Екатерина Моноусова - История Крестовых походов Страница 20

20 июля 1186 года он возложит корону на голову Сибиллы Анжуйской. И произнесет: «Тебе, хрупкой женщине, будет сложно управлять государством во время смут и раздоров. Избери же достойного лорда, который разделит с тобой бремя царствования…» Попробуйте угадать, кого предпочла Сибилла? Взяв королевский венец в руки, она возложила его на голову своего мужа Ги: «Я выбираю тебя своим королем и своим господином и господином земли Иерусалима, чтобы ничто не разъединило тех, кого соединил вместе Господь…» Разумеется, эту церемонию граф Раймонд тоже не почтил своим присутствием. Отказавшись поддержать нового короля, он удалился от двора и приказал укрепить крепости княжества Галилейского — приданого его жены. Дабы обеспечить собственную безопасность, он даже пошел на союз с Саладином. Мусульманская «Книга двух садов» рассказывает:

«В числе дел, которые Аллах сотворил во благо мусульманам и во вред неверным, следует упомянуть и то, что граф Триполи выразил желание поддерживать дружеские отношения с Саладином и прибегнуть к союзу с ним, чтобы противостоять врагам. Королева-мать заключила новый брак с одним сеньором с Запада, которому доверила управление государством, что породило ненависть между ним и графом. Граф просил защиты у Саладина и стал одним из его сторонников. Князь милостиво принял его и, чтобы выказать свое благорасположение, вернул несколько пленных военачальников. Граф еще более усердствовал, действуя во благо мусульман: он полагался только на свое богатство и могущество Саладина. Граф сам предал свою веру. Франки расстроили его коварные замыслы и стали опасаться его интриг, переходя от тайного противостояния к открытому. Но у графа были преданные люди, помогавшие ему во всех делах, будь они праведными или беззаконными, и он доставил немало забот франкам».

Так стоит ли удивляться тому, что после столь длительного противостояния советы графа показались молодому королю не более чем трусливым вздором? И Лузиньян проникся горячностью магистра. Пылая решимостью отправляться в путь немедля, он даже отказался объясниться с баронами, пришедшими к его шатру. Как утверждает французская писательница Марион Мелвиль: «…ночь была полна предзнаменований. Говорили, что лошади отказываются пить, что старая колдунья обошла лагерь, наводя порчу. Крестоносцы пустились в путь еще до зари. Они шли на восток по длинной бесплодной равнине, лежавшей среди еще более засушливых холмов, до Рогов Хаттина; по другому склону дорога спускалась к берегам Тивериадского озера. Расстояние было небольшим — 20 км от Сефории до Тивериады, — но длинный караван тянулся пешим шагом».

Христиане двигались тремя отрядами: порядка 30 тысяч воинов, из них чуть больше тысячи рыцарей. Авангардом командовал граф Раймунд III, король Ги возглавлял центр, в котором находился Святой Животворящий Крест Господень; строй замыкали тамплиеры и госпитальеры. Отряды Саладина целый день терзали христиан внезапными нападениями… Хронист пишет: «Жарким и душным утром 3 июля христианская армия покинула зеленые сады Сефории и выступила в поход на север по безлесым холмам… Ни капли воды, ни колодца, ни ручья не было по пути. Люди и кони равно страдали от жары, пыли и жажды».

Увы, в их рядах не было нового Моисея, который иссек бы воду из камня. После полудня обессиленная армия добралась, наконец, до селения Манескальция, располагавшегося в пяти километрах от Тивериады. Слева были лесистые склоны холма, на котором стояла деревня Нимрин, справа — деревня Лубия. Впереди возвышались Рога Хаттина и виднелось Галилейское озеро…

«В трех милях от города они вошли в село Манескальция. Здесь они были так измотаны вражескими атаками и жаждой, что уже не хотели идти дальше. Они собирались миновать узкий каменистый проход, чтобы выйти к Галилейскому морю, которое было всего в миле от них.

Поэтому граф передал королю послание: „Мы должны поспешить и миновать этот проход, дабы и мы, и наши люди были в безопасности у воды. Иначе нам грозит стать лагерем в безводном месте“. Король ответил: „Мы сделаем это немедленно“.

Турки тем временем атаковали армию с тыла, так что тамплиеры и другие войска арьергарда едва могли отражать нападение. Внезапно король (наказание за грехи) приказал разбить лагерь. Так были мы преданы смерти. Граф, когда оглянулся назад и увидел поставленные палатки, воскликнул: „Увы, Господь наш, войне конец! Мы все покойники. Королевство потеряно!“ Так, в печали и тоске, они разбили лагерь посреди сухой пустоши, где ночью крови пролилось больше, чем воды… Воистину, в эту ночь Господь дал вкусить им хлеб слез и испить вино раскаяния».

Увы, вино раскаяния было единственным напитком, который достался изнуренным крестоносцам. Все колодцы в Манескальции оказались пусты. А сарацины приближались, сжимая кольцо… Едва Саладин услышал о том, что христианская армия выступила в поход, он отказался от штурма замка Тивериады. «Да будет так! — изрек султан. — Все равно они мои пленники». Все свои силы кинул он навстречу приближающимся франкам: 60 тысяч отборных воинов, из которых почти четверть составляла профессиональная кавалерия. Отряды султана непробиваемой стеной встали на плато между Нимрином и Рогами Хаттина, перекрыв дорогу к источнику; сам же он со своими всадниками удерживал холмы вокруг Лубии, преградив рыцарям путь к Галилейскому озеру. Поистине, в тот день они сполна прочувствовали на себе поговорку — видит око, да зуб неймет…

Армии стояли столь близко друг от друга, что их дозорные могли переговариваться между собой. Изнывающие от жажды рыцари всю ночь слышали бой барабанов и звуки молитв, доносившихся из стана врага. Их военачальники не сомкнули глаз, решая, что же делать дальше. А Саладин был абсолютно спокоен. Мусульманский хронист в «Книге двух садов» пишет:

«Той ночью вместе со священным долгом, который нам предстояло свершить, перед нами открывались небеса, виночерпии уже стояли у небесных источников, вечные сады манили своими плодами, ключ жизни бил у наших ног, счастье охватывало нас, нам были знаки, говорившие, что Аллах среди нас. Он хранил исламский мир и предуготовил ему победу. Саладин провел ночь в бдении, назначая каждому отряду джалишейков (лучников авангарда) и наполняя стрелами их деревянные и кожаные колчаны: им раздали стрел, которых хватило бы на 400 выстрелов; на поле битвы стояли 70 верблюдов, к которым они подходили, чтобы взять стрелы, когда их запас подходил к концу и колчаны пустели.

С первыми лучами зари вперед вышли воины авангарда, поразив сердца проклятых огнем своих острых дротиков; запели луки, зазвенела тетива, и наступил рассвет. Зной обрушился на закованных в латы людей, но это не умерило их боевого пыла: жар неба лишь разжигал их ярость. Марево миражей, муки жажды, раскаленный воздух и ожесточение сердец сопровождали атаки конницы, которые следовали одна за другой. Эти псы вываливали иссохшие языки и выли под нашими ударами. Они надеялись добраться до воды, но перед ними был ад и его пламя; их изнуряла невыносимая жара. Это была пятница, день, когда все мусульмане собираются вместе. Позади нашей армии простиралось глубоководное Тивериадское озеро, куда франкам не было хода. Несмотря на мучившую их жестокую жажду, они оставались такими же терпеливыми, стойкими, надменными и ожесточенно шли в атаку… Когда ночь прервала сражение, они улеглись спать, измученные жаждой, изнывая при мысли об озере. И они еще более ожесточались от страданий, собирались с последними силами, говоря себе: завтра мы острыми мечами воздадим должное врагам… Что касается наших воинов, они пребывали в полной уверенности и не имели никаких забот. Один точил копье, другой осматривал упряжь. Здесь слышалась песнь Текбира, там — молитва о счастье избранных, поодаль — надежды на ореол мучеников. О, дивная ночь, хранимая небесными ангелами, заря которой несла за собой веяние божественной милости! Саладин, веровавший в помощь Бога, обходил ряды воинов, вселяя в них боевой дух… Армия сохранила боевой порядок, и победа пришла на их зов…»

Говорят, в бою, как и в любви, — все средства хороши. В ту ночь от хваленого благородства Саладина не осталось и следа. Он приказал своим людям привести кувшины с водой и разместить их возле лагеря христиан. А потом — медленно вылить воду на песок, так чтобы они это видели, мучаясь еще больше… После этого туркменские всадники Саладина подожгли сухую траву, и едкий дым плотной завесой окутал рыцарский лагерь…

«Один из наших благочестивых воинов-добровольцев поджег траву, — пишет хронист султана. — Она тут же вспыхнула, и пламя окружило их; именно так поклоняющиеся Троице подверглись в этой жизни тройному пламени: огню горящего луга, огню сжигающей их жажды и огню разящих стрел. Они попытались прорвать окружение, их отряды желали спастись, совершая отчаянные вылазки… Но все их попытки были отбиты, каждая из них влекла за собой либо смерть, либо плен и цепи. Дамасские клинки падали из их рук, а тяжелые доспехи не могли более защитить. Измученные градом дротиков, который оставлял большие бреши в их рядах, они, дабы избежать этого смертоносного вихря, начали отступать к холму Хаттина…»