Ален Демурже - Жизнь и смерть ордена тамплиеров. 1120-1314 Страница 20

Категория confratres особенно хорошо известна в Арагоне, где у каждого дома Храма было дочернее братство, которое действовало прежде всего как общество взаимопомощи своим участникам (как и всякое братство) и было связано с орденом лишь посредством дарения имущества (оружия, лошадей и прочего) при вступлении в братство, или ad mortem (на смертном одре), или же посредством регулярного внесения милостыни или имущественных даров на протяжении всей жизни. В сохранившихся списках братств ордена Храма встречаются женщины (сорок одна женщина на сорок девять мужчин в братстве Новилласа в конце XII в.), чье социальное положение зачастую был весьма высоким. Более крупное братство, выходившее за пределы Арагона, между 1135 и 1182 гг. насчитывало в своем списке пятьсот двадцать шесть собратьев; среди них мы находим достаточно высокопоставленных людей, и даже короля Санчо VI. Целью братьев было не вступление в орден Храма, не облачение в его одежды, а лишь причастность к духовному престижу ордена и получение связанных с ним выгод.[94]

В очевидной путанице, присущей актам, в которых дариталь передавал себя ордену, можно тем не менее выделить, вслед за Элизабет Манью, три различных типа:[95]

В результате простого дарения человек отдавал ордену Храма самого себя в обмен на духовные блага; Бернард Сесмон де Безу отдает самого себя…

для того, чтобы на закате моей жизни Святое воинство взяло меня к себе, или чтобы по решению братьев вышеназванного воинства оно позаботилось о моей душе. А если смерть придет ко мне внезапно, когда я буду пребывать в миру, пусть братья примут меня и предадут мое тело земле в надлежащем месте и позволят мне участвовать в их милостыне и благодеяниях.

Акт вверения себя ордену, сопровождаемый имущественным дарением, позволял совместить духовные блага с материальными: даритель получал пожизненное содержание. В 1152 г. Район де Рье передал себя воинству при условии, что, пока он будет жить в миру, орден будет выдавать ему десять сетье «blade» (зерновой смеси), шесть сетье ячменя и четыре сетье пшеницы с каждой жатвы.

Наконец, передача себя (par hominem) чаще всего всего случалась с бедными крестьянами, как свободными, так и не свободными от рождения, которые дарили себя ордену Храма в качестве сервов:

Гильом Корда и его племянник Раймунд отдают себя в качестве людей ордена Храма и обязуются оказывать посильную службу Господу и воинству, вносить каждый год двенадцать денье оброка, а по смерти завещать свое имущество воинству, в обмен на то, чтобы быть похороненными на кладбище Храма и на протяжении жизни пребывать под покровительством ордена Храма.[96]

Таких дарителей нельзя путать с сервами, подаренными Храму в рамках материального пожертвования кем-то из сильных мира сего, который отдавал свои земли вместе с работающими на них людьми… Сформулированное на бумаге или нет, но покровительство над имуществом и людьми вступало в силу с момента, когда налаживалась связь с орденом Храма. Орден распространял на них мир Божий. Таким образом, тамплиер являлся хранителем мира.

Остается тема женщин и детей. Устав предусматривает (статья 69), что супружеские пары могут присоединяться к ордену Храма при условии, что будут вести жизнь почтенную, не станут жить в монастыре или добиваться белого плаща, а также завещают ордену свое имущество после смерти. Помимо этого случая, женщинам в ордене не было места (в отличие от ордена госпитальеров, куда их принимали), если не считать дарения par hominem, которое могло распространяться на представителей обоих полов. «Пусть дамы никогда не принимаются в дом Храма в качестве сестер».

К тему же тамплиеры принимали только зрелых мужчин, чей возраст позволял носить оружие.[97] Тем не менее нам известно о двух исключениях: Бернард Фодель вверил ордену Храма себя и своего сына, изъявив желание защитить его от превратностей судьбы. Мы знаем о пяти случаях дарения Храму детей в Руэрге и в командорстве Ваур (Тарн) между 1164 и 1183 гг.[98] Один из тамплиеров, подвергнутых допросу в 1310 г. в Лериде, Арагон, заявил, что вступил в орден в возрасте двенадцати лет, другой — тринадцати. Монастырям тамплиеров приходилось принимать сыновей рыцарей, знати, желающих довершить свое образование. Впоследствии некоторые из них могли принести обет: в Лериде средний возраст сержантов составлял двадцать семь лет, а рыцарей — всего двадцать. Нельзя ли это объяснить тем, что они вступали в орден в более юном возрасте, вопреки предписанию устава?[99]

При вступлении в орден или братство (например, в Арагоне) обычной была практика дарения лошади и оружия. «Эймерик и Гильом-Шабер де Барберано предают свои и души и тела воинству, и, когда они покинут мир, они оставят лошадей и оружие».[100] Этот отказ от вооружения и коней символизирует отречение от мира.

Братья монастыря; члены братства, участвовавшие в деятельности ордена, часть которых жила в командорстве, а другие заведовали там хозяйством или занимались иными делами; люди всякого положения, свободные и зависимые, которые через дарение ad hominem и скромное пожертвование обеспечили себе покровительство ордена Храма как на небе, так и на земле. Довершим картину семьи тамплиеров, упомянув батраков, ремесленников, возниц, писцов и нотариев, которые просто выполняли наемную работу для ордена. В одном ракте 1210 г., составленном в Велэ, присуствуют подписи возницы Пьера, сапожника Мартена, пастуха Этьена и повара Пьера.[101] В Гардени, в Каталонии, прецептор монастыря вознаграждал услуги общественных нотариев и окрестных священников, составлявших подобные документы. В этой связи уточним, что иногда сами тамплиеры были в состоянии составлять эти акты. Около сотни таких документов из картулярия Сельва в Руэрге написаны братом-тамплиером.[102]

Тем не менее не станем сейчас об этом распространяться. Огромное множество тех, кто вступал в орден Храма, и, шире, тех, кто ему жертвовал, были выходцами из мелкой и средней аристократии. В Ваоре список благодетелей, естественно, возглавлял сеньор этой области, могущественный граф Тулузы; но позади него рука об руку шли сеньоры Сен-Антонена и рыцари Пена, рыцари Монтагю и духовные лица из местных церковных учреждений (которые набирали своих монахов из той же благородной среды). В Монсоне все известные командоры происходили из аристократии Комменжа, и все феодальные семейства графства, по примеру графа Додона, вступившего в Орден в 1172 г., внесли свой вклад в расцвет ордена. В Велэ семьи Ла Рош-Ламбер, де Фойе, де Марман, де Дальма, все имеющие корни в этом регионе, поставляли прецепторов, братьев-рыцарей и братьев-капелланов. Еще более красноречив пример области Сельве в Руэрге. Тамплиеры присутствовали там примерно с 1140 г., а в 1148 г. там было учреждено командорство. Открытое несогласие разделило самые могущественные и богатые сеньориальные семьи, благоволившие цистерцианцам, и рыцарей из мелкой аристократии, которые населяли и обогащали этот дом Храма. Первые находились в постоянном общении с Нижним Лангедоком и его городами Безье и Нарбонном; они осознавали сущность феодальных отношений и заказывали свои документы на латыни. Вторые, менее знатного рода, жили в рамках своей среды и обладали дофеодальным менталитетом. Их документы составлялись на провансальском языке. Цистерцианские аббаты были новоприбывшими в этой области, в то время как все прецепторы тамплиеров были уроженцами Руэрга.[103]

В Каталонии у ордена Храма были тесные связи с родами средней знати, вроде семей графов Урхеля и Торроха, причем член последней, Арно, магистр Монкады — одной из провинций Прованса-Испании — с 1180 по 1184 г. являлся великим магистром ордена. В Англии мелкая знать обеспечивала существенную часть рекрутов, в то время как в Шотландии тамплиеры выходили, главным образом, из той нормандской знати, которую король Давид привел из Англии.[104]

Соображения, на которые ссылались люди, предлагавшие Храму самих себя и делавшие ему пожертвования — эти две вещи всегда сочетались друг с другом, — демонстрируют оригинальные черты наряду с традиционными. Я рассмотрю их вместе с движением дарения. Здесь я остановлюсь лишь на самых обычных из них и на некоторых исключениях.

Обычная мотивация, которой по всему христианскому миру руководствовались те, кто приносили пожертвования и дарили самих себя, подразумевала спасение души и освобождение от грехов.

Были и исключения в виде нескольких сомнительных «обращений», вроде истории шотландца, «Гильома, сына Гальфрида, который, предпочитая праздность труду», уступил в пожизненное пользование ордену свою землю в Эспертоне (возможно, из владений своей жены). За это он, по-видимому, получил возможность спокойно жить в доме Храма.[105] И разве не было капельки тщеславия в том, что Ричард де Аркур, который сделал пожертвование монастырю Сент-Этьен в Реневилле, стал тамплиером и завещал написать на своем надгробии, расположенном на хорах церкви, следующую внушительную эпитафию: «Здесь покоится брат Ричард де Аркур, рыцарь командорства рыцарей Храма, основатель монастыря Сен-Этьен»?[106]