Нина Тумаркин - Ленин жив! Культ Ленина в Советской России Страница 21

Усматривая в сооружении памятников революционным героям действенное орудие монументальной пропаганды, Ленин, однако, этим ее не ограничивал. С началом гражданской войны сделались необходимы передвижные средства агитации, которые могли бы следовать за наступающей Красной Армией в отвоеванные районы. Памятников, изваяний и устройства празднеств было недостаточно для того, чтобы привлечь к себе население, подвергавшееся со всех сторон самому различному идеологическому воздействию. Главным средством пропаганды и агитации всегда была печать, однако военное положение и нехватка газетной бумаги значительно осложняли распространение периодических изданий[149]. В условиях войны большевистское правительство располагало только двумя средствами обращения к аудитории — железнодорожным или водным транспортом. По сельской местности передвигались агитпоезда и агитпароходы, с помощью которых новый режим разъяснял свою сущность. Первым был состав, отправленный из Москвы под покровительством Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета в середине августа 1918 г.: он носил название «ленинский поезд». На крыше его был укреплен лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь», а вагоны были сплошь расписаны изображениями героических рабочих и солдат. В дальнейшем на фронт отправилось несколько таких поездов, нагруженных книгами, брошюрами, газетами, плакатами, кинопроекторами, в сопровождении опытных агитаторов.

Сам Ленин ни разу не путешествовал на «ленинском поезде», однако летом 1919 г. он отправил свою жену в плавание на агитпароходе «Красная Звезда»; хотя ввиду ее нездоровья (Крупская страдала базедовой болезнью) поездка, несомненно, была утомительной и, по-видимому, небезопасной[150]. «Красная Звезда» была красочно расписана плакатами и разукрашена алыми стягами; корабль сопровождала небольшая баржа, на которой находились печатный станок, киноустановка и библиотека. Позднее Крупская сообщала мужу, что солдаты, с которыми она познакомилась в пути, передали ей слова священника: «Большевики, подобно апостолам, пошли в народ, чтобы понести им свет истины». Ленин заметил в ответ, что по форме сравнение неверно, однако по сути совершенно справедливо[151].

Ленин заблуждался. Аналогия между большевиками и апостолами была как нельзя более точна, если учесть образную систему народного мышления. Агитация в годы гражданской войны дала полную свободу фантазии множества новоявленных пропагандистов самого различного толка. Плакаты и листовки того времени отмечены очевиднейшим влиянием религиозной тематики. Всероссийский Исполнительный Комитет опубликовал «Десять Заповедей Пролетария»[152]. Многие тогдашние плакаты подражают старинным русским иконам. Было обычным, к примеру, изображать рабочих или солдат всадниками на стилизованных красных конях, одерживающими победу над драконом — иначе говоря, современными святыми Георгиями, поразившими гидру империализма. На одном из наиболее выразительных плакатов тех лет под лозунгом «Да здравствует Красная Армия!» представлены два солдата на крылатом коне, парящим над полем сражения; художественное решение здесь, безусловно, иконографично. Крылатые кони широко фигурируют на плакатах времен войны; всадники — неизменно герои, поражающие чудищ или несущие с собой священные скрижали. Один из таких всадников держит открытую книгу, надпись на которой «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» выполнена церковнославянской вязью[153].

Наличие религиозной символики в советской пропагандистской продукции имеет несколько возможных объяснений, каждое из которых лишь отчасти способно удовлетворительно истолковать отмеченный факт. Многие ангажированные художники, безусловно, были искренне захвачены иконоборчеством — и своими произведениями сознательно и едко пародировали иконы. Другим, по контрасту, революция внушила глубокие чувства религиозного поклонения, которые они выражали посредством единственно пригодных для этого образов. В самом деле, суть неотразимого воздействия символов и заключается в их способности немедленно заражать определенными чувствами. С другой стороны, многие пропагандисты, вероятно, намеренно стремились создавать произведения, которые были бы доступны восприятию крестьянского читателя или слушателя, воспитанного на Библии и на житиях святых: такие авторы, по-видимому, полагали, что религиозные символы скорее найдут отклик в душе крестьянина и заменят глубоко укоренившееся в нем благоговение перед священными образами не менее пылким почитанием Коммунистической партии.

В традиционной крестьянской культуре чудесное и фантасмагорическое входило составной частью в обыденную жизнь. Как во всякой христианской стране, в России (в России, вероятно, еще заметнее) внутри христианства благополучно сохранялись остаточные элементы языческой культуры. Святые, бесы, лешие, домовые и прочие существа постоянно оспаривали власть над каждой стороной повседневного существования. Духи, как христианские, так и языческие, охраняли домашний покой, урожай и держали под контролем силы, от которых зависели успех или неудача, жизнь и смерть.

Потрясения революции и гражданской войны вызвали на поверхность самые затаенные переживания: сквозь оболочку цивилизованного бытия проступили зачатки надежд на то, что давние ожидания сбудутся, старинная месть будет утолена; на авансцену вышли самые фантастические упования угнетенных масс. Рискуя всем, следовало надеяться только на полное избавление от бед.

Пропаганда эпохи гражданской войны носила фантастический отпечаток и нередко отличалась страстной эмоциональностью. Листовка 1918 г., посвященная Красной Армии, содержит развернутую фантазию, в которой сталкиваются две противоположные крайности — всеобщая истина выступает против вселенского зла. Персонажи восходят не к христианской традиции, но к фольклору. В верхней части листовки черный палец указывает на большую красную пятиконечную звезду с изображением серпа и плуга. (Эта эмблема существовала в 1918 г. наряду с серпом и молотом). «Красная звезда — это эмблема Красной Армии. Почему Красная Армия носит красную звезду?» Ответ представляет собою незамысловатую сказку о Правде и Кривде, насыщенную фольклорными мотивами.[154]

Эта листовка показывает воображаемый мир, обещанный читателям пропагандистскими сочинителями. Не все агитационные материалы походят на волшебные сказки, однако все они апеллируют к сильным чувствам. Иные стремятся пробудить надежду. Листовка 1918 г., обращенная к крестьянкам, призывая их вступить в партию, говорит не только о «голосе совести» и «классового интереса», но и о голосах детей, воскресших из мрака и рабства[155].

Однако большинство материалов пронизано чувством ненависти. Как правило, главная цель агитации времен гражданской войны — разжечь гнев против врага. Это особенно заметно а плакатах, призывавших, подобно листовкам, к действию, и понятных каждому, включая неграмотных. Изображались рабочие, гордо взмахивающие своими рабочими инструментами, или свирепые солдаты с горящими глазами, бегущие на врага со штыками наперевес. Однако наиболее выразительно изображались враги — жирные, самодовольные капиталисты, пузатые беззубые священники, толстые генералы-белогвардейцы. Враг почти всегда едва не лопался от тучности. Подчас он выглядел подлинным чудовищем. Похожий на борова капиталист барахтается в золотой паутине. Рабочий заносит дубину над многоголовой гидрой, олицетворяющей старый порядок. Омерзительная обрюзгшая физиономия — силы Антанты — прячется за благодушной маской миротворца[156]. Кое-где сама Красная Армия принимает облик внушающего ужас существа — крылатого ангела смерти или скелетообразного жнеца, прогоняющего двуглавого орла династии Романовых. Часто изображается поединок добра со злом, однако ярость их воображаемого противоборства лишь слабо отражала подлинную жестокость, которая захлестнула Россию в годы гражданской войны.

Агитация имела целью идейно мобилизовать армию и активизировать борьбу на внутреннем фронте: партийная пропаганда — проводник партийной линии — в основном сосредоточивалась на страницах московской и петроградской печати, стремившейся, хотя и без особого успеха, задавать тон общенациональным настроениям. С окончанием войны политические установки партии и правительства претерпели изменения. Агитация и пропаганда перешли в ведение Агитпропа и Главполитпросвета. Демилитаризация политического образования оказалась делом нелегким. Крупская, возглавлявшая Главполитпросвет, в 1922 г. жаловалась, что гражданская война наложила на умы слишком глубокий отпечаток, и что даже гражданские агитаторы используют в своих выступлениях тот же самый воинственный тон: новые работники ее отдела знали и ценили только агитацию военных лет[157]. Агитация времен гражданской войны так повлияла на нашу деятельность, писал один из служащих Главполитпросвета в 1922 г., что единственные кампании, которые мы проводим, заключаются в выискивании врага: на него-то мы и обрушиваемся изо всех сил, надрывая голос на граммофонных пластинках, изобличая его козни на плакатах и в стенгазетах[158]. Новое время ставило перед агитацией и пропагандой новые задачи.