Джулия Ловелл - Великая Китайская стена Страница 21

В тот раз Штайн задержался у стены не более чем на день-два, стремясь продолжить поход собственно к Дуньхуану. Когда он добрался туда, до него дошел слух, столь же ошеломляющий, как сам рассказ о пещерах: даосский монах, охранявший пещеры, несколько лет назад в одном из пещерных храмов наткнулся на тайник с древними рукописями. Немедленно отправившись к пещерам, чтобы все разузнать, Штайн с огорчением узнал — тот монах отправился в город Дуньхуан, намереваясь собрать денег, предположительно, на черновую реставрацию храма, которая уже началась. Поскольку чулан с манускриптами был заперт на замок, а хранитель ключа отсутствовал, Штайну ничего не оставалось, кроме как вернуться сюда в более подходящий момент. Тогда он решил пару месяцев побродить в песках вокруг старой ханьской стены, прежде чем вернуться и убедить монаха расстаться с тысячами книг, рукописей и картин на шелке, относившиеся к первому тысячелетию, в обмен на сто тридцать фунтов стерлингов.

Продуваемые ветрами, пыльные пустыни северо-западного Китая во многих смыслах являются настоящим кошмаром для хранителей исторических памятников. Ветры ссыпают пески в курганы, которые поглощают прежние стены и рвы или громят открытые земляные укрепления: к временам Штайна ханьские оборонительные сооружения вокруг Дуньхуана уже напоминали выеденные термитами замки из песка. Но иногда песчаные бури проявляют и снисходительность к труду человека: хранилища из песка и естественная сухость сохранили множество вещей, найденных Штайном. При помощи вялой команды пристрастившихся к опиуму рабочих — «еще никогда я не вел на раскопки столь безмозглую команду», которой требовались регулярные перерывы, чтобы покурить, — Штайн нашел не только фрагменты восьмикилометровой непрерывной стены, временами до двух метров высотой, усеянной сторожевыми башнями, фортами и складами, но также и отдельные реликвии и артефакты, позволившие ему датировать свои находки и представить, что за жизнь была с ними связана. Роясь в древних китайских кучах мусора у сторожевых башен, он обнаружил плошки, черпаки, палочки для еды, гребни, игральные кости, украшения, оружие и, как и должно военному посту на Шелковом пути, обрывки шаньдунского шелка. Самым ценным в историческом плане было то, что он раскопал несколько бамбуковых коленцев, на которых были выгравированы или написаны датированные подробности того, как ханьская администрация заставляла функционировать далекие аванпосты китайского могущества: пополняя зернохранилища и склады одежды, управляя почтовой системой (действовала через мобилизованных скороходов), контролируя границы, собирая таможенные пошлины, направляя послов в центральноазиатские страны, создавая военно-земледельческие поселения, чтобы решить проблемы снабжения продовольствием. «Тут доклады о передвижениях войск, быстрых переменах в штабах — и срочное сообщение о голодающих воинских отрядах», — писал Штайн другу.

«Иногда, когда я проезжаю верхом вдоль стены, чтобы осмотреть очередные башни, у меня возникает ощущение, словно я собираюсь проверить посты, где еще стоят живые люди… Две тысячи лет кажутся таким коротким промежутком времени, когда мусор, выметенный из солдатской хижины, все еще лежит перед дверью практически на поверхности или… тропинка, за столько лет протоптанная внутри стены патрулями… и едва заметные следы вдоль берега болота, где прятались в камышах ждущие добычу разбойники-гунны».

Самые ранние из бамбуковых коленец относились к началу I века до н. э., связывая эти гарнизоны с отчетами ханьского периода о стеностроительстве при императоре У. Другие надписи на табличках, в письмах и на шелке на индийском и арамейском языках указывают на космополитическую природу движения через самый дальний гарнизон Китая. Всего Штайн прошел по стене девяносто шесть километров, остановившись у самого западного пункта, где она предусмотрительно оборвалась, чуть не дойдя до низины… представлявшей собой во многих местах непроходимую трясину, которая благодаря поблескивавшим кристаллам соли временами все еще напоминала одно большое озеро». К югу лежала гряда особенно больших дюн; за ними снежные горы указывали направление к Тибетскому плато.

Размеры этих самых западных оборонительных укреплений предполагали наличие здесь по крайней мере нескольких тысяч солдат — тех, кто пользовался повседневными вещами, найденными Штайном. Руины караульного помещения, которое в последний раз использовалось, как предположил Штайн, в 57 году до н. э., наводили на мысль о вынужденной простоте быта на границе. Его площадь была поделена на три пустые комнаты, украшенные крюками для оружия и некогда обогревавшиеся костром, разложенным в углу, а пол завален грубыми веревочными туфлями и ковриками из потертого, многократно заштопанного шелка. Помимо предметов, рассказывавших о том, как солдаты выполняли гарнизонные обязанности — дров, приготовленных для сигнальных костров, которыми предупреждали о готовящемся нападении, и сельскохозяйственных орудий — и как удовлетворялись их основные потребности, несколько табличек, бамбуковых коленец и реликвий свидетельствовали об их общественной и профессиональной жизни. Отпуска, похоже, были короткими — некий солдат по фамилии Ван работал триста пятьдесят пять дней в году. Однако Штайн также обнаружил свидетельства общения: записка, нацарапанная на деревяшке тремя друзьями, которые пришли в гости к начальнику гарнизона, или табличка, сообщавшая о приближавшемся праздновании семейного торжества. Культурное времяпровождение варьировалось от возвышенного до низменного — от занятий каллиграфией до игр в кости. Обрывки литературных текстов — книги религиозного содержания и по астрологии, а также сборник текстов о нравственности «Биографии знатных женщин» — показывают: выбор чтения на досуге (самоучители и сентиментальная, популярная классика) не сильно разнится на разных континентах и в разных тысячелетиях. Порой, однако, солдаты, посланные на самый западный край китайской земли, не могли больше держать недовольство в себе, сетуя в частных письмах на последние пять лет, проведенные в столь «жалкой стране», стеная, что император не реагирует на петиции о переводе из пустыни в другое место, и на всегда гнилую погоду весной.

Как и остатки циньской стены, ни одно из масштабных и хитроумных ханьских сооружений не похоже внешне и никак исторически не связано с каменными укреплениями, восстановленными сегодня вокруг Пекина. В письменных источниках редко идентифицируют продолжение ханьской стены на запад как участок единой Длинной стены, а вместо того тут и там упоминают тин («военные посты»), чжан («преграды») или сай («рубежи, подразумевающие наличие пограничных стен»). Исторически более скрупулезный хроникер китайских стен, чем большинство его западных коллег-исследователей стены, Штайн сам лишь изредка называет свою находку сооружений составной частью Великой стены, предпочитая вместо этого термин «китайские пограничные валы», используя латинское слово limes для обозначения древней оборонительной системы. Правда, общая направленность нацеленной на запад оборонительной линии периода Хань более или менее следует стратегическому пути, выбранному стеностроителями на все времена, вплоть до XVI–XVII веков. Но ханьские оборонительные сооружения забрались даже дальше, чем при Мин, династии, усерднее всех строившей стены, которые довели всего лишь до Цзяюйгуаня примерно в двухстах двадцати километрах восточнее Дуньхуана. Базовый принцип строительства этих укреплений оставался тем же, что применялся ко всем ранним китайским стенам, с которыми до сих пор доводилось встречаться: сравнительно дешевая и простая техника трамбовки, прессовка слоев из местной почвы, в данном случае глины или гальки, между фашинами из любого естественного материала, оказывавшегося под рукой (в основном из прутьев тамариска или тростника, подсушенных на солнце кирпичей). Где использовались волокнистые, уложенные слоями прутья, там общий эффект, как сегодня видно в разрозненных, разваленных блоках, напоминает массивный песчаный тысячелистник, выложенный на серо-желтой каменистой почве пустыни. Быстро, за один-два сезона, возведенные стены также неумолимо разрушались: хотя некоторым из них повезло найти защиту у сыпучих песков, открытые стихиям укрепления испытывали удары степных ветров и частиц песка. Пораженный «искусством, с каким древние китайские инженеры мастерили свои валы», используя материалы, «особенно хорошо подходившие к местным условиям», Штайн писал: «…они могли устоять против… фактически любых сил, кроме медленно перетирающей, но почти постоянной эрозии, происходившей под воздействием ветра».

Хань, где только возможно, пыталась нравственно возвыситься над Цинь как более гуманное, добродетельное, дружелюбное лицо китайской империи. Для династии Хань были не характерны тиранические перегибы Цинь в области налогообложения, мобилизации и масштабных общественных работ, но вот в области стеностроительства Хань намного обогнала прославленных предшественников. По оценкам археологов, династия восстановила или построила более десяти тысяч километров стен по сравнению с пятью тысячами километров в период Цинь, и их стены принесли народу столько же страданий и легли в основу стольких же печальных легенд, что и их циньские предтечи. В официальных документах — как эта пропагандистская ода времен императора У — пишут, конечно, триумфально помпезно, касаясь плодов труда на границе: