Борис Григорьев - Повседневная жизнь царских дипломатов в XIX веке Страница 20

Но Чиркин на следующий год всё-таки поступил в Учебное отделение. Время между поступлениями он провёл в Персии, совершенствуя персидский язык в качестве стажёра при начальнике железнодорожных изысканий инженере В. А. Саханском, куда его устроили сердобольные знакомые. Это стажёрство был верный путь в УОВЯ, им воспользовались и другие студенты. Один из них, некто С. П. Голубинов, привёз из Персии «убийственный» аргумент в свою пользу — мраморную могильную плиту, которую подарил отделению. После этого не принять Голубинова на учёбу было бы верхом несправедливости.

Директор отделения встретил Чиркина как старого знакомого, никаких повторных экзаменов он от молодого человека больше не потребовал, и скоро Сергей Виссарионович был зачислен в отделение сверх штата. «Учитывая отсутствие у меня каких-либо связей, (это) нужно было считать максимумом успеха», — пишет он в своём дневнике.

Двухлетняя учёба прошла для Чиркина и его товарищей довольно гладко. Никакого надзора за слушателями во внеклассное время не было, они могли возвращаться в свои комнаты, когда заблагорассудится, для чего все обзавелись ключами от входной двери на Б. Морской, 20, и заключили соглашение с Филиппом, который за эту услугу требовал от них ежемесячную мзду. За всё время учёбы в отделении произошло только два «казуса»: один из самых блестящих слушателей поручик Давыдов был исключён из полка и, следовательно, из Учебного отделения восточных языков. Причина была тривиальной: он подрался в ресторане «Медведь» с каким-то штатским и даже обнажил там шашку. Его участь была решена в 24 часа, и он безропотно отправился в запас. Другой случай произошёл с пансионером Чирковым (не путать с Чиркиным). Он неожиданно и бесследно исчез из отделения, что всполошило всё начальство и даже полицию. Чиркова, как в чеховской «Шведской спичке», некоторое время спустя отыскали в подмосковном имении его отца, но не одного, а с некоей мадам Лоран, по слухам, весьма интересной дамой бальзаковского возраста. Генерал Тапы-Тапы так обрадовался, что Чирков оказался жив, что предложил беглецу возвратиться на учёбу, ограничившись лишь маленьким извинением перед директором 1-го департамента А. К Базили. Но Чирков категорически отказался извиняться, а А. И. Иванов решил не выносить сор из избы и принял Чиркова обратно без всяких извинений.

Выпускные экзамены проходили в обстановке благорасположения и начальства, и преподавательского состава к своим слушателям. Самый трудный экзамен — мусульманское право — сдавался на французском языке. Нофаль буквально подхватывал каждую повисшую в воздухе фразу экзаменующегося, сам развивал её и ставил высокую оценку. Большинство выпускников, пишет Чиркин, имели в экзаменационной ведомости 11 или 12 баллов (знания оценивались по 12-балльной шкале).

Ещё один типичный пример поступления в Министерство иностранных дел — после военной карьеры. М. С. Рощаковский, имевший за собой успешную карьеру военного моряка, участие в морских сражениях во время Русско-японской войны, включая Цусиму, и японский плен, в 1907 году поступил в систему МИД в возрасте 31 года — по всей вероятности, не без протекции самого государя императора и его сестры, греческой королевы Ольги, с которыми он поддерживал контакт ранее. Он начал свою дипломатическую карьеру секретарём в Афинах, продолжил её в Константинополе, а закончил в 1911 году поверенным в делах в Дармштадте, где курфюрстом был брат императрицы Александры Фёдоровны герцог Эрнст Людвиг. Карьера Рощаковского оказалась недолгой: шла война, и дипломат предпочёл снова вернуться на флот.

При зачислении в кадры министерства сотрудник должен был дать присягу «на верность царю и отечеству» и обещание соблюдать государственные и служебные тайны. Когда, например, Учебное отделение восточных языков МИД в 1910 году наняло лектора Петербургского университета Мирзу Гуляма Ризухана для преподавания молодым дипломатам персидского языка, директор Департамента личного состава и хозяйственных дел барон К. К. Буксгевден потребовал от директора Учебного отделения В. А Жуковского привести лектора к присяге.

Об исполнении В. А. Жуковский доложил в письме от 15 сентября 1910 года:

«Милостивый государь Карл Карлович,

В ответ на письмо Вашего Превосходительства от 14-го августа сего года за № 6636 имею честь сообщить, что лектор Императорского С. Петербургского университета Мирза-Риза-Хан, на коего возложено преподавание персидского языка во вверенном мне Учебном Отделении, приведен к присяге на верность службы согласно ст. 180 III Свода законов Российской империи 7-го сего Сентября, и подписанный им лист "клятвенного обещания находится при деле его в Университете. Прошу принять, Милостивый Государь, уверение…»

Кадрового сотрудника Министерства иностранных дел вносили во внутренние справочники, в частности в так называемый «Ежегодник», в которых находили отражение важнейшие моменты служебной карьеры дипломата. Для примера возьмём один из циркуляров МИД за 1909 год:

«Циркуляр № 24 по ведомству Министерства Иностранных Дел,

С. Петербург, 28 августа 1909 года

О назначении Членом Государственного Совета

Д. с. с. Зиновьева — состоит в ведомстве Министерства Иностранных Дел с оставлением Членом Государственнаго Совета и с предоставлением ему права носить мундир прежде занимаемой им должности посла присвоенный.

Приказом по Министерству Иностранных дел от 28 августа 1909 года № 17:

Переведен на службу по ведомству Министерства Иностранных дел

Канцелярский служитель Департамента Таможенных Сборов Министерства Финансов дворянин Александр Геммельман — канцелярским служителем 2-го разряда ДЯСиХД с 24 августа 1909 года.

Уволен со службы согласно прошению по болезни

Состоящий в ведомстве Министерства, и. о. делопроизводителя VIII класса в ДЯСиХД надворный советник Соколов.

Назначен

Российский подданный Георгий Ваннаг — в звание нештатнаго вице-консула в г. Мехико.

Уволен в отпуск

Второй секретарь Посольства в Берлине, в звании камер-юнкера, надворный советник Светлейший Князь Волконский — 28 дней.

Продолжен срок отпуска

Драгоману Генеральнаго консульства в Тавризе титулярному советнику Введенскому — на один месяц.

Подписал: Управляющий Министерством Иностранных Дел

Сазонов

Скрепил: Директор ДЛСиХД

Бар. Буксгевден».

В октябре 1893 года от консула К. С. Нолькена в Кенигсберге в Департамент личного состава и хозяйственных дел поступила жалоба на то, что в «Ежегоднике» МИД за упомянутый год о нём были помещены ошибочные сведения: во-первых, на 70-й странице не указали, что барон имел награду — орден Святой Анны 3-й степени, а во-вторых, в написании его фамилии на французском языке на 52-й странице произошла ошибка: вместо «Nolcken» написали «Nolken». Департамент принёс извинения барону и пообещал в следующем выпуске «Ежегодника» учесть эти замечания.

К Григорию Львовичу Кантакузену в связи с присвоением ему в 1893 году княжеского титула, кадровики ДЛСиХД отнеслись с должным вниманием и почтением. Департамент уведомил его сиятельство о том, что во все официальные справочники и в его формулярный список будут внесены соответствующие изменения. По всей видимости, у Кантакузена тоже были претензии к написанию его фамилии, потому что на копии архивного документа чьей-то начальственной рукой сделана пометка о том, как правильно пишется фамилия князя.

Глава шестая. Первые шаги дипломата

Кто не обучился в юности, того старость бывает скучна.

Выпускник Царскосельского лицея Александр Горчаков, в отличие от своего товарища Александра Пушкина, сознательно выбрал дипломатическую стезю и шёл по ней всю свою жизнь. Благодаря своим способностям и широкому кругозору он сразу обратил на себя внимание коллег. Свои первые шаги в министерстве он делал под наставничеством известного и талантливого иностранца на царской службе грека Иоанниса Капо-дистрии (1776–1831). «При самом начале своей службы, — вспоминал потом Горчаков, — я уже возбуждал, до известной степени, чувство зависти. 19-ти лет в чине титулярного советника начал я свою карьеру служебную под покровительством и руководством знаменитого впоследствии президента греческой республики Каподистрии. Но этого покровительства было достаточно, чтобы вызвать ко мне нерасположение Нессельроде».

Да уж, Карл Васильевич на самом деле доставил Горчакову немало неприятностей и обид. Началось с того, вспоминал потом Александр Михайлович, что однажды дядя молодого дипломата, князь Андрей Иванович Горчаков, «человек весьма храбрый, богатый, но весьма и весьма недалёкий, приезжает к Нессельроде, управляющему тогда Министерством иностранных дел с ходатайством о производстве меня в камер-юнкеры (придворный чин, в который тогда производили молодых дипломатов. — Б. Г.).