, средний класс был слаб и немногочислен, бóльшая часть подданных жила очень скудно — согласно тогдашней статистике 78,5 % принадлежали к «пролетариату», «полупролетариату» или беднейшему крестьянству.

Историческая особенность российского империализма заключалась в том, что его колониальные захваты были не морскими, а сухопутными: завоеванные территории примыкали к метрополии, поэтому любой взрыв национально-освободительного движения становился угрозой для всего государства. Национальная политика самодержавия строилась на принудительной русификации. Этнические русские («великороссы») при этом были в меньшинстве — их насчитывалось 43 %. Польский, еврейский, украинский, финляндский и множество других «национальных вопросов» были миной замедленного действия. К моменту революции все они обострились до предела, а в Средней Азии происходило обширное антиколониальное восстание.

Единственной проблемой, которую правительство, казалось, решило, было, как ни странно, подавление революционного движения, едва не свергнувшего монархию в 1905–1907 годах. С этой опасностью полицейское государство вроде бы справилось. Подпольные партии были разгромлены, а оппозиционные круги Общества (этим термином, когда он пишется с большой буквы, я называю слои населения, участвовавшие в политической жизни) после начала мировой войны перенастроились на борьбу с внешним врагом. Однако именно Общество, вовсе не стремившееся к деконструкции государства, представляло для него главную угрозу.

Генератором конфликта, однако, было не Общество (оно редко бывает виновато в политических катастрофах), а исторически сложившаяся конструкция российского государства.

Оно возникло в XV веке на развалинах монгольской империи и унаследовало основные принципы, заложенные еще Чингис-ханом. Эта модель государства (я называю ее «ордынской») была предназначена для управления территориально обширной и при этом «лоскутной», то есть состоящей из множества разноплеменных частей державы. Для того чтобы удерживать ее под контролем, требовалось неукоснительно соблюдать четыре условия.

Во-первых, это сверхцентрализация и тотальная вертикальность управления; во-вторых, сакрализация государства как некоей сверхидеи, которой всё подчинено; в-третьих, обожествление фигуры правителя; в-четвертых, верховенство административной власти над законами.

Это и есть истинные «скрепы» российской государственности. Ни одна из западных абсолютных монархий подобной степенью ригидности не обладала, ибо не имела в том необходимости, но страна, постоянно расширявшаяся и поглощавшая всё новые и новые регионы, населенные иноконфессиональными и инокультурными народностями, никак иначе сохранять единство не смогла бы. Альтернативный, автономно-федеративный путь сосуществования разносоставных областей в рамках очень большого государства будет более или менее успешно опробован лишь Соединенными Штатами Америки на гораздо более позднем историческом этапе.

«Ордынская» архитектура обладает целым рядом важных преимуществ, к числу которых относятся высокая ударостойкость, быстрая мобилизуемость ресурсов, оперативность выполнения государственных решений. Эти качества позволяли России территориально разрастаться и с успехом отражать иностранные нашествия, а после победы над Наполеоном даже вывели империю на лидирующие позиции в Европе. Однако у сверхцентрализованного государства есть очень серьезный дефект: оно подавляет частную инициативу, а это тормозит развитие страны. В девятнадцатом веке, в эпоху стремительного экономического и социального роста, этот фактор стал решающим. Россия всё больше отставала от других великих держав. После поражения в Крымской войне даже российским традиционалистам стало ясно, что государство нуждается в коренной перестройке.

И тут выяснилось, что любая попытка реформирования ослабляет несущие опоры государства, а это неминуемо приводит к кризису. Общественное обсуждение проблем страны («гласность») заканчивается критикой власти, то есть покушается на ее сакральность. Верховенство закона, необходимое в первую очередь для нормального развития предпринимательства, ослабляет административную вертикаль. Освобождение крепостных крестьян ставит вопрос о землевладении — для аграрной страны очень острый. Либерализация колониальных методов управления приводит к сепаратизму (сразу же разразилось восстание в Польше). Ну а самый опасный конфликт возникает между правительством и Обществом, которое, чувствуя свою крепнущую силу, требует всё больше прав, причем наиболее радикальная часть даже берется за оружие.

После 1881 года шокированная убийством Александра II верховная власть, стремясь к восстановлению стабильности, попробовала заморозить ситуацию и провела ряд контрреформ, но это не стало решением проблемы. Архаичность традиционного «ордынского» самодержавия вновь, как полвека назад, была продемонстрирована поражением в войне с Японией — еще более унизительным, чем Крымское, ибо на сей раз империи противостояла не коалиция ведущих европейских держав, а небольшая, но динамично модернизирующаяся азиатская страна.

Последовал новый виток судорожных, плохо продуманных реформ, снова подрубивший колонны российской государственности и приведший к революционному взрыву 1905–1907 годов. Самодержавие устояло, сочетая насилие с политическим маневрированием, однако конфликт с Обществом стал константой, а все проблемы остались нерешенными. Развязку на время отсрочила большая война, но она же и многократно усилила детонирующую силу взрыва, когда он наконец грянул.

К февральской катастрофе помимо коренных, трудноразрешимых причин привели еще и ошибки, совершенные верховной властью.

Скандал «распутинщины» нанес сильный удар по самому уязвимому пункту всей самодержавной конструкции — престижу трона. Бережное отношение любящего мужа-императора к желаниям и суевериям жены-императрицы обошлось монархии очень дорого. Вся страна сплетничала о «царе Николашке», «царице Сашке» и «блудодее Гришке». От былого благоговения перед царской фамилией мало что осталось.

Почти такой же ущерб «распутинщина» нанесла и кадровому составу правительства. С 1915 года Николай, приняв пост верховного главнокомандующего, при назначении министров всё больше доверялся царице, которая очень активно лоббировала приятных ей — и распутинской клике — людей, как правило, мало на что способных. В результате на двух