Игорь Курукин - Повседневная жизнь опричников Ивана Грозного Страница 21

При Иване III и Василии III на службу в Москву вольно или невольно (в случае, если деваться было некуда) перешло множество княжеских родов из новоприсоединённых земель. Лишённые прежних суверенных прав Рюриковичи и Гедиминовичи превосходили по знатности московское боярство и, естественно, претендовали на высшие командно-административные посты в новой державе. Если в Думе и дворцовом управлении старые служилые роды сохраняли свои позиции, то на военной службе «выезжая» знать стала их теснить — «княжата» всё чаще занимали посты командующих армиями и полковых воевод.

За время от смерти Василия III (1533) до второй половины 1550-х годов только один военачальник из московского боярства, Иван Васильевич Большой Шереметев, был назначен на должность командующего самостоятельным войском в походе против крымского хана в 1555 году. Царствование Ивана IV, породнившегося с боярским семейством Захарьиных-Юрьевых, отчасти облегчило положение московской знати: с конца 1540-х до середины 1560-х годов её представители занимали около трети должностей полковых воевод, но лишь единицы оказывались в роли «командармов», и то на второстепенных направлениях{2}. Московские бояре должны были чувствовать себя обиженными: оттеснение от ответственных и престижных военных назначений ограничивало их карьеры и местнический статус, с каждым годом закрепляло их подчинённое, по отношению к титулованной знати, положение.

В начале опричнины на первых местах мы встречаем именно старые служилые роды Плещеевых, Колычёвых, Бутурлиных. К первому принадлежали опричные бояре Алексей Данилович и его сын Фёдор Алексеевич Басмановы и Захарий Иванович Очин-Плещеев (вместе с ним в опричнине состояли и трое его братьев). Именно старшего Басманова многие исследователи считают одним из главных инициаторов введения опричнины. Д. М. Володихин даже попытался представить, какими словами боярин убеждал царя изменить порядок управления государством: «Великий государь! Видишь ли ты, как не прямят тебе ленивые богатины? Они родом чванятся, да вотчинами, да престолами, на которых сидели их деды или прадеды, а для воинского дела слабы. Один князюшка бежал, будто пёс от хозяина, другие Литве скормили большое войско, третьи затевают против тебя крамолу. В службишках же стали неприлежны и с врагом пить смертную чашу боятся. То ли дело мы, твои верные слуги, старинные бояре, что ещё предкам твоим верно служили! Правь сам, отгони княжьё, порушь нынешний обычай, а мы как собаки у твоих ног будем грызть что внешнего супротивника, что внутреннего! Все мы, холопы твои, послужим тебе лучше этих высокоумных княжат. Смилуйся, великий государь, пожалуй!»{3} Так ли было в действительности или государь сам высматривал и подбирал подобных слуг, мы уже никогда не узнаем, но отец и сын Басмановы играли в опричнине выдающуюся роль.

Опричными боярами стали братья Фёдор и Василий Ивановичи Колычёвы, Василий Петрович Яковля и Иван Яковлевич Чоботов. Опричным окольничим служил Дмитрий Андреевич Бутурлин. Боярин Лев Андреевич Салтыков возглавлял в 1570 году опричный приказ-«дворец», ведавший хозяйством и повседневным обиходом государя. Выкупленный из литовского плена князь Василий Иванович Тёмкин-Ростовский «отличился», собирая компромат на выступившего против опричных репрессий митрополита Филиппа Колычёва. Он вместе с суздальским епископом Пафнутием и молодцами-опричниками в мае 1568 года ездил в Соловецкий монастырь, откуда доставил «свидетелей» якобы «порочной жизни» бывшего игумена, после чего сам стал опричным боярином. В 1570 году во время массовых московских казней князь-опричник соскочил с коня и, обнажив меч, отрубил головы дьяку Григорию Шапкину, его жене и двум сыновьям; обезглавленные тела он положил в ряд перед царём{4}.

Смотр и отбор будущих опричников в 1565 году вместе с царём и А. Д. Басмановым производили оружничий князь Афанасий Иванович Вяземский и думный дворянин Пётр Васильевич Зайцев. Последний с детства вращался в придворной среде: его отец и дядя были воеводами и постельничими, а дальний родственник Иван Юрьевич Шигона Поджогин — дворецким и доверенным лицом великого князя Василия III по части деликатных поручений. Уже в начале карьеры Пётр Васильев сын оказался вовлечённым в политическую борьбу придворных группировок за власть. В 1542 году, выполняя задание Шуйских, он участвовал в убийстве на Белоозере князя Ивана Бельского. В следующем году на заседании Боярской думы князья Андрей Михайлович Шуйский, Михаил и Иван Ивановичи Кубенские «и их советницы изымаша Фёдора Семенова сына Воронцова за то, что его великый государь жалует и бережет». Бояре прямо в присутствии юного великого князя били Воронцова «по ланитам», «и платье на нем ободраша, и хотеша его убити». Только после заступничества митрополита Макария правители остановились: «…сведоша его с великого князя сеней с великым срамом, бьюще и пхающе на площадь и послаша его за Неглимну на Иванов двор Зайцова» (одного из родственников будущего опричника).

После «падения» Шуйских в декабре того же года о Зайцевых на несколько лет забыли; может быть, они находились в опале. Однако с 1550 года начинается взлёт карьеры Петра Зайцева. Тогда он был зачислен в тысячу «лутчих слуг» как сын боярский третьей статьи по Переславлю-Залесскому, в 1558 году получил чин ясельничего, а в 1564-м упоминался уже как думный дворянин. То ли Зайцев смог обратить на себя внимание государя, то ли сам Иван IV подбирал в опричнину людей с не очень чистой биографией, готовых на всё, чтобы выслужиться{5}.

А вот карьеру Вяземского можно назвать необычной. Род Вяземских — потомков смоленских князей — захудал и уже давно не принадлежал не только к политической элите, но и вообще к знати; его члены «в именных посылках» и, тем более, в думных чинах не бывали. В XVII веке «родословный» дворянин М. Вельяминов, местничаясь с князем В. Вяземским, пренебрежительно заявлял о роде соперника, что «искони… Вяземские князи люди городовые (то есть провинциальные. — И.К., А.Б.), а объявились только в опришные годы, в кою пору… князь Офонасий Долгой Вяземской посягал на крестьянскую (христианскую. — И.К., А.Б.) кровь»{6}.

В былые времена Вяземские имели владения на Смоленщине, в том числе и сам город Вязьму. Однако они со временем утратили родовые земли, вместе с другими местными владельцами были переселены на восточную окраину государства и стали помещиками в Костромском и Романовском уездах. Когда в 1550 году из состава двора была выбрана тысяча лучших слуг для наделения их поместьями под Москвой, в их состав попал лишь один представитель этого рода.

Сам князь Афанасий до опричнины в разрядных книгах не упоминался, поскольку сколько-нибудь ответственных назначений не получал. Однако каким-то образом он стал известен Ивану IV, вошёл в круг его доверенных лиц и в 1564 году сопровождал царя при отъезде в Александровскую слободу. В качестве оружничего он командовал в Бронном приказе мастерами-оружейниками. Шлихтинг, помощник царского врача, называл его «ближайшим советником тирана» и указывал, что только из его рук Иван Васильевич принимал лекарства. После возвращения царя в Москву, в начале 1565 года, Вяземский вместе с Алексеем Басмановым проводил «перебор» «детей боярских» из Суздаля, Вязьмы и Можайска. В следующем году он участвовал в важных переговорах с литовцами как царский оружничий, окольничий и наместник Вологды. Для захудалого «сына боярского», не принадлежавшего к московской знати, опричнина действительно открыла небывалые возможности для карьеры.

Остальное же опричное руководство представляло собой прежний круг «государева двора», хотя и не его верхушку. Монарх не стал приближать к себе наиболее почтенные княжеские и боярские роды. Он открыл путь к высоким должностям в опричнине для тех представителей знати, кто в обычной ситуации держался на вторых ролях. Они это понимали и старались оправдать доверие. Эти люди составили особую опричную Боярскую думу, которая, однако, могла по необходимости собираться вместе с земскими боярами для решения дел. Как и земская, опричная Дума являлась и судебным органом; в грамоте 1567 года, данной из опричнины Симоновскому монастырю, указывается: «А кому будет чего искати на самом архимандрите и на старцех и на их приказчике, ино их сужу яз царь и великий князь или наши бояре в опришнине»{7}.

К этому кругу принадлежали, например, братья Фёдор и Василий Ивановичи Колычёвы. Будучи выходцами из старого боярского рода, они, тем не менее, не могли претендовать на первые места. Их отец И. И. Умной Лобанов-Колычёв в 1537 году принял участие в мятеже удельного князя Андрея Старицкого — оказался в числе тех, кто у князя «в ызбе были и думу его ведали», был арестован и бит кнутом. Тогда два представителя рода были казнены, а двоюродный брат опричников, будущий митрополит Филипп (в миру Фёдор Степанович Лошаков-Колычёв), постригся в монахи, чтобы избежать наказания.