Дуглас Рид - Хотел ли Гитлер войны: к истокам спора о Сионе Страница 20

«Современная ситуация, — продолжал Отто Штрассер, — напоминает ситуацию перед Войной за освобождение{36}. Тогда барон фон Штейн очень мудро сказал: «Если нация хочет снискать свободу и славу, то нужно угнетенным группам этой нации дать собственность и право на соучастие в принятии решений». В то время угнетенными классами были безземельные зависимые крестьяне. Затем история потребовала освобождения крестьян; сегодня же нужно освободить рабочих. Тогда цель была достигнута благодаря тому, что крестьянам дали собственность и право на участие в общественной жизни. Точно так же и рабочим сегодня надо дать собственность и право на участие в общественной жизни. В сельском хозяйстве удалось использовать метод наделения собственностью частников, потому что землю можно разделить на небольшие, но достаточные по размеру куски. В современной же промышленности такая метода невозможна — фабрику нельзя разделить на множество маленьких предприятий. Следовательно, в данной ситуации необходимо использовать принцип коллективного владения, так что и название этой собственности должно отражать двойственность юридической составляющей — человек владеет ею как член нации и как член трудового коллектива определенной фабрики. И как тогда барон фон Штейн вынужден был изъять у крупных землевладельцев часть земель, чтобы сделать крестьян собственниками — и тогда, и сейчас у всего были свои хозяева, ничьих земель и вещей не было, — так и сегодня мы должны взять у нынешних владельцев часть их монополии-собственности и передать ее рабочим или, в более широком значении, нации. Собственники прошлых времен прозвали барона фон Штейна якобинцем — точно так же сегодня они называют нас большевиками, но освобождение Пруссии было бы невозможно без такой реформы, равно как и освобождение современной Германии невозможно без освобождения рабочих».

Тут Гитлер прервал его: «Ваше сравнение абсолютно неверно. Вы не можете сравнивать сложный промышленный механизм современности с процессом освобождения крестьян. Конечно, землю можно поделить и раздать отдельным людям, но с современным производством так не сделаешь».

Штрассер стал горячо говорить о том, что, конечно, в вопросе методов существует огромная разница, но он-то говорил о том, что освобождение крестьян, выпустившее на волю могучие силы, которые и обеспечили успех Войны за освобождение, было бы невозможным, если бы принцип неприкосновенности частной собственности соблюдался во всей своей полноте.

Гитлер спросил Штрассера, как он представляет себе раздел собственности в современном промышленном государстве. Штрассер ответил, что нынешние собственники, по его мнению, должны сохранить за собой 49 процентов капитала и прибыли с предприятия, государство — как представитель нации — должно получить 41 процент, а оставшиеся 10 процентов — рабочие. Управление концерном (в лице наблюдательного совета) нужно также разделить на три равные части в соответствии с количеством новых собственников — нынешних владельцев, государства и рабочих, чтобы влияние государства на повседневную деятельность было бы ограничено.

Вот так Отто Штрассер в своем «вступительном слове» развил, набросав крупными мазками, свою теорию немецкого социализма, о которой я более подробно расскажу далее. Речь, однако (и вы увидите это из цитат), не шла о том, что нынешних владельцев собственности нужно в одно мгновение этой самой собственности лишить в пользу неимущих масс или что суперкапиталист в лице государства заместит собой индивидуальных капиталистов современности. Штрассер говорил о том, что не имеющие собственности 80 процентов населения страны должны быть допущены к совладению, совместному управлению и совместной ответственности.

Логичной реакцией на это стали следующие слова Гитлера: «То, что вы говорите — это отъявленный марксизм, более того — большевизм. Вы хотите ввести демократическую систему, которая в политике оставила нам груду развалин, влезла в экономику и разрушила ее. Таким образом, вы сведете на нет весь прогресс, которого достигло человечество, а ведь общество двигали вперед великие люди, великие изобретатели».

Поразительно, как этот человек, стандартный набор приемов которого состоял из нескольких фраз, почерпнутых со страниц захудалых венских газетенок, смог напустить пыли в глаза и навязать свою волю; и непонятно, как он мог отвечать на вопросы и уничтожать аргументы противника, пользуясь десятком слов — «марксизм», «демократия», «либерализм», «интеллигент», «писака», «большевизм», «порядок». В его рассуждениях почти не встретишь какой-то вразумительной мысли; таковых у него — по пальцам пересчитать, да и те сомнительного качества.

Штрассер ответил на его тезис о «прогрессе человечества», обронив пару фраз, которые сказал бы любой человек, находящийся в здравом уме и твердой памяти. Он не тот, кого можно подавить громкими фразами, он ищет за словами истину, а потому он подвергает сомнению данное утверждение о «прогрессе человечества» и никоим образом не согласен с тем, «что изобретение туалета стало вкладом в развитие цивилизации».

Гитлер, любое высказывание которого может предсказать школьник со средним уровнем развития, позанимавшийся месяц с небольшим на заочных курсах, отвечал: «Но вы же не будете отрицать, что человечество сделало гигантский шаг на пути развития от каменного века до технических чудес сегодняшнего дня? И теперь весь этот громадный путь может быть перечеркнут этими вашими теориями, выдуманными за письменным столом?»

Штрассер, который очень трепетно относился к смыслу слов, сказал, что он не верит в то, что человечество прогрессирует. Скорее, человечество на протяжении тысячелетий не меняется. Он кротко поинтересовался, не думает ли господин Гитлер, что Гете был в умственном плане отсталым человеком потому, что никогда не ездил на машине, или Наполеон — потому что тот никогда не слушал радио?

Гитлер отвечал, что все это — «кабинетные теории, а практическая жизнь день за днем демонстрирует нам прогресс человечества, которое получает импульсы от достижений отдельных выдающихся людей». (Однажды мне довелось играть в игру, победителем в которой становился тот, кто смог ответить на большинство вопросов, дав при этом какой-нибудь глуповатый комментарий. Вопросы были типа следующего: «Дни становятся короче, не так ли?» Думаю, что, потренировавшись, Гитлер стал бы асом в этой игре.)

Тезис о том, что прогресс человечества является результатом трудов великих людей, вновь заставил Штрассера обострить дискуссию. Он мимоходом, но очень четко дал понять, что не принимает догмы о вкладе великих людей, ибо человек ни творит, ни изобретает исторические эпохи — он лишь орудие в руках судьбы.

Гитлер пристально посмотрел на него тяжелым, подозрительным взглядом, выработанным на задворках Вены, и резко оборвал его. Уже в то время Гитлер был мастером в приемах устрашения. Помню, как однажды, когда я пришел на встречу с ним, он пытался смутить меня подобным образом — он сидел и смотрел на меня минуты две или три, не произнося ни слова. Но в те дни у него не было такой поддержки, опираясь на которую впоследствии он мог с легкостью проделывать свои штучки — у него не было самой большой армии в Европе. Сейчас же он спрашивал Штрассера, нахмурив брови и выкатив глаза: «То есть вы ведете к тому, что не я придумал национал-социализм?»

«Конечно, я не согласен с этим, — отвечал Штрассер. — Я вижу, что национал-социализм — это идея, порожденная нашим временем, и обстоятельства заронили ее в той или или иной форме в сердца сотен тысяч людей. У вас она существует в очень четком, заостренном даже виде, но синхронность появления и сама схожесть проявлений показывают, что она является плодом исторического процесса. То же самое и с капитализмом как системой. Независимо от своих недостатков или добродетелей он уже стар, он — в стадии упадка. Наступает время социализма, и именно он будет определять историю последующих 150 лет».

«То, что вы называете социализмом, — сердито отвечал Гитлер, — всего лишь обычный марксизм, а все ваши идеи — привлеченные теории, не имеющие ничего общего с реальной жизнью. По какому праву рабочие требуют своей доли в собственности или соучастия в управлении? Вы думаете, что мой здешний издатель позволит своей машинистке говорить ему, что он должен делать? Работодатель обеспечивает своим рабочим пропитание. Наши крупные промышленники не думают о том, чтобы просто заработать побольше денег и удовлетворить все свои прихоти. Ответственность и власть — вот две вещи, которые по-настоящему важны для них. Их на вершину вознесли их мозги, и процесс естественного отбора, который в очередной раз доказывает их расовое превосходство, дает им право на лидерство».

Сегодня кажется странным, что эти слова, которые могли заставить любого производителя оружия, владельца потогонного производства, содержателя публичного дома, ливанца-бармена, «куратора» какой-нибудь компании, любителя дивидендов и армейского поставщика просто мурлыкать от удовольствия, были произнесены человеком, которому удалось заставить миллионы немцев думать, что им двигало лишь горячее желание устранить все социальные проблемы нашего времени.