Александр Косарев - В поисках сокровищ Бонапарта. Русские клады французского императора Страница 20

Вот такое интересное сказание! И здесь мы имеем сразу несколько вполне правдоподобных гипотез. Первая связана с самим господином Самбуровым. Этот помещик вполне мог утопить в этом пруду все свое более или менее ценное имущество, забив его в бочку из-под квашеной капусты. Почему он это сделал? Ответ ясен. Когда прискакали крестьяне с дальних полей его имения и объявили о том, что приближаются неприятельские войска, бедному помещику не оставалось слишком много времени на раздумья и подготовку более разумного тайника. Бочки в каждой деревне всегда под рукой. Все ценности туда валом. Крышку покрепче набить, бочку на телегу мигом погрузить и скорее, галопом к "бездонному" пруду. Помещик был не дурак, знал, что дно у пруда есть, и был уверен в том, что сокровища свои рано или поздно достанет. А вот французы их точно извлечь не смогут.

Согласитесь, что данная гипотеза не хуже прочих. Потому и крестьян тот Самбуров выслал после войны на каторгу — за то, что дерзнули покуситься на барское добро. Сидел помещик, словно собака на сене. Сам, видимо, вытащить свою бочку не мог, но и другим не давал.

Но есть и другие предположения на этот счет. И связаны они именно с прохождением по этим местам корпуса пана Понятовского. Ведь поляки терпели те же трудности, что и остальные части коалиционных войск. Яркий пример: если в начале отступления польский корпус имел под ружьем 5712 человек, в Вязьме их осталось около 3500. Заметьте, от Москвы до Вязьмы совсем недалеко, а уже какая разница в численности. И совершенно не исключено, что, проходя глубокой ночью мимо деревеньки Марьино, польские войска втихую избавились от части своего груза. Мы не случайно поставили слова "бочка с золотом" в кавычки. Ведь на самом деле это вполне могла быть и не бочка, и даже не с золотом. В марьинском пруду запросто могли утопить и колокола, и часть вооружения, и церковную утварь, и фарфоровые сервизы и еще много чего ценного и полезного, но слишком тяжелого. С абсолютной уверенностью можно утверждать, что золото в те дни еще не бросали. Очередь до столь ценных сокровищ дошла гораздо позже.

Но легенда о самом факте затопления в Марьино осталась. Что конкретно утопили в барском пруду иноземные супостаты, крестьянам было неизвестно, и они наивно посчитали, что это была как минимум целая бочка с бесхозным золотишком. Так это или нет, можно выяснить, только проведя соответствующие изыскания. К тому же заняться данным районом нас побуждает еще одна замечательная легенда. И связана она (вот удивительное совпадение) все с тем же районом.

С правой стороны проселочного Калужского тракта, по которому отступал корпус Понятовского, некогда стояла деревня Дорогинь. В ней насчитывалось 20 крестьянских дворов, и располагалась она на реке Ворьке. Так вот, легенда повествует о том, что как-то молодая женщина шла из деревни Дорогинь в хутор Блинова. Шла не по дороге, а напрямик. Недалеко от хутора в березняке она случайно наткнулась на плохо закопанный сундук, в котором было много церковного серебра. Поскольку предметы были явно культовые, то она рассказала о своей находке священнику церкви села Семеновское. Вдвоем они вернулись на место находки, и священник взял себе несколько предметов из того сундука. Но, видимо, его обуяли сомнения насчет сохранности всего остального, и он постарался замаскировать неожиданную находку получше. Батюшка сделал это так удачно, что впоследствии и сам отыскать сундук не смог.

Напомним, что именно поляки бойко грабили московский Спасо-Андроников монастырь. Но как их могло занести в какой-то глухой хутор? Постепенно удалось выяснить причину их бокового рейда. Дело в том, что на хуторе Блинова была кузница, на которой ковали лошадей. Многочисленные отрады польской конницы вполне могли заменять там подковы, снимая французские (плоские) и ставя русские (шипованные), способные держать лошадь на льду. А заодно, пока шла перековка, поляки могли втихую освободиться от части излишнего груза. Разумеется, одним сундуком тут дело явно не обошлось. Наверняка поляками в роще у хуторка было закопано гораздо большее количество ценностей, но лишь один из сундуков был спрятан ими недостаточно тщательно, и именно потому был довольно быстро обнаружен местной жительницей.

Но и это еще не все. Существует еще одна легенда. У хутора Блинова, оказывается, был приметный колодец с дубовым срубом. Так вот, в этом колодце будто бы нашла свое упокоение богатая серебряная посуда, якобы со стола самого графа Чернышева. Рядом с кузницей и колодцем к тому же росла сосна и на ее коре была вырезана сабля и крест… Неправда ли, странные знаки были вырезаны на сосне? Совершенно не характерны они для русской символики. А вот для польской шляхты такие символы были свойственны и даже традиционны: сабля и крест постоянно и в массовом количестве встречаются на польских гербах и старинных знаменах.

Таким образом, у нас имеется чрезмерное сосредоточение легенд о кладах на крохотном участке в общем-то ничем не примечательной местности. Из всех известных нам исторически значимых событий там происходило только одно — передвижение польской конницы в конце октября 1812 года.

29 октября

"Ночью и утром холодно, небольшой мороз. Почва немного подмерзла. Утром, при переправе через реку Колочь, утонуло несколько гвардейских пушек, их хотели переправить вброд".

"Его Величество почти в авангарде, вестфальцы — голова колонны. Армия двигалась по дороге густыми, беспорядочными толпами, артиллерия и армейские фуры посередине, кавалерия и пехота подле. Холода давали себя уже чувствовать. Не все были одеты хорошо, многие носили еще летние штаны, ни у кого, в общем, не было перчаток и тому подобных теплых вещей.

Это был несчастный день, отступление французской армии превратилось в бегство. В пути находились более 12 часов и за это время прошли 57 верст. Небольшая остановка была в Колоцком монастыре, чтобы забрать раненых".

"Мы оставляем наш ночлег (в Можайске) в 7 часов утра и в 6 часов вечера достигаем Гжатска; по пути останавливаемся в монастыре (Колоцком), служившем госпиталем для раненых, для того чтобы забрать их в проезжающие повозки. Ужасно зрелище этих искалеченных несчастных; которые все желают быть увезенными. Несмотря на значительное число экипажей, средств для перевозки недостаточно и приходится браниться с провожатыми, отказывающимися принимать раненых".

(В тот момент в монастыре было около 1 000 раненых, не имеющих возможности передвигаться самостоятельно.)

"Гжатск — хорошенький городок, при нашем первом вступлении в него, стоял, сожжен за исключением двух или трех домов. Холодно".

Оценим состояние и положение французской армии на конец октября. Судя по дневниковым записям и прочим документам, положение отступающих войск достаточно стабильное. Потеря железной кровати некоторыми воспринимается, как значительная утрата, и тысячи повозок все еще набиты доверху. Набиты так, что класть раненых некуда.

По приказу императора раненых укладывали на повозки маркитантов. Но через некоторое время маркитанты побросали их под разными предлогами — и все для того, чтобы не лишиться добычи, которую везли из Москвы и которой были нагружены все повозки.

В ночь с 29 на 30 октября впервые пошел снег. К вечеру 29-го императорская колонна достигла Гжатска. Колонна русских пленных количеством до 2000 человек двигалась впереди. Их конвоировали португальцы, испанцы и поляки. В разоренном войной Гжатске отступающие неожиданно наткнулись на остатки обоза, посланного из Франции для императорского двора.

30 октября

"В течение двух суток (29-е и 30-е) я не видел никого из моих людей. Я остался без шубы и не могу заснуть — 4 градуса мороза. Если мерзнешь всю ночь, утром чувствуешь себя не весьма хорошо. Мы говорим о наших зимних квартирах; предполагаем устроить их на Днепре (Смоленск), или Двине (Витебск)".

"В Гжатск прибыл курьер (из Парижа), он привез много денег, орденов, серебряных медалей и почетных сабель".

"Обозы Вице-короля и его гвардия утром проходили по Бородинскому полю. Вечером Вице-король расположился между Колоцким монастырем и Прокофьевым".

"В Гжатске оставались до полудня. В полдень император требует своих лошадей и останавливается за городом на 2 часа, чтобы пропустить мимо себя войска и обозы. Из-за шедшего ночью мокрого снега дороги испортились, повозки, нагруженные добычей, тащились с трудом. В тот день армия побросала повозки и фургоны разного рода, так как бывшие в запряжке лошади, изнуренные голодом и трудностью дороги, покрытой гололедицей, не могли продвигаться далее. Дорога от Гжатска до самой Вязьмы была усеяна ценными предметами: картинами, канделябрами и множеством книг, переплетенных в красный сафьян. Особенно вязкая дорога была у Царева-Займища, где дорога шла по плотине".