Век Людовика XIV - Уильям Джеймс Дюрант Страница 2

Многих при дворе шокировало его скептическое отношение к религии, 4 поскольку такая непочтительность была еще не в моде; они приписывали его религиозную терпимость отсутствию религиозных убеждений. 5 Одним из первых его действий было подтверждение Нантского эдикта. Он позволил гугенотам спокойно проводить свои синоды, и во время его правления ни один француз не подвергся религиозным преследованиям со стороны центрального правительства.

Удивительно, как долго он удерживал власть, несмотря на свою непопулярность. Крестьяне ненавидели его, потому что их тяготили налоги, с помощью которых он вел войну. Купцы ненавидели его за то, что его поборы вредили торговле. Дворяне ненавидели его за то, что он не соглашался с ними относительно достоинств феодализма. Парменты ненавидели его за то, что он ставил себя и короля выше закона. Королева усугубила его непопулярность, запретив критиковать его правление. Она поддерживала его, потому что ей противостояли две группы, видевшие в младенчестве короля и предполагаемой слабости женщины возможность получить власть: дворяне, надеявшиеся восстановить свои прежние феодальные привилегии за счет монархии, и парлементы, стремившиеся превратить правительство в олигархию юристов. Против этих двух сил — старой аристократии меча (noblesse d'épée) и молодой аристократии магистратов (noblesse de robe) — Анна искала защиту в тонкой, гибкой настойчивости Мазарина. Его враги предприняли две жестокие попытки сместить его и управлять ею; они и составили Фронду.

Парижский парламент положил начало первой Фронде (1648–49), стремясь повторить во Франции движение, которое в Англии только что возвысило парламент над королем в качестве источника и судьи закона. Парижский Парламент был, ниже короля, верховным судом Франции; по традиции ни один закон или налог не получал общественного признания, пока эти магистраты (почти все юристы) не регистрировали закон или налог. Ришелье сократил или проигнорировал эти полномочия; теперь Парламент был полон решимости утвердить их. Он считал, что пришло время сделать французскую монархию конституционной, подчиняющейся воле народа, выраженной каким-либо представительным собранием. Двенадцать парламентов Франции, однако, не были законодательными палатами, избранными нацией, как парламент Англии; это были судебные и административные органы, члены которых унаследовали свои места или магистратуры от своих отцов или назначались королем. Успех первой Фронды должен был превратить французское правительство в аристократию юристов. Генеральные штаты, состоящие из делегатов от трех сословий — дворянства, духовенства и остального народа, — могли бы превратиться в представительное собрание, проверяющее монархию; но Генеральные штаты могли быть созваны только королем; ни один король не созывал их с 1614 года, и никто не созывал до 1789 года; отсюда и революция.

Парижский парламент стал косвенно и на мгновение представительным, когда его члены осмелились говорить от имени нации. Так, Омер Талон в начале 1648 года осудил налоги, которые при Ришелье и Мазарине привели к обнищанию народа:

Вот уже десять лет Франция находится в состоянии разорения. Крестьяне вынуждены спать на соломе, потому что их имущество продано для уплаты налогов. Чтобы позволить некоторым людям жить в роскоши в Париже, бесчисленное множество невинных людей вынуждены выживать на самом скудном хлебе… не владея ничем, кроме своих душ, и то лишь потому, что никто не придумал, как выставить их на продажу». 6

12 июля Парламент, собравшийся во Дворце правосудия вместе с другими судами Парижа, обратился к королю и его матери с несколькими требованиями, которые должны были показаться им революционными. Все личные налоги должны были быть снижены на четверть; никакие новые налоги не должны были взиматься без свободного согласия Парламента; королевские комиссары (интенданты), которые управляли провинциями через головы местных губернаторов и магистратов, должны были быть уволены; ни один человек не должен был содержаться в тюрьме более двадцати четырех часов, не будучи доставленным к соответствующим судьям. Если бы эти требования были удовлетворены, они превратили бы французское правительство в конституционную монархию и позволили бы Франции обогнать Англию в политическом развитии.

Королева-мать была сильнее укоренена в прошлом, чем в видении будущего. Она никогда не сталкивалась ни с какой другой формой правления, кроме абсолютной монархии; такая передача королевской власти, как предлагалась сейчас, должна была, по ее мнению, непоправимо расколоть устоявшуюся форму правления, подорвать ее психологическую опору в традициях и обычаях и рано или поздно обрушить ее в хаос суверенной толпы. И каким позором было бы передать своему сыну не ту власть, которой обладал его отец (или Ришелье)! Это было бы нарушением долга и осуждением ее на суде истории». Мазарин согласился с ней, видя свое собственное угасание в этих наглых требованиях педантов закона. 26 августа он приказал арестовать Пьера Брусселя и других лидеров Парламента. Но престарелый Бруссель стал популярен благодаря своему лозунгу «Pas d'impostes» — «Никаких налогов». Перед Пале-Роялем собралась толпа, требовавшая его освобождения. Рогатки или катапульты, которые многие из толпы несли с собой, дали им название frondeurs, метатели, и дали имя восстанию. Жан Франсуа Поль де Гонди, впоследствии де Рец, коадъютор и будущий преемник архиепископа Парижского, посоветовал королеве отпустить Брусселя. Когда она отказалась, он в гневе удалился и помог поднять народ против правительства. Тем временем он тянул провода, пытаясь получить кардинальскую шляпу, и ухаживал за тремя любовницами.

27 августа члены Парламента в количестве 160 человек пробились к королевскому дворцу через толпы и баррикады. Их подстегивали крики «Vive le roi! À mort Mazarin!». Осторожный министр решил, что настало время для благоразумия, а не для храбрости; он посоветовал королеве отдать приказ об освобождении Брусселя. Она согласилась; затем, разгневанная этой уступкой толпе, удалилась с мальчиком-королем в предместье Рюэль. Мазарин временно удовлетворил требования Парламента, но медлил с их исполнением. Баррикады остались на улицах; когда королева осмелилась вернуться в Париж, толпа выкрикивала в ее адрес свои презрительные замечания, а она выслушивала шутки по поводу ее отношений с Мазарином. 6 января 1649 года она снова бежала из города, на этот раз вместе с королевской семьей и двором в Сен-Жермен, где шелк спал на соломе, а королева заложила свои драгоценности, чтобы купить еду. Молодой король так и не простил эту толпу, так и не полюбил свою столицу.

8 января Парламент, охваченный мятежом, издал декрет, объявляющий Мазарина вне закона и призывающий всех добрых французов разыскивать его как преступника. Другой декрет предписывал конфисковать все королевские средства и использовать их для общей обороны. Многие дворяне видели в восстании шанс склонить Парламент к восстановлению феодальных привилегий; возможно,