Александр Зимин - Россия на рубеже XV-XVI столетий (Очерки социально-политической истории). Страница 20

О радикальном характере взглядов новгородских еретиков, свойственном плебейскому направлению средневековых ересей, можно судить по обвинениям их гонителей. Согласно Геннадию, еретики отрицают божественность Христа и богоматери, признают только Ветхий завет, не верят в чудотворцев, не хотят поклоняться кресту и иконам. Примерно то же повторил и соборный приговор на еретиков 1490 г. Говорили также о надругательствах над святынями («святыя иконы щепляли и огнем сжигали», а «инии крест… зубы искусали»).[272] Возможно, ревнители православия сознательно сгущали краски, но методика определения степени достоверности рассказов обличителей еще в полной мере не разработана.[273] Однако борьба велась с реальными противниками, а главное, с целью воздействовать на массы сочувствующих вольнодумцам, поэтому было необходимо опровергать действительные взгляды еретиков.[274]

История обнаружения и разгрома ереси сводится к следующему. В 1487 г., в разгар движения против самоуправства наместника Якова Захарьича, Геннадий в послании к влиятельному церковному деятелю епископу Прохору Сарскому сообщает, что им обнаружена в Новгороде ересь. Некий поп Наум «покаялся» и рассказал о ереси архиепископу. Тот сразу же «послал грамоту да и подлинник к митрополиту, что Наум поп сказывал, да и тетрати, по чему они молились по-жидовскы». Геннадий излагал также основные прегрешения еретиков. Очевидно, ответа не последовало. А тем временем ересь приняла широкие размеры. Обеспокоенный положением в Новгороде, Геннадий в январе 1488 г. пишет краткое послание другому видному иерарху — суздальскому епископу Нифонту. В нем он упомянул о посылке грамоты Прохору и грамот и «подлинника» великому князю и митрополиту. Как бы оправдываясь, что он сначала не сообщил о ереси самому Нифонту, Геннадий просит «посмотреть» об этом в его послании Прохору. Его беспокоит, что начатому делу «обыск… не крепок чинитца», а это создает впечатление, что «еретикам ослаба пришла». Поэтому архиепископ просит Нифонта подействовать на великого князя и митрополита, чтобы «тому делу исправление учинити».[275]

Нифонт давно был связан с окружением Софьи Палеолог, решительной противницы ереси. В бытность игуменом Кирилло-Белозерского монастыря у него в 1478/79 г. произошла «брань» с архиепископом ростовским, которого поддерживал Иван III. Сам же Нифонт ориентировался на белозерско-верейского князя Михаила Андреевича (близкого к Софье). В 1482 г. Нифонт был переведен из Кириллова на Симонове и 9 декабря 1484 г. стал епископом суздальским, пользуясь покровительством митрополита Терентия, фрондирующего против Ивана III. Тем временем Геннадий велел еретиков «имати да подавати на поруку, и те еретики, поручников выдав, да збежали к Москве».[276]

Время наступления выбрано было удачно. В феврале 1488 г. Геннадию направляют грамоты Иван III и митрополит Геронтий, сообщая о мерах, принятых против еретиков, бежавших в Москву. В присутствии государя состоялось заседание церковного собора (без участия Геннадия). Отцы собора решили, что попы Григорий Семеновский и Герасим Никольский и попов сын Самсон «дошли (достойны. — А. З.) градские казни, потому что на них есть свидетельства в твоем списке». Их подвергли наказанию и отослали с архиепископским боярином кн. И. Кривоборским к Геннадию, чтобы тот также наказал их. Если же они не покаются, их следует передать в руки Якова и Юрия Захарьичей, которые предадут их «градской казни». Имущество виновных должно было быть переписано и, очевидно, конфисковано. Дьяк Гридя был отослан к Геннадию без наказания, так как на него не было другого «свидетельства», кроме оговора попа Наума, которому, вероятно, особого значения не придавали. Впрочем, о Гриде Геннадий должен был произвести специальный розыск. Архиепископу следовало продолжать дознание о ереси.

В общем-то Иван III, соблюдая видимость покровителя чистоты православия, не склонен был раздувать дело о ереси. Его, скорее всего, представляли как досадное недоразумение. Один из летописцев писал, что зимой 1487 г. в Москве «биша попов новугородских по торгу кнутьем, приела бо их из Новагорода к великому князю владыка Генадей, что пьяни поругалися святым иконам; и посла их опять ко владыце». В этом сообщении важно не только известие об иконоборчестве еретиков, но и представление о них как об обычных пьянчугах. Позднее Иосиф объяснял мягкость наказания еретиков тем, что Геронтий «бояшеся державного».[277]

Но дело о ереси на этом не закончилось. В феврале 1489 г. Геннадий пишет послание бывшему архиепископу ростовскому Иоасафу (в миру кн. Оболенский). Иоасаф стал архиепископом из игуменов Белозерского Ферапонтова монастыря после смерти Вассиана Рыло (23 марта 1481 г.) и сразу вместе с Геннадием энергично поддержал Ивана III в споре с митрополитом. Так что Иоасаф был единомышленником Геннадия. Совершенно неожиданно летом 1486 г. он покинул свой стол, а 15 января на его место назначен был Тихон. Геннадий писал, что со времен крещения «ни слуху не бывало, чтобы быти в Руси какой ереси», а сейчас она распространилась по всей стране. Выполняя распоряжения великого князя, Геннадий вместе с наместниками Яковом и Юрием Захарьичами провел новое расследование, но еретики «всех своих действ позаперлись». Впрочем, были и такие, кто покаялись «да и действа свои писали сами на себя своими руками». Среди них был Самсон, которого пытал великокняжеский сын боярский. Результаты обыска Геннадий направил в Москву — великому князю и митрополиту. Однако «вы, — писал Геннадий Иоасафу, — положили то дело ни за что, как бы вам мнится, Новъгород с Москвою не едино православие». Геннадий советовал Иоасафу в интересах общего дела примириться с Иваном III. Говорили, что бывший архиепископ отказался даже ехать к «державному», несмотря на его неоднократные вызовы.[278]

Стремясь мобилизовать силы церковников на борьбу с вольномыслием, Геннадий просил Иоасафа организовать ему встречу с виднейшими церковными деятелями Паисием Ярославовым (близким к А. Меньшому) и Н. Сорским, тесно связанным с Кирилловым монастырем. Знакомый с ересью только по грамотам Геннадия, игумен Волоколамского монастыря Иосиф Санин в 80—90-е годы пишет большое послание иконописцу Дионисию, в котором подвергает суровому обличению еретиков.[279] Тревога Геннадия из-за того, что в Новгороде и Москве было разное православие, имела реальные основания. В мае 1489 г. умер митрополит Геронтий. Более года кафедра оставалась вакантной. В начале сентября 1490 г. митрополитом избрали архимандрита симоновского Зосиму. На поставлении присутствовали адресаты посланий Геннадия — Нифонт Суздальский, Прохор Сарский, а также Тихон Ростовский и Филофей Пермский. Геннадий ограничился тем, что прислал «повольную» грамоту с согласием на избрание.[280] Позднее Иосиф Волоцкий обвинит Зосиму в еретичестве, но он, вероятно, просто занимал умеренную позицию по отношению к ереси.[281] Во всяком случае 17 октября Зосима вынужден был созвать церковный собор, который осудил еретиков.[282]

К собору Геннадий написал два послания. В первом — архиепископ сообщает Зосиме, что он по распоряжению государя и Геронтия произвел розыск о еретиках и список с изложением его результатов отправил в Москву. Но «Геронтий, митрополит, о том великому князю не подокучил, да тем еретиком конца не учинили». А Денис и Гаврила тем временем служат в московских церквах. Геннадий настаивает, чтобы на соборе были прокляты и те еретики, которые сбежали в Литву. Если же государь не казнит еретиков, то «как ему с своей земли та соромота свести». В послании членам освященного собора Геннадий сообщает, кроме того, о показаниях дьяка Самсона (данных под пыткой) на самого дьяка Федора Курицына. Архиепископ призывал членов освященного собора стать крепко за правую веру.[283] Собор был созван весьма представительный. На нем присутствовали кроме Зосимы архиепископ Ростовский, епископы Нифонт Суздальский, Симеон Рязанский, Вассиан Тверской (в миру кн. В. И. Оболенский), Прохор Сарский, Филофей Пермский, троицкий игумен Афанасий, а также, возможно, и Паисий Ярославов и Нил Сорский. По сообщению Никоновской летописи и Степенной книги, в нем якобы участвовал и княжич Василий «вместо самодержавного отца своего». С. М. Каштанов убедительно показал недостоверность этого известия, появившегося, вероятно, из-за путаницы с соборами (Василий присутствовал на соборе 1504 г.). На соборных заседаниях Ивана III не было, но он «в свое место прислал бояр своих — князя Ивана Юрьевича (Патрикеева. — А. З.), Юрья Захарьича, Бориса Васильевича (Кутузова. — А. З.), диака своего Андрея Майка». Великий князь согласился на проведение собора в силу ряда причин. Разномыслие, отражавшее рост социальных противоречий в стране, было ему не по нутру. Приближалась война с Литовским княжеством, а многие еретики именно там находили себе пристанище. Это также было опасно, как и вообще литовские связи новгородцев. Недаром Геннадий в октябре 1490 г. решительно от них отмежевался: «Ниже к Литвы посылаю грамоты, ни из Литвы ко мне посылают грамот, ни пакы литовские ставленикы служат в моей архиепископьи».[284] 7 марта 1490 г. умер наследник престола Иван Иванович, при дворе которого свила глубокие корни ересь. Вопрос о том, кто будет теперь наследником — сын Ивана Ивановича Дмитрий или княжич Василий, в 1490 г. еще не был решен, но чаша весов склонялась вначале к сыну Софьи Палеолог и ее союзникам из числа ревнителей православия.