Николай Конрад - ЛЕКЦИИ ПО ИСТОРИИ ЯПОНИИ Страница 20

Само слово "табэ" впервые встречается в Кодзики в описании царствования Кэйко, но само явление возникло безусловно раньше. Как я уже упомянул, в царствование Суйнин впервые появляется слово "миякэ". Но если в это время появляется "контора-амбар", куда свозится зерно с "царских полей" (мита), то значит эти поля уже существуют, существуют и те, кто на них работает. Правда, это положение может быть принято с некоторыми оговорками, о которых я скажу дальше: но во всяком случае существование "миякэ" прежде всего связано с существованием табэ.

Свидетельства Кодзики и Нихонги дают возможность представить себе положение "бэ" довольно скудно. Что мы можем вычитать о "бэ" в этих древних памятниках. Во-первых, то, что эти "бэ", по-видимому, были неотрывны от земли. В этом духе очевидно нужно понять то место Кодзики, где говорится о "поднесении" царю Юряку старейшиной "миякэ" в пяти местах. Что значило отдать (или быть вынужденным отдать) кому-либо свой амбар? Это значило, несомненно, отдать его вместе теми полями, с которых собиралось зерно, и с теми людьми, которые это зерно добывали. Во-вторых, из хроники Юряку в Нихонги как будто следует, что в "бэ", т. е. в несвободных превращали за провинности: в этой хронике говорится, как Юряку превратил в "бэ" весь род одного из "провинившихся" старейшин. В другом случае Юряку, разгневавшись на то, что собака, принадлежащая чужой родовой группе, загрызла птиц, принадлежащих царю, в наказание обратил весь виновный род в "торикаибэ" ("птичников"); и в них же превратил "бэ", принадлежащих куни-но мияцуко областей Синано и Мусаси, причем последние были виноваты только в том, что они возмутились жестокостью этого поступка царя. Кстати сказать, положение торикаибэ было, по-видимому, самым низким среди прочих: им на лицах даже ставились клейма. В третьих, из той же хроники Юряку явствует, что бывали случаи отнятия "бэ" у одних и передача их другим. Так, Юряку, будто бы разгневавшись на одного из старейшин, отнял принадлежавших этому последнему "инабэ" и передал их другому (Мононобэ). Это свидетельство интересно в том отношении, что характеризует положение "бэ" еще с одной стороны: они рассматривались как род имущества и могли, следовательно, быть объектом передачи другому, подарка и т. п. Иначе говоря, с ними можно было совершать те же действия, что и с "миякэ", т. е. дарить, подносить и пр.

Нечего и говорить, что в таких условиях "бэ" уже переставали быть кровной группой. Эти группы составлялись уже не в силу своего кровного родства, а волею их владельца. Поэтому, даже в том случае, если ими управлял их же бывший старейшина, это управление уже строилось на совершенно других началах, чем в роде.

Кем считать этих "бэ"? Рабами или крепостными. Этим вопросом много занимаются современные японские историки. В общем мнения разделяются. Такэкоси в своей работе "Экономическая история Японии (Ниппон кэйдзаси, т. I, стр. 89) считает, что какибэ, то же, что "сэммин", т. е. рабы. Так же думает Абэ Хирадзо — автор "Истории рабства в Японии" (Ниппон Дорэйси). На такой же точке зрения стоят и некоторые из молодых историков: Иваи, Морисима и др. Один из виднейших исследователей экономической и правовой истории Японии Такигава Масадзиро придерживается взгляда, что какибэ скорее крепостные (см. его работу "Тамамусидзуси-ва дорэй кокэцу-но сётё-ни арадзу" в журнале "Сисо" N 103. Цитированный уже мною Ито Дзохэй также склоняется к аналогичному мнению: "таково было явление, называемое бэ, и поскольку производство в те времена почти ограничивалось одним земледелием, постольку вряд ли можно сомневаться, что почти все бэ имели значение крепостных" (Ук. Соч., стр. 129). С точки зрения исторической точности более заслуживает внимания мнение Такигава и Ито, поскольку они — в особенности последний — стараются понять исследуемое явление во всей полноте и в его истинном значении, стараясь в этом смысле учиться у классиков марксизма. Такэкоси же и Абэ — либерально-буржуазные историки с весьма путаными представлениями о том, что такое рабовладельчество, "рабовладельческое хозяйство", "рабовладельческая формация", "рабовладельческий труд" и т. д.

Тем не менее, нельзя безоговорочно принять и мнение Такигава и Ито. Для лучшего выяснения этого вопроса необходимо обратиться к изучению положения остальной массы японского населения — свободных родичей.

Японский язык сохранил нам слово "мицуги". Это слово, как прекрасно выяснил Утида Гиндзо в своей работе "История земельного обложения в Японии" (Хомбо содзэй-но Энкаку), в старых письменных памятниках употребляется в двух значениях: в широком смысле оно означает дань вообще, в узком смысле дань изделиями ремесла, в первую очередь — тканями (см. Утида Гиндзо, Ниппон кэйдзайси-но кэнкэ, т. I, стр. 284–286). Как мною уже указывалось, первое упоминание о наложении дани встречается при Судзин, который ввел "юхадзуми-но мицуги" — "дань добычей лука и стрел" для мужчин, "танасуэ-но мицуги" — "дань изделиями рук" для женщин. Разумеется, это свидетельство хроник следует понимать только в том смысле, что в нем нашло свое отражение то наложение дани на покоренных, о котором шла речь уже раньше. Поэтому строго говоря, слово "мицуги" имеет один смысл: оно означает в точном смысле этого слова "дань", а так как в эпоху образования племенного государства дань бралась не зерном — в чем не было никакой необходимости, так как сам род-завоеватель прежде всего занимался земледелием, — а добычей охоты или изделиями ремесла, то это слово в дальнейшем, когда появился зерновой налог, стало означать налог тканями или изделиями.

Однако, для нас сейчас важна не дань, а именно налог. И тот же Утида показывает, что еще задолго до Тайка, т. е. до надельной системы в Японии уже существовал зерновой налог, подать изделиями и рабочая повинность. Зерновой налог носил название "татикара". Его происхождение очень древнее. Утида считает, что эмбриональной формой этого налога следует считать те приношения богам в жертву риса нового урожая, которые делались уже в глубокой древности (ук. соч., стр. 292). Первое же упоминание о татикара, как о налоге, встречается в правление Сэйму (царствовал после Кэйко, т. е. после эпохи походов Ямато-такэру). С течением времени этот налог получал все большее распространение, причем собирался он, конечно, в пользу царей и старейшин. Утида, рассматривающий исторический процесс еще во многом в свете официальной истории, все же вынужден сказать: "Представлялся ли этот налог, собираемый со всей страны, императорскому двору, или нет, — неясно… Всюду были местные вожди — куни-но мияцуко, агата-нуси; была аристократия — оми, мурадзи. Все они имели свои земли. Поэтому не подлежит сомнению, что налог, собираемый с земель, принадлежащих непосредственно императорскому двору, представлялся двору; что же касается налога, собираемого с земель, принадлежащих другим лицам, то вряд ли это было так. По всей вероятности, обычно этот налог местные правители брали себе" (ук. соч., стр. 292–293). Кроме зернового налога существовала и подать изделиями ремесла, или добычей местных промыслов. Эта подать обозначалась, как я сказал, словом "мицуги". Те два значения этого слова, о которых говорит Утида, надо понимать в том смысле, что сначала это слово означало "дань", а потом "подать". В качестве подати представляли продукты питания — добычу охоты или рыбной ловли; известен рассказ Кодзики о подношениях рыбаков царю Нинтоку; во многих случаях в качестве подати представляли изделия ремесла — утварь (род Имубэ), зеркала (род Кагамидзукурибэ), украшения (род Тамадзукурибэ) и т. д. С появлением в Японии больших групп корейцев и китайцев с них брали изделиями их ремесла, причем особое значение получили ткани, в частности — шелковые. Эти ткани особенно ценились и составляли главную ценность в "сокровищнице" царей.

Помимо налога и подати практиковалось и привлечение к рабочей повинности. Она называлась "этати". Первое упоминание об этой повинности относится к эпохе Судзин, когда был собран народ для возведения могильного кургана Ямато-тото-химэ. Вполне возможно, что и те работы по проведению оросительных сооружений, о которых упоминают Кодзики и Нихонги, также делались населением, привлекаемым в порядке этой рабочей повинности. Иногда на работу собиралось население даже из отдаленных местностей. Так, например, в правление Бурэцу (498–507) были будто бы собраны люди из Синано; в правление Когёку (642–645) — из Тотоми и Аки.

Таким образом, еще в эпоху складывания общеплеменного союза — наряду с господствующей формой — данью — понемногу появлялись: налог, подать и рабочая повинность. В рассматриваемую же эпоху, т. е. в VI–VII в., это все существовало уже в достаточно оформленном виде.

На кого же распространялись эти налоги и повинности. На томобэ и какибэ. Вряд ли. Понятие налога, подати и рабочей повинности никогда не прилагалось к бэ. Бэ работали на своих хозяев, и их труд — как и они сами — целиком принадлежал этим хозяевам. Поэтому приходится допустить, что налог собирался не с бэ, а с родичей. А это значит, что начиналась эксплуатация и основной массы японского населения. И по своему характеру эта эксплуатация носила все феодальные черты.